любимому автомеханику сане
трёхцилиндровые, говорит мне саня, вообще-то редко работают без хуйни.
я соглашаюсь, мне нечего возразить — не понимаю в тачках.
так уже было, она ломалась: перегорела (?) катушка, забился воздушный фильтр,
подушка двигателя порвалась.
всё, что мне нравится, перегорает и покрывается грязью:
я не слежу за вещью — она сломается,
я не слежу за чувством — оно иссякнет.
нет, правда, скутер, набитый книжками, не завёлся,
семья распалась.
велосипед ржавеет,
а скейта, допустим, нет,
но если будет — треснет,
нечего и сомневаться.
потому что машину нужно возить тому,
кто знает её нутро (и скутер тоже).
но на это, положим, есть саня.
не совсем понятно, какому сане нести в починку семью или отношения с этим парнем со скутером,
чтоб сказал, какую деталь купить,
чтобы всё поехало дальше.
а впрочем, многое из того,
что хочется починить, непочинимо,
как стойка, которую я пробила, или катушка сгоревшая (?), или третья восьмёрка на колесе.
но когда ты упорно веришь, что дело не в катушке, не в стойке, не в восьмёрке,
то есть, в сущности, не в тебе,
то находишь другого саню.
и иногда оказывается, что тебя,
и правда,
дурили,
обдирали как липку, но ничего не делали,
а у нового механика
золотые руки.
так и едешь, пока всё окончательно не наебнулось, потому что на самом деле
ты не бережёшь
ничего, что тебе досталось.
а волшебников,
воскрешающих вещи и чувства,
не народилось.
трёхцилиндровые редко работают без хуйни.
вызывайте эвакуатор.
* * *
Обещаешь себе: вернёшься — покрасишься, подстрижёшься, забреешься, ебанёшься в фиолетовый или розовый, чтобы как будто двадцать.
Возвращаешься, забывший от этих историй, как улыбаться.
---
Я, рассказывает одна, влюбилась в такого парня, яркого и эффектного,
Что через восемь лет превратилась в мышь,
Замученную и незаметную.
Забивалась между гаражами и там кричала, чтобы дочь не слышала,
Пока муж устраивал на кухню варочную,
Его не парит, что жрать дома нечего, и что стены голые — не колышет.
А потом сменила замок, и он бомжевал полгода,
Пока не отгнила нога.
Стоило ли тысячу раз звонить по справочным
Моргов и райотделов полиции.
Слава богу, что развестись смогла.
Я, рассказывает другая, выходила на трассу беременная,
Но никто не брал: я что, извращенец ебать брюхатую.
Даже на минет не соглашались твари,
а деньги нужны были — заплатить за хату.
Нет, я не наркоманка — сосать за дозу, я — секс-работница.
Я сама должна о себе заботиться,
На сутенёров рассчитывать не приходится,
Хоть я и отдаю им половину.
И меня почти никогда не били,
Пару раз если прилетит по харе —
Так то не считается.
А сколько классных парней встречается,
и один по серьёзке начал за мной ухаживать.
Мы сегодня пойдём в кино,
На что — я ещё не спрашивала.
---
Лучше б я всё это выдумала, конечно, чтобы рассказывать на группах взаимопомощи.
Но не выдумала, а сообщества анонимных корреспондентов отдела общества нет ещё.
Или есть, но я про него не слышала.
* * *
слушай, я нащупала самые нижние рёбра
такие противные, даже думала, ну мои ли?
мне казалось: всё, что я знала про своё тело
я узнала, потому что ты это что-то трогал
но вот эти гнусные рёбра ты не заметил
поэтому
всё так
и получилось
* * *
хочется принадлежать чему-то большему, чем ты сам,
но это большее отказывается тобой владеть.
я не создано, говорит это большее, для тебя, для этого для всего,
но проблема, конечно же, не в тебе.
я был бы счастлив с тобой, говорит это большее,
а ещё хозяин зависит от вещи сильнее, чем наоборот.
счастье не в чистоте, говорит оно, не в котах, а в пяти граммах героина.
кем бы ты ни была — ритой, таней, юлей или галиной —
дело не в имени,
а в том, что за ним придёт:
родственники, чужие проблемы, манипуляции, попытки давить на жалость --
у меня нет сил справляться с ними и желания не осталось.
связи, выстраиваемые с порошком,
прочнее, чем отношения.
я попрошу прощения,
цедит большее, чем ты сам, ну а хули толку?
сердце и лёгкие без изменений, видимо потому, что нет никакого сердца.
надо встать, одеться,
собрать котомку
и пройтись пешком.
* * *
в восемь минут восьмого мама выпрыгивает из автобуса и бежит домой.
за секунду до этого мимо проехал пожарный расчёт,
и мама представила:
как её сын обливается жидкостью для зажигалок,
а его ебанутый дружок-второклассник (или второгодник) чиркает спичкой,
и всё вспыхивает: сын, квартира, пахнет горелым мясом, кошки выпрыгивают из окна;
или как они находят баллоны с газом, оставшиеся от похода в горы;
как она потом звонит бывшему и рыдает, что нужно было его любить, а не ворчать за разрушенное жилище;
как она воспитывала ребёнка, а нужно было читать с ним книжки и рисовать открытки
бывшему, будущему, самим себе в счастливое никогда,
которое теперь никогда уже не наступит.
через пять минут она добегает до дома --
там никого, коты не сгорели, квартира цела, сын гуляет с друзьями.
потом идёт в магазин по её просьбе за молоком и хлебом,
а вернувшись, обманывает, что на хлеб не хватило.
сам неловко прячет в кармане резиновый мячик.
мама кричит, что с каждым его обманом
она на год стареет и, значит, умрёт быстрее.
сын куксится и обещает больше не врать никогда-никогда
(которое никогда не наступит --
мелкий шантаж срабатывает лишь на вечер).
и они читают книжку про котика, который обидел маму.
он совсем как я, замечает мальчик своему хреновому педагогу,
и ложится спать. а мама жарит котлеты.
маме надо выпить.
* * *
когда была маленькой,
представляла, что засыпаю
в лесной норе, укрывшись хвоинками, головой на камне.
никогда об этом
не говорила маме.
всегда боялась, что будут смеяться, что я представляю
себя лисою,
лисёнком с горячим носом,
больным чумою,
ласковой лисьей чумкой.
до сих пор так делаю:
действенно, но немножко жутко.
утыкаюсь в живот им,
лежащим рядом со мною.
однажды не только засну, но и проснусь животным.
* * *
новости про школу, потом про зону
из сша в молдову
из россии с любовью
почистить почту и чаты
там не хватает места, а главное — счастья
ни там, ни в голове, ни в сердце
ах, да, ну какое сердце
ну куда бы деться, к кому бы деться
завалиться за антресоль и
там раздеться
фотографироваться и смеяться
и больше никогда
ни на что
не на-де-я-ться
как бы нам со всем этим разобраться?
надо бы хоть за что-нибудь ухватиться
в шею вгрызться, спалиться
время на-е-бе-ни-ться
нырнуть, воды наглотаться
и там остаться
* * *
через год прилетает «люблю»,
откуда совсем не ждали,
через десять — от кого никогда не слышали.
бывшие становятся такими классными, когда от тебя сбежали —
на это они и бывшие.
«раньше думал, что ты безумна,
теперь понимаю, что ты моя»;
«кажется, я опять влюбляюсь.
передумаешь — приходи, у тебя всегда есть я»;
и другие высказывания про то, что не получилось и не получится.
просто вдруг, ура, не страдаешь, а только прячешься:
как стрижик глаза клюёшь,
с макушки скребёшь лачок,
сочишься соком.
яблочко золотое, куда ты катишься,
колобочек, тебя же там сожрёт волчок,
сидел бы молчком молчок,
не высовывался, не подставлял бочок,
чтобы не вышло боком.
* * *
Я по жизни мешок (даже три):
для ебли;
для вынашивания детей;
для хранения воспоминаний:
о позапрошлом лете
и прошлом,
о том, что ходить с засосами не зазорно,
и целоваться в метро,
и прилетать на час,
и держаться за руку, переходя дорогу.
Мешок для ебли переполняется.
Потом рвётся пакетик с сантиментами.
Та сумка, которая для детей, вообще используется нечасто.
В итоге живу с тремя пустыми мешочками внутри.
На морозе они звенят.
Вот и вся любовь.
* * *
из этого бара я уезжала
одна, вдвоём, втроём,
очень пьяная, трезвая, накуренная, однажды даже беременная,
к девушке, парню, в гостиницу, аэропорт.
там я открыто показывала, что люблю,
или скрывала, но все это видели.
танцевала. любовалась, как танцуют на стойке.
клеила завсегдатаев, отшивала случайных, обнимала своих.
курила на улице, а после закрытия — в зале.
там такие бармены, которым выкладываешь всю подноготную.
однажды на нас обрушился потолок.
я бы вернулась, но город, видимо, скоро закроют для въезда
с периферии и окружат военными.
а жалко: это очень хороший бар.
* * *
русская поэтесса оксана васякина однажды спросила меня, как это — выбродить из себя человека
и я замялась, потому что лексики не нашлось
и вообще это забываемый опыт
лучше было бы записать, так сказать, сразу по прибытии сыновей,
но это были какие-то бессловесные часы и минуты
с разницей в девять лет каждый раз как в первый
и вроде должно быть незабываемо, но в языке не закрепилось
может быть, кто-то другой рассказал об этом в столбик,
а у меня не получилось
так вот, бог с ними, с родами, а сегодня со мной случилось такое:
ребёнок гулял, уснул, замёрз, его притащили домой — и сразу под одеяло
и там он лежал и шевелил пальцами ног об меня
а я своими руками растирала ему пальцы рук
и слово пальцы не очень уместно —
потому что пальцы это у взрослых
а слово пальчики такое натужное
чем же он шевелил так смешно и мелко, как их назвать?
* * *
так бывает:
встречаешься с парнем, а до этого он спал с твоей подругой.
в сексе не получается выйти за пределы узкого круга
знакомых, друзей и половых партнёров твоих партнёров.
чтобы разомкнуть эту цепочку пиздостраданий,
надо сменить сферу деятельности, место работы, город.
сперва получается, а потом снова затягивает в крепко сбитый ебущийся коллектив
из бывших, бывших бывших, будущих твоих нынешних и других
приятных людей, с которыми хорошо проводится время в баре.
а потом тот парень, от которого ты ушла к своей новой паре,
снова снится в контексте работы из новой жизни,
или не этот парень, а то, кто привёл в эту новую жизнь.
наверное, если не быть слишком щепетильной, они все рано или поздно
сольются в один эфемерный образ
дорогого сердцу абьюзера, мудака или самого лучшего
любовника, велосипедиста, алкоголика, далее по списку.
в общем, я смирилась, что спишь сразу с несколькими людьми одновременно,
но есть неудобство: допустим, если у тебя обнаружат риски
быть ВИЧ-
положительной,
то надо будет пораскинуть мозгами, кому писать.
в профилактическом смысле это важный спич,
но другого повода заговорить часто не достать.
* * *
Опыт невзаимной любви
Постфактум переживается как унизительный.
Вот ты пишешь в десять раз больше, чем пишут тебе.
Вот ты ищешь встречи, которую старательно избегают.
Вот присылаешь нюдсы, которых УЖЕ не просят.
Вот пытаешься объясниться, но выглядишь как душнила.
Вот наседаешь на уши подружкам и много пьёшь.
Вот мониторишь билеты и общие конференции, где можно бы было
Встретиться, пересечься, заселиться в соседний номер.
Вот удаляешь совместные фото из соцсетей и из памяти телефона.
Вот снова пишешь — по пьяной лавочке, а потом краснеешь.
Вот переводишь в архив переписку в мессенджере.
Или совсем её удаляешь.
Или это были секретные самоуничтожающиеся чаты,
Чтобы его не спалила жена или другая девушка,
Более предпочтительная, чем ты.
Нужно года четыре, чтобы вспоминать об этом
Совсем без внутренних содроганий, без дрожи в коленках, без шума в ушах
От стыда, от любви, от похоти и от злости.
Слава богу, это дерьмо проходит.
Лишь немножко грустно, что это дерьмо проходит.
Нет, совсем не жалко, что это дерьмо проходит.
* * *
В ноль пятнадцать девятого сентября
Я пишу своей маме в далёкие ебеня,
Что скучаю и как она без меня.
Ну понятно, как она без меня:
Наконец свободна.
В тридцать три ты рожаешь третьего для себя.
Ни жилья, ни работы, лишь дочерь и сыновья,
Подработка на рынке и барахолке,
Пустые полки.
Никакого завтра, одно сегодня.
Сосед с приставами выгоняет из коммуналки,
И тут даже не надо ходить к гадалке,
А надо идти к соседке
По лестничной клетке —
Она пожилая бабка.
У неё свободная комната в паутине,
В этой комнате вместо обоев плакат с мартини
И потолки в лепнине.
Через двадцать два года родится Савка,
А пока Егорка.
Мама, я только сейчас понимаю, сколько
Сил надо, чтобы растить ребёнка,
Двух, трёх, потом внуков, потом они разведутся
Со своими жёнами и мужьями и будут долго
Плакать тебе в коленки.
Или, что хуже, не скажут ни полсловечка.
Мама, я выросла, но остаюсь овечкой.
Мама, я очень хочу на ручки.
52 
