Ликосфен
1.
(из «Аномалий» Гаулда и Пайла)
Ликосфен пишет о том, как в Краковии в 1494 году женщина родила мертвого ребенка, из спины которого росла живая змея, глодающая его.
В 1646 году одна женщина, после того, как ее очень рассмешил какой-то дурно воспитанный, похотливый клоун, вдруг почувствовала движения и шевеления в утробе своей, как если бы там был ребенок. Это продолжалось у нее более месяца, пока менструации снова не вернулись к ней, а шевеления прекратились.
Талкот, заведующий Государственным гомеопатическим изолятором для душевнобольных, объясняет беременность одной из заключенных, находящейся там четыре года, затянувшимися родами.
Монтгомери пишет о женщине, у которой последние месячные начались 22 мая 1850 года, а 26 сентября она почувствовала шевеление плода, а 11 ноября из нее потекли воды, и не прекращали течь, и ребенок не прекращал биться в ней, пока 18 января 1851 года она наконец не родила мальчика; он неумолчно, жалобно, тихо плакал (это всегда предвестник зла, пишет Монтгомери); младенец умер вскоре после рождения.
2.
Перестала смотреть на имена
как на будущие времена
не без сожаления —
во мне
у стихотворения
нет сердцебиения
Александр Эммануэль
боль в крови твоя колыбель
превращайся
вращайся
возвращайся
скорей
блудные дети не возвращаются
чтобы родиться
уплывают по красной водице
не оглядываясь
3.
скорбящие женщины, вылепленные из грязи, сопротивляются течению времени
воздевают руки, извивающиеся как водоросли
женщины стоят на дне
их тела наклонены головы запрокинуты
их руки удлиняются и извиваются
тянутся к поверхности
а что на поверхности?
наверное, там другое течение времени, где причина скорби забыта,
объект потерян, и уже незачем сопротивляться,
но тела окаменели руки остались кривыми длинными
и вместо того чтобы тянуться вслед невозместимому
женщины тянутся навстречу случайному
превращаясь в комически нелепые фигурки
наверное, их лепили дети
Murder suspected in death of Russian in King's Park
2006 год начался в Белизе с убийства.
Увеличиваю твое лицо на экране, и получается лабиринт,
Алексей Голубев.
20 февраля арестовали двух 19-летних парней, и в сентябре сообщили об этом как о достижении в деле сотрудничества с населением…
В Белизе быстро развиваются сюжеты судеб на фоне неизменного субтропического рая, только вчера мы плыли с Марлени на лодке под звездами, и Джоэль хватал в темноте мои пальцы — Что? — Тихо. Смотри. —
и парусник в темноте проявлялся и мимо скользил тонкой, едва различимой тенью — Привидение? Колумбийская мафия? — а сегодня Марлени уже два года как умерла от почечной недостаточности, ей было 25 лет, ее будто и не было.
Джоэль удивительно слился с природой — он не меняется,
по-прежнему курит крак и выглядит на 19. Как я его впервые увидела?
По улице Сан-Педрито он шел в цветастом платье, пошатываясь на высоких каблуках, с сумочкой, и все смеялись, кричали: crazy! crazy! Он улыбался. Накрашенная мордашка. Его маленькие сестрички прыгали рядом и тоже смеялись.
А я не смеялась, а любовалась, и с тех пор он кричит мне вслед: я тебя люблю!
Больше в новостях ничего о тебе не говорили. Честер Уильямс, расследовавший твое убийство, сейчас сам обвиняется в убийствах Фуэнтеса и Рахио, двух кокаиновых дилеров и тоже убийц — тело Фуэнтеса было недавно найдено, а Рахио еще нет.
* * *
я всегда говорила Дарио be safe
и смотрела вслед, чтобы поймать последний возможный момент
взмах тени скольжение велосипеда под фонарем у ворот
исчезновение силуэта за широким листом прибрежной пальмы
в вечернем сумраке или словно спичкой о спичечный коробок
искра у поворота его белая футболка в ослепительный полдень
когда судьбы сливаются и я начинаю зависеть от движения крови в венах другого тела
неопределенность становится такой огромной
в доме у крокодильей лагуны
на последних минутах заката я пишу в дневнике прислушиваясь к шелесту джунглей:
ветер или велосипед
ветер, где Дарио?
— осень 2004
Из интервью Джоэля Уэйта Пятому каналу белизского телевидения
Во мне столько любви, что я ничего не боюсь, я так набожен, что я сейчас говорю:
друг Фуэнтес, ты убивал меня дважды, но я выжил, чтобы тебя спасти.
Все против тебя, ты знаешь, менты хотят твоей смерти, никакие суды не помогут, нет для тебя справедливости, убивай, убивай.
И вот, я пострадал за твои страданья, никто не видит это во мне, но мною спасутся.
20 января 2002 года ты приехал в белом четаки на улицу Серёжчатых Краксов, моя дочь была дома, Айрланд был еще жив, он и вел машину, ты видел, как они поцеловались, это взбесило тебя, потому что ты любил мою дочь. Ты позвал меня проехаться к морю для важного разговора, там ты стал делать мне невозможные предложения о перевозке наркотиков и заказных убийствах; когда я пошел к дороге, ты выстрелил вслед.
Ты был так уверен в своем могуществе убивать, что даже не допустил мысли о несмертельности выстрела, и я лежал у воды и видел, как дрожат в новолуние две желтых луны, я набирал 911, и мотылек прилетел на свет экрана моего телефона.
У входа в больницу тебя узнал полицейский, ты убежал, 30 января ты убил Айрланда, после этого никто не видел тебя.
Я прощаю тебя. Если можешь, тоже прости.
Вот мой номер светится на экране.
Пожалуйста, позвони.
Обещаю, клянусь, друг Фуэнтес, никто не тронет тебя, никто тебя не убьет, даже королева, никто.
Памяти Смитти
Если пасть боа-питона — это Шибальба, значит, туда вплывает майя-раста Давид со своим лучшим другом, питон обвивается вокруг шеи Смитти, стоящего на солнечной улице Белиз-сити у дверей Фабрики Изображения, откуда я выхожу и встречаюсь с ним взглядом.
Давид с другом плывут в каноэ, но чем дальше, тем суше, ýже, и тем больше сталактитов и сталагмитов, на второй день им приходится ползти на брюхе, превращаясь в питонов.
В интервью местным теленовостям пятого канала Смитти говорит, что он спал с мужчинами — он дает интервью о СПИДе, он ВИЧ-инфицирован, родные отвергли его, он решил провести акцию против дискриминации — журналистка задерживает дыханье, еще ни один белизец не говорил Белизу «я спал с мужчинами», питон обвивается вокруг его шеи, оставляя сверкающие чешуйки.
Они увидели свет и боялись, что там царство мертвых, но, словно близнецы Хунахпу и Шбаланке, они вернулись, и они были первыми, Давид мне потом говорил, самыми первыми, дошедшими до конца Шибальбы.
29 
