ISSN 1818-7447

об авторе

Елена Сунцова родилась в 1976 году в Нижнем Тагиле. Живет в Нью-Йорке, главный редактор издательства «Айлурос». Публикации в антологии «Современная уральская поэзия (1997—2003)», журналах и альманахах «Урал», «Уральская новь», «Воздух», «Вавилон» и др. Книга стихов «Давай поженимся» вышла в 2006 году в серии журнала «Воздух».

Новая карта русской литературы

Само предлежащее

Евгения Риц ; Елена Сунцова ; Хамид Исмайлов ; Ксения Щербино ; Павел Жагун ; Евгений Кузьменко ; Кирилл Корчагин ; Станислав Курашёв ; Наталья Ключарёва ; Вадим Калинин ; Владимир Ермолаев ; Сергей Огурцов ; Ксения Маренникова ; Олег Юрьев

Елена Сунцова

Блаженная разгадка

* * *

Океан обнимет юг

лаской кружащихся рек —

ледяней гренландских рун

берег, слеп.

 

Одолень-волна цветёт

ото дна и пьёт траву,

то подталкивая плот,

то к нему.

* * *

На первой глади полотна,

распахнутого утром в мае,

окно, развёрнутое в сад,

от ветра вздрагивает тенью.

 

И скатерть тихая лежит,

как одеяло, уголками

подвёрнутая, отражает

сирень и белую сирень.

* * *

Небо темнеет — рухнет скоро

в воду, догонит воду, —

увидели, как самолёт

пролетает над теплоходом.

 

Мы дети, живём на даче,

мы, за руки взявшись,

забыли вернуться в город,

и первым был тот, кто старше.

* * *

Парит подснежникоподсолнух,

плывёт подсолнухоподснежник,

освобождён и нарисован,

летает, бежев.

 

Вода как северная Волга,

что горевала и горюет,

что небо всходит и надолго

течёт к июню.

* * *

Чужая жизнь врывается в окно

клочком беседы, отголоском спора,

взрывая позабытое давно

реальностью чужого разговора.

 

И тут же, словно вымолена, мне

является блаженная разгадка,

как ласточка, мелькнувшая в окне,

как ясность за секунду до припадка.

* * *

теперь — навеки, боже мой, теперь — навеки.

запомню: вкрадывался голос, ночь стояла

и осыпалась, как сухими мотыльками,

в труху и клочья, целовали, находили,

вдвоём нащупывали первое биенье.

 

роман с москвою, боже мой, роман с москвою,

в домах понравившихся падают и тлеют,

кружась, страшнее и роднее петербурга, —

я вобрала твои безудержность и голод

и распылила их по улицам покатым.

 

белее снега, боже мой, белее снега

течёт бумага, переваливаясь навзничь,

меня пугая и меня одолевая —

вот я беру тетради с кажущимся детством,

и до сегодняшнего дня всё правда, правда.

* * *

Какая может быть надежда —

на то, что так земля мала?

Мир продолжается, невежда,

за краем твоего стола.

 

Пусть голуби летят, и руки

бельё развешивают над

тобой, окутывают звуки

пускай, молчанию впопад.

* * *

 

Невеликая пропажа,

рассуждая откровенно,

то, что не было неважно,

посмотри, послушай, Лена.

 

В воду канула иголка,

в воздухе узор из линий, 

полотно сырого шёлка,

окунувшееся в ливень.

 

Я последнюю рубаху

из него себе сошью,

не оглядываясь, ахну,

помню, но не узнаю.

* * *

Как платок, упавший на пол,

как блуждающий огонь,

неизбывным, новым знаком

буду связана с тобой.

 

Вспыхнуть, вспомнить — не ответит.

Не дождаться, помянуть.

Не печалься, вторит ветер.

Ничего, что не задуть.   

* * *

Тяжёлой, умятой кровью, как у отца.

Но разве отца обнимаешь?

Разве разговариваешь с отцом?

На линии, за которой уже нет.

Светит трава — можно? — она устала.

Мимо, не видите, видите ли, иду.

Первая, первая, первая, первая.