Арктичность

Дымящийся шар влажного сереющего сияния.

Пустынная пустотность, пустынность-пустотность.

Корочка вечности, ломкие ненадежные припаи бытия. Нарты, еще нарты. Лайки, лениво сидящие среди лунок, на льду.

Седов, мученик полюса, святой ледяной полусферы.

Талая теснота телесности ледяного неба, топящая сумеречность черных призраков островов-кораблей. Остовы неудачных, незаслуженных путешествий.

Полярный исследователь, трубка, костерок, чаёк в закопченном чайнике, пространство-без-пространства. Найти конец пространства, или его убыток. Жизнь пространства-без-бытия.

Айсберг сознания, сдвигающий вечность назад, в поток безвоздушной природы-без-образов, голого безвестного света.

Дирижабль провидения, картографирующий крушения нескончаемых попыток вечности, вторгающейся в глубины холодеющих снов.

Ряд образных завес, окутывающих пространство Севера чередой трагических ландшафтных историй, призванных утвердить бессознательное самого бытия, размещенного на крайнем пределе метагеографии.

Голова мира, мозг пространственности — модерн, сам себя размещающий Арктикой как суверенное пространство полного, целостного небытия, заверенного и «подписанного» окончательно округленной и завершенной протяженностью тотальной точки, полюса, метагеографической вечности.

Ледокол, ледорез, ледоруб, ледоход, ледосон, ледоужас. Лед как сплошное пространство абсолютного путешествия в нигде целеустремленного бытия.

Плоть мира, выступающая оплотом, плотом спасательных экспедиций сознания, накренившегося, опрокинутого пространством максимального сближения, смешения, стирания пограничных мест.

Полярный летчик, летящий в черной воде ландшафта-без-сознания, садящийся на беззвучную нескончаемую льдину разбитого окна времени, времени-без-вечности.

Внутренняя Евразия.

Магическая белизна бытия. «Севернее будущего», севернее самого пространства.

За спиной вещей, за спиной у вещей.

Резкие отвесные тени бугров, булгунняхов отчаяния, не видящих виснущих слёз черного светосияния полюса.

Полярная станция бытия, отделяющая безграничную ночь бессознательного от точечного пространства ментальных усилий фотографического сознания тьмы, теми, тьмуторокани.

В полисе полюса, занесенном доверху тоскливым замерзающим воем упряжной лайки, застигнутой морозной субстанцией Арктики, кунсткамеры пространства-без-кожи, внутрипространства мира.

Северный полюс мохнатого шерстистого времени, неуклюжим птеродактилем надвигающегося на дымосознание пурги, телесную взвесь дымящейся будущим метели, в центре окоченевшего застывшего страха.

Арктический словарь круглящейся ночи, творящей земные шары черной прозрачности пространства.

Столовые горы арктических островов пространственности, дрожащей желатином размытого изображения безнадежно тонущей утопии. Грецкий орех арктичности-античности.

Пар доверчивого оленьего дыхания, чукоткой духа проверяющего, обмеряющего чуткость влажнопористого тела обмершей тундры, уравнивающей, выравнивающей север-и-север.

Крушение полярной надежды кренящейся, раздавленной льдами безумной шхуны. Склон, наклон, уклон полярной орографии, орфографии, диктующей очертания ледовитой мощи допотопного чудища внутрисевера гибнущей мысли, бездны невремени.

Льдина, глыба, туша обмороженного, обезображенного времени, дрейфующего пространством севереющего бытия.

Палочки-щепочки разметанного стойбища киммерийской ночи, охваченной полузабытой картой арктической памяти, плавающей распорошенным пеплом, дымкой ледяного деепричастия пространства.

Разломы, полыньи пространства будущего, где вчерашний сухой игольчатый снег искривлён, уплотнён железной коченеющей массой чудовищной белизны, «белости», манифестирующей ментальную топографию небелого, антибелого, небелеющего мира — остального, остающегося, отдаляющегося, островного.

Задыхающийся воздух внутренней земли, присутствующей местом немеющего пространства, на стеблях прозрачных ледяных гроз глаз, слезящихся коридорами неприкрашенной крови.

Молчание голого космоса, разверстого деревом пространства-без-места, покинутого самим одиночеством. Чистая нетронутая земля, лишенная благодатной / благодарной вечности неба.

Напряженность внутренней катастрофы заснувшей воды, сутрой сердца рушащей сферу земного становления, землепространства, землеустройства бытия.

Франкенштейном полярного ужаса бежит-трепещет-плещется арктичность на трех мощных старых моржах; она разговаривает с домом холодеющей вселенной как шелковый чернеющий великан; сказкой больного морозного солнца студится-простужается она как что-то тихо шепчущая рыба; радугой краснеющего чума она снаряжает ковчег оленьего путешественного спасения.

Персией смысла летящая,

Арктичность русалкой евразии

Леденеющая.

Вавилон всех возможных башен

Грубым корабельным канатом

Связующий.

Лето яблочного отражения

Становится ближе

Неба.

Безнадежность паскалевского страха перед пространством, пронизанным экзистенцией самодостижения, самопутешествия, самоперемещения.

Пыль полюса мириадами пространств предельной снежной субстанции разравнивает сферическое место, плато тотального внутреннего бытия, бытия-внутри. Запредельная открытость закрытого, ослепляющая тьма вспыхнувшей бездны пространства-до-времени. Метагеография доисторического. Бытие-к-пространству, бытие-пространство как беспредельная точка исходящих, излучающихся земных шаров.

Ей попросту приснилась смерть, и из этого сна уже не было выхода: сон снился сам себе.