ISSN 1818-7447

Само предлежащее

Александра Петрова Вулкан не загорится

Январь — начало нового. Открой

Все двери Янусу, бесстрашная хозяйка.

За ними, видишь, — тьма, холмистый лес,

Поля, засаженные репой и ботвой.

Протопчет еж, скользнет лиса, проскачет зайка.

Но нынче звери спят, лишь ты как часовой,

Туда сюда, шалава, ванька-встанька.

читать

Василий Бородин Хлеб среди травы

холодай тебе небо — шаг

по разлитой по зеркалам

световой оболочке: шар

духа времени — пополам

 

горизонты в его пустой

отпущенья грехов тиши

и как радио шум простой

отражения хороши

читать

Максим Бородин Что-то серьёзное

будущее человечества

похоже

на коробок спичек

с каждой сигаретой

спичек становится все меньше

и меньше

при этом

все прекрасно понимают

что

перекур давно закончился

читать

Сергей Сумин ЖЗЛ

Клариса ходит по дому, заглядывает в зеркала в старинных рамах с изящной резьбой, танцует возле тяжелых столов и пышных кресел, поет старинную индейскую песенку. Октябрьский ветер за окном немного усилился, но это не слишком волнует ее, ведь она чувствует: вот-вот в ней загорится поэзия, абсолютная поэзия, воображаемый и желанный мир ярких образов. Наблюдая за ней со стороны, можно сказать, что женщина красива, у нее нежный овал лица, тонкие высокие брови и пышные дольки губ, манящие и тревожащие, но без явной чувственности. Скромное, но безусловное очарование этой женщины становится почти осязаемым в этом полутемном доме с большим книжным шкафом прямо за входной дверью. Клариса присаживается отдохнуть в глубокое кресло, в ее руке появляется тонкая дамская сигарета, но быстро тушится, ибо первые слова ее абсолютной поэзии уже пришли, требуя быть записанными. Вскоре на бумаге появляется рваный сумбурный отрывок о мужчине, который был первым, и он остался таковым навсегда, она вьет своей ручкой кружева предложений, уносящих ее за грани этих старых стен, но записная книжка и ее страницы — довольно-таки холодный домик для прилагательных и существительных, пытающихся восстановить подробности первого обжигающего глотка.

читать

Юрий Солодов А она и так на ниточке держалась

В два часа ночи пошел пробежаться на стадионе. Возвращаюсь, — мотается фигура у двери… Уже пьяная и в приподнятом настроении. Рылась в кассетах, расшвыривала их, скакала, подбрасывая колени, дергала за руку. Мы упали на пол в прихожей.

— А знаете что? — расширилась зрачками. — А у нас с вами будет… ро-ман-чик! (Ласково.) А вы старенький. Вы знаете, что вы старенький? Что это вас, дедушка, на молодых-то все тянет?

— Это-то как раз понятно. А вот вас-то что… внученька?

Сказала просто, тихо:

— Я не знаю…

И стало ей себя жаль.

читать

Михаил Немцев Недоброй памяти

Смерть вроде бы удивляется — мол, кто же меня пустил!

жил же! Вроде бы даже стесняется. Но, в щель заложив кулак,

втискивается в город, где

не пустуют библиотеки.

читать

Лев Оборин Ещё не написанное

чтоб тебе битые кластеры в словаре

вырванные страницы

чтоб тебе несуразности в языке

от которых он остановиться

читать

Наталия Азарова Сущности касаний

париж углублён в жару

по полу жадному до витража

только цыпочки красного —

голуби углублённые в жару —

движения жёлтый жёсткий попкорн

звук жары долгий и хриплый

в центр

читать

Дмитрий Замятин Арктичность

Франкенштейном полярного ужаса бежит-трепещет-плещется арктичность на трех мощных старых моржах; она разговаривает с домом холодеющей вселенной как шелковый чернеющий великан; сказкой больного морозного солнца студится-простужается она как что-то тихо шепчущая рыба; радугой краснеющего чума она снаряжает ковчег оленьего путешественного спасения.

читать