да-да, это —
стыд, пролетавший мимо
и не успевший к своим птенцам
бормотать
когда
люди летят на юг
когда
мы полетим на юг
дрожащий в твоём отдалении
сметающий страсть на твоём лице
песок за песком по пустым единицам
густым опрокинутым гласным мельниц
ты
— переходами наших лиц от одного к другому —
ты плачешь но
бледно губами окрашенный юг
не смывается кипятком
полуночи, за которой
спрятан другой цвет комнаты
оклеветавшей тело тьмой
спрятавшей от тебя
бормотать
стены
обмазаны очень неточным дождём
и мне осталось произнести
не так много слов
чтобы тебя в них не видеть
опять как когда
всё идёт как обычно всё знает
откуда это обращено
как взгляд во всех состояниях неба
читающий смыслы травы
налипшей на все шаги его,
как дневного кошмар на горе
откуда это отброшено градом
и всплеском взгляда обращено
в густую толпу дождя —
в ней знаки тебя
вдруг вспомнить тебя другого пола
чтобы убивать мух:
сухая полынь,
лаванда
ловушки,
хищное растение,
тебя заманить туда
и смотреть,
моя омертвевшая, плавать —
не против веры ветра восстать —
будто бы встать с постели но чужой
я всё ещё там,
завёрнута в сталь горизонта и мак глубины
я всё ещё там,
и весь твой взгляд как будто бы месть
я разрываю твоё мохнатое тело до голых ям
и каждый день убиваю
порывы ветра, жесты, слова
нет, это не город воет,
это не воля а чёрный вол
тянет молчание вспять
потом чуть более откровенно
Смертность в городе
переадресуется
в победу девственности/женственности
большая солнце-машина поглощает меня
большое машина-солнце смотрит смеётся и
Вздымаются шрамы — Вздымаются груди
Натянутые на моё тело
как на имя, чужое для них
для них солнце ревёт — думает каждый
для них солнце как атом,
для них атомный взрыв лишь вспышка любви
моя к тебе
но я со страхом смотрю этот сон
смотрю не зная ни там ни тут
женщина я тебе или это
только роман который для них пора написать:
Невыносимая лёгкость тиндера
но невнятно признаться
смотри, это горн
(посмотри на слово которое бьётся
будто осколок маленьких птиц
жужжащих в скале чужих очертаний
всех людей)
это звук
и шелест станка
на котором велись беседы
и всё
кроме тебя — настоящее
(прошлое только ты
и гул тебе место)
горн так говорит
(неужели тебе не стыдно?)
и все его слышат
что мне в самые те в самые те минуты мне не стыдно
а вовсе
это не я замыкала пространство в цепь
но возле себя находила спящее лето
на вокзале
ему как собаке было некуда посмотреть
без ожидания в напряжённой памяти
от свиста ресниц на ветру
и запаха мести высохших рек
от распахнутых окон и век,
набитых деревьями ртов земель
тронутых лишь однажды —
я просто скучала с тобой —
как с собакой запертой летом
в тех переспелых поездах
где мы были закрыты в пути
будто мы сели в тюрьму продолжая идти на свет
теперь расшифровка
мне нужно закончить институт
мне нужно готовиться к экзаменам
а я мечтаю о сексе
с отцом своей подруги
я открываю книжку
если и сто́ит сейчас думать
о теле мужчине//
о теле мужчины
то как о теле угнетателя
а я мечтаю о жёстком сексе
с отцом своей подруги
в своей душе
я уже провалила экзамен по феминизму
когда мне нежно снился секс
с этим сексистом и гомофобом
мне нужно закончить институт
изящно и постколониально
но мои мысли колонизированы
все уже поняли чем
конец
никто не знает что в моё сердце тычется
будто тупым концом
может быть это камень в ботинке
сумрачный лес у заправки
свет одинокой фары твоих глаз
может быть в этой луже бензина
завтра утонет бог
может поэтому так тяжело
долго смотреть
как в твою сторону падают тени
или ты просто
без меня
варишь пельмени
а моё сердце жжёт этим паром до крови
51 
