Осуждённые стихи

Зверь

Ему отрезало руку.

Левую руку.

Левая рука кровоточит

между путями.

Он поскользнулся.

Он поскользнулся, и поезд отрезал ему ногу.

Он поскользнулся, и поезд отрезал ему правую ногу.

Никто не следит за поездом.

Поезд не под наблюдением.

Только бандиты и дождь,

который отказывается падать.

Дождь боится, а бандиты

хотят крови.

Поезд постоянно хочет пить.

Поезд отрезал обе его ноги.

Четыре тысячи километров правды-в-ногах,

чтобы пересечь Мексику.

Поезд постоянно хочет есть.

Но жажда — это нож.

Гонимый жаждой, поезд отрезал

ей груди.

Жажда — это мачете.

Поезд, гонимый мачете-жаждой,

отрезал ей груди.

Теперь никого, чтобы вскармливать расстояние.

Расстояние — это грубое одеяло.

Одеяло для мёртвых.

Для мёртвых на их пути сюда.

[По ночам наши соседи копают могилы]

По ночам наши соседи копают могилы.

Они думают, что мы их не видим,

но скрежет их кирок и лопат по камням

будит нас.

Мы думаем, они копают могилы для себя

или своих детей, которые ещё живы.

Всё, что мы можем делать, — это воображать.

О наших детях мы знаем мало.

Мы не читаем о них в газетах.

Мы не видим их по телевидению.

Мы не слышим их по радио.

Некоторые из нас до сих пор ищут их

на углах улиц,

на задних сиденьях такси,

на флагах, провозглашающих независимость.

Они не там.

Углы улиц исчезают.

Задние сиденья такси исчезают.

Флаги, за которыми нет стран, исчезают.

Соседи будят нас своим воем.

И хотя их фонарики размыкают ночь светом,

мы никогда не видели их лиц.

У них нет цвета кожи.

Нет имён.

Каждое утро мы просыпаемся,

поглаживая спичечный коробок.

Садимся на край кровати

и смотрим на наши отражения в зеркале.

Мы хотим быть уверены, что мы до сих пор здесь,

а значит, можем смотреть друг другу в глаза

и находить самый лёгкий способ сжигать

то, что от нас осталось.

День свадьбы

Нет солнца в день твоей свадьбы.

Всё дурной знак.

Заикание ветра.

Твои прилизанные волосы.

Галстук покойного брата, затянутый у тебя на шее.

Мать, волочащая тоску, как цирковой шатёр.

Чёрные туфли отца, ободранные.

Музыка, пахнущая старой одеждой.

Годы пройдут. 

Тысячи слов пройдут,

и ты никогда не узнаешь,

как сбрасывать тело,

чтобы дать жизни отдых.

Ни намёка на солнце. 

Пустой дом

Беспамятство заселяет нас мы его дом

мы закрываем двери и окна / так ему не выбраться //

мы заключаем себя в тюрьму удаляем вены

отрицаем детство //

мы трогаем себя невидимыми руками //

у нас никогда не было рук /

но мы чувствуем пальцы блуждают по нашим лицам //

в пепельнице / памяти //

в объятиях которые я теряю / ты весишь столько же

сколько мёртвая девочка //

Пули

Некоторые пули на лету

мечтают превратиться в дождевые капли.

Другие спешат раскрыться зонтиками

внутри своей цели.

Некоторые пули выпущены, чтобы сохранить порядок.

Некоторые выплюнуты, чтобы надругаться над миром.

Эта пуля сделана для животного,

а та для женщины,

ещё одна для ребёнка,

ещё одна для белого мужчины,

ещё одна для чёрного мужчины.

Пулевое ранение затягивается

на теле, не

в памяти.

Там остаётся укус.

Воля гнётся пополам перед угрозой

пули. Пуля

для свиной щеки.

Другая — чтобы стрелять в вагон,

который посчитали пустым.

Пуля не знает, кто ворует трупы.

Она зажимает нос

во время расспросов.

Наращивает навыки убийства.

Под кислым взглядом пули

животное глотает всхлип.

Так же ребёнок,

и белый мужчина,

и чёрный мужчина,

и женщина.

Пуля присвистывает при виде влюблённых.

Разгоняет скуку.

Предпочтительней наткнуться на пули,

чем на язык.

Мы учимся писа́ть порохом.

Овчарка наёмника, пуля.

Девственница для банды

пулемётов, пуля.

Благословенна пуля, открывающая твой рот,

чтобы ты

мог выйти.

Метафора

Как с помощью метафоры сказать

«начинается наше изгнание»?

Пауки и змеи потеряли гнёзда. 

Пастбища в огне.

Так много птиц летит, что кусочки неба

исчезают.