ISSN 1818-7447

об авторе

Василий Бородин родился в 1982 г. в Москве. Окончил Московский государственный вечерний металлургический институт. Работал редактором, корректором и иллюстратором. Стихотворения, эссе и графика публиковались в мультимедийном журнале «Рец», во Временнике Новой Камеры Хранения, журнале «Воздух» и др. Первая книга стихов вышла в 2008 году. Публиковал также статьи о современной поэзии и визуальном искусстве, графические работы. Премия Андрея Белого (2015), Большая премия «Московский счёт» (2016), премия «Белла» (2017). Умер в 2021 г.

Новая карта русской литературы

Само предлежащее

Александра Петрова ; Василий Бородин ; Максим Бородин ; Сергей Сумин ; Юрий Солодов ; Михаил Немцев ; Лев Оборин ; Наталия Азарова ; Дмитрий Замятин

Василий Бородин

Хлеб среди травы

* * *

я до яркого солнышка

не дотягивался — но с детства

и теперь меня горемыку зовут —

«мужик»

 

у жука на крыле —

хоть узор, хоть искрятся точки

у невест чужих

вышит шар земной на платочке —

как платок ни сложи —

сверху будет наш

город где мне жить —

как пинать слона ж

 

выхожу я когда из дома где образ милый

мне во сне — даже в том не явится,

вижу — «мыло»

надо всем написано,

с твёрдым знáком —

так и я —

«мужик»

 

а слыхала птица-то канарейке

со свободной улицы что, дразня,

всё молчит не смотрит и по скамейке

скачет — что

счастье ждёт меня

 

счастье ждёт меня на пороге —

но когда я вернусь с дороги

но дорог из нашего городка —

нет.

одна река

 

вот пошёл я плыву и вижу:

летит к нам лётчик

у него зубной порошок, мол, лежит в кармане

он его понюхав на свой аршин

чистоты души

смотрит как на путь одинокий звездный

или смотрит пульс

у своей любезной

а она смеётся как высота

или говорит:

я уже не та

вот пропал и лётчик

из виду впрочем

я плыву уже

где-то далеко

и смотрю ужé дело к новой ночи

но плыву легко:

 

эта река огибает наш город на черепахе и трёх слонах

и я приплыл домой: посмотрите нах!

я вас теперь люблю и пойду посплю!

 

а поутру я вспомню

что я

до яркого

солнышка

не дотягивался — но с детства,

и меня горемыку зовут —

«мужик»

* * *

пульс рыцаря иногда смешил лошадь его соседа

в строю, в крестовом походе;

все рыцари пели так:

вот воздух раскалывается грядущим

сияньем боёв

сияньем краёв

лазурью в дворцах в зеркалах —

смотри

о чём это снова поёт сердце друга Буки?

а что размечалось в воздухе и кроилось

печалилось и отчаивалось и двоилось

вставало цветными призраками гаремов и ерунды

беды и ещё беды

ужé зримо было ведь другу Буке

и чтоб не сказать ни слова

и как-нибудь не дожить

он пел громче всех:

вот! воздух! раскалывается грядущим!

сияньем слоёв

вином соловьёв

вот кущи и рыбок стайка

в единственном, мелком бассейне: от плавников

расходятся миражи

по всем бесконечным пустыням

и кипарисы

как брови и как стрижи!

 

вот

подходит

время

* * *

иногда не опомниться;

в старом небе

где стволы растут

на листве звенит

золотой кораблик

без оболочки

 

<...>

 

на вершине горы снег остр

на вершине снежинки и циферблата

тень теряется

— водопад?

господи я завтра

принесу такие черновики

где царапкой тýши

начинаясь облако у реки

вспоминает душу

чистой столь, что и не была

так и на столах

уличных кораблик листвы

теснится

спит в обнимку с собственной ночью лишь

улетает прячется невидимкой:

мы его нашли

мы его нашли

* * *

за торопливый дом

карабкается уж

холодным молоком

ужа поили тут —

холодным молоком!

карабкается уж

за торопливый дом

за эту пустоту

 

вот он уже в лесу

ворота из осок

печальную осу

следят наискосок

 

вот игры двух жуков

любовные ещё

вот мох под потолком

как шпага под плащом

 

вот ель сухая чуть

таращит голый сук

вот облако без чувств

и дождь идёт в лесу

* * *

        Кате Завершневой, романисту

 

1

 

всё — обнимка:

кадр, засветка

персонажи чушь несут:

это, может быть, страшный суд

или чушь несут

под счастливым дождём во дворике

десять лет

огибают одну улыбку

 

2

 

вся свобода-то, вся свобода!

происки безбилетников

как летающая природа

слов, обращённых куда-то

и возвращённых

всем

* * *

шапки листьев ушли на вес

розы срезанные — Олимп

стрелы согнутые небес

каждый ветер неопалим

 

ход зевоты счастливой луч

разветвившийся на века

и холодный мороз колюч

как у стебля ничья рука

 

холодай тебе небо — шаг

по разлитой по зеркалам

световой оболочке: шар

духа времени — пополам

 

горизонты в его пустой

отпущенья грехов тиши

и как радио шум простой

отражения хороши

 

хочешь вскакивай по трубе

отставания по делам

хочешь плачь ещё о себе

ветхий лебедь чужой Адам

 

поправляется в стебле сад

раздают зеркала стреле

и крыло её по лесам —

песней утренней на земле

* * *

не закрашивая —

только с солнечных этажей

вьётся, спрашивая,

кокон линий лучей стрижей

 

вьёт осколками

с серафимом — пределом формы, а где исток?

или сколько им

ни пропето — простой листок,

 

лист с просветом,

нить,

гусеница,

 

проспишь

* * *

разнимешь луч дразнимый лет

и море сорвано к оси

гремящей радости спроси

как отражается билет

 

сожгло воланом перьевым

воздушной встречи пыль-волчок

и в окнах солнце-новичок

как мяч и прыть, прыжок живых

 

в живых цветах изображён;

на камне трещинка ужé

и, в остановке поражён

случайным сердцем этажей,

 

пои летучему звену

московских капель облака

и вот — вернувшийся в струну —

луч, ось и день, наверняка

 

* * *

 

шаг-сор бездельника живёт

на этой улицы ветвях

напоминая птичий след

и эта песенка: «а я?»

 

…а я невидимым пятном

в своей картине мира выл,

и скрошен хлеб среди травы

и воздух кажется вином