* * *
дедушка который тащит тебе с дачи
(вонючая электричка, жара, южное бутово)
огромные пакеты икея
набитые огурцами и ягодами.
ты говоришь ему «дед, я живу одна, понимаешь — как я всё это съем?«
он смотрит на меня и
правда, не понимает
я думаю, ну вот не мог подумать
что для современной девушки, которая по утрам
опаздывает на работу выпивает на ходу свой кофе
сушит феном ногти
(как в этих американских «друзьях»)
спит со своими друзьями,
ты не мог подумать, куда она денет мешок огурцов
пусть самых пупырчатых на свете, с грядки
на которую она ссала и мурлыкала в три года
блять, мешок огурцов.
деда, ну ёпт.
встал в семь, ободрал куст смородины
нашел плетеную корзинку (бабушкину заначку, пока та в больнице)
высыпал нахуй просроченные таблетки и порошки —
даже не позвонил!
(пораньше не так печёт солнце)
и с этим «лукошком» и этими огурцами, ты думал, я волнуюсь, жду-стою на вокзале
Day by day
С утра я видел такое
дешевое, дышал им в подвале
мое счастье душит меня
обнимает ногами —
детская клиническая больница
вязаный шарф и мы с братом
я смотрела твои фотки, на чужом сайте:
мокрые волосы, изображала влечение
потом шла куда-то
потом подписала «тебе».
и такого чистого у меня никогда не было
и такого сумасшедшего
это я про вчерашний день
въебалась лбом разбила очки —
такси увезет тебя
такси привезет тебя
отдаст в нежные руки, будешь отхлебывать кипяток
шмыгать носом
самая счастливая, успевшая, живая
со снимками головного мозга подмышкой
на носу первое сентября
* * *
мы все доснимали свои сезоны
на диком острове мы переплелись как лианы
голодными руками друг друга успокаивали
дышали на своих детей чтобы они дышали
мне кто-то сказал: «советское время», сказал: «конец восьмидесятых»
я влюбилась в девочку и не обратила внимания
когда стало очевидным, что это такой климат и нравы
когда стало ясно что говорят об одном другими словами
моя мама стала колоться папа от меня отказаться
мы все переплелись и заплакали
с тех пор мы стоим рядом когда ждем каждый чего-то
молча взявшись за руки мы ждем кого-то
по своим углам Москвы в которые не проехать из которых не выбраться
ждем когда до нас волна доберётся
* * *
кто тебе дал здесь стелиться разрешил материться
каша застывшая в раковине как пленка
сидит на полу в ожидании свободного места
положил под язык, говорит я пебя никабда не пабуду
бывают другие хорошие жизни, из твердого теста
дай мне остыть, горящая голова, Сережа
подвинься со своим стулом
мне здесь чужого не нужно
и моего не заберешь сам знаешь
ничего такого, что можно оставить накрыть крышкой
чего не выпить залпом, поставить в холодильник до завтра
вынести во двор положить в снег собакам —
здесь никогда и не было дома
давай еще о чужих детях немного
бульон с морковкой лаваш с помидором
* * *
возвращаюсь из школы, думаю мне с тобой по пути
но сворачиваю у дома, прекращая себе лгать, падаю на кровать на живот
у меня ничего нет внутри — говорю себе, — я пустая
у меня всё это входит через сердце, выходит через рот
мне скоро пятнадцать
как эту пустоту назвать, покажи
выучить ноги бежать от всего живого
как живому сказать, чтобы не думал про меня ничего такого
мама папа зовет к обеду, меняй майку
я люблю тебя когда на велике мимо тебя еду
почему между нами до сих пор ничего, я не понимаю
если бы отец знал, как мне бывает хреново
(от меня с моими мыслями так мало пользы)
если бы он сейчас вошел в мою в комнату, у него потекли бы слезы
пока я смотрела новый фильм Ким Ки-Дука
мне кажется, я повзрослела
когда она от него уходила
снег падал на зрительный зал —
как я был засыпан белым снегом
наблюдая, как ты уходишь
хотя я печально звал тебя
только лишь белый снег падал
* * *
как щенки метались в тоске по дому
отнимали от молочной груди, пломбира, от детской страсти
закрывали друг друга от облака от бесчестья
заползали в кусты чернобыля
и, говорят, никогда не врали
сажали на колени и уговаривали - чтобы мы привыкали.
если бы они знали
во что мои цветные шарики превратились
почему они из живота исчезали
как в голове лопались, как в груди прорастали
мой отец вероятно ушел бы моя мама легла бы рядом
мы бы выключили свет и смотрели кино, и ничего
мы бы с тобой потом поженились
но времена изменились
крису
я больше не стану.
в груди остановка холодного дня второго
любви остановка хорошего человека у сердца
и может дышать на него, но только руками его прижимать не может
я буду просить, лишь третьего дня не будет
патрик пишет короткие письма вроде «ваш путин»
пишет, «ваши долгие вечера»
но только руками его прижимать не может
останови снег летящий на нас золотой
потяни за время разверни колесо
из другой страны оба смотрят как падает снег на пальмы
повтори ему его же слова — пусть быстрей заживёт
всё, как маленький, переживает
на скамейке у большого, где и в первый раз
в начале девяностых, сидели через два метра каждый и смотрели
как какой-то пацан прижимает к себе пацана — из камня
и не могли поверить
* * *
жизнь от сих и до сих — на голых пятках, антошка
пахнет белье альпийской свежестью, понарошку
или влажный язык лизнет подмышку
говори со мной хотя это непросто
— или всё, что было у них до ареста
а то весна, я ничего не могу урезать
бюджет ее зарплата моё больное место
прямые включения на краю света
как ты там, света
это другая страна другими глазами
мне ее показали американцы
девки на ленинградке жрали меня глазами
агентство магнум получало призы
первое место: сидячая ванна носки, замоченные в тазу
сохнущее на балконе знамя
* * *
не умирай мой друг не умирай
мы вырастем и будем воевать
в песочнице откапывать снаряды
и мамы будут бить нас по рукам
и мир затем падет к твоим ногам
когда нам будет двадцать/двадцать два
мы будем страстно в губы целоваться
отчаянная с химок гопота
проснись пацан нам шесть уже подъем
утри слюнявый след на подбородке
скажи мне носом ты ведь где-то есть
вернись ко мне в прозрачный водоем
спустись ко мне в мерцающей подлодке
дай воздуха глоток, переверни с небес
мне никуда теперь из этой рубки
мы никогда теперь с тобой взасос
26 
