* * *
Кыс-кыс зовёт машина кошку на кольце
Ты тоже слышишь, как хрустит пожар
В саду камней (асфальта на газоне)
Наросты-ноги стелятся из туч
Затменье ног
И нет не показалось
Они за мной
Им надо чтобы пили, куски плечей, как вёсла, разбросав
Пожалуйста
Верните документы
Чужой сестры; я замолчу, когда она расскажет:
Чертила крестик-ключик в календарик
Повёрнутой во времени рукой
* * *
Мой друг Вадим любил похороны.
На сиреневой простыне, слетая с разлома
по самарским дворам поднимались
горы стекла.
у Вадима в кладовке
консервы и солнечный зайчик
а ещё он любил тишину.
кобеля-пустозвона и суку — развенчанный айсберг без дна.
я же вам говорил
вы умрёте в этом песке
кожа капель
мантия
Голубиного Короля.
* * *
(А. М.)
Сторож асфальта. Искала собаку — талоснежную шерсть
Накормить, вычесать, дать имя Элоиза — ты будешь пикетирующим деревом
Над тобой мы кружимся, как мухи над мыслью о переселении душ
Не касаясь ствола поводком. Потом сядем в маршрутку
До посёлка.
Привязала в подъезде единственной пятиэтажки
У неё нет воды, у меня есть колики в голове
Сколько в тебе любви
На каменные варежки
Элоиза, уйди,
Главное — чтобы ушла Элоиза
И без лая
прочитать
«Это коснётся каждого»
* * *
(А. М.)
Лиса впилась зубами в руку, не смахнуть —
Она забыла, что в конце военной трассы
А не в начале.
Мы были вместе в детских бмд, на гонках
Я гнулась вправо, голова и шея - вдоль потолка.
(я пересела с папиной машины, и пусть её вернёт эвакуатор)
Ты в кресле — стал салатом, вихрем
Из овощей
Дома из отражений младшие, но только
В защиту луж
Скажу
И мэр Самары хлещет по щекам,
По трещинам в зубах, по кратерам
* * *
Пласт здания, что отделяет
Кажется очевидным.
Везде можно жить. Когда уходят лягушки
Что остаётся — россыпь, колеи колёс.
Зря я, что ли, собрал пригоршню фонаря
И любил откуда-то снизу.
Лампа, торшер, светильник, это ведь разные имена, чтобы поставить их рядом на полку и плакать. Треск полагается свету, но не возьму же Луну я домой, и лягушек, я буду их гладить, лизать маслянистое брюшко, но не возьму же домой.
И лестницу не возьму, она в коридоре.
И поезд. И снежный корабль под мостом.
* * *
Месяц свалился в лес.
Анихаят, Волга в рыжем (и стала Румией) —
Сминать в лист в клетку распад востока,
Святой долг воителей — искоренить насилие
Пластиковых зверей и охотников отпускать с миром
Вот и всё, что я могу рассказать о войне во Вьетнаме
Да и вообще о любой
* * *
(А. М.)
Положи ладонь на низ живота, голубиный дождь
Улитка вилась по жёстким волнам волос и старела, треща;
На детской площадке листаю лицо —
Качаешься вниз головой на перекладине, определить будущее, переступив через шланг —
На помосте, куда должна бы упасть Луна
Я про вас помню, вы ещё вылезете, плиты и переходы
А пока
Жертвоприношение чайной ложки
Воронкам за окном
* * *
всяких ласточек.
Но провода
Здесь были раньше.
Трещина о стене припаяна полотенцем
Померять скины на Томми, пока дети разматывают бобины. масляные колечки луж, это пятиться на границы глупых корней, медленных к свету.
Рука отдаёт до решения, и кто тогда целовал.
Кудесник, сорванные электричеством чайки, прививки на обороте кафеля — злой кусок леса в горшке — ты видишь многоэтажки, или щебень и рыб, но это ещё воздух; не стелется долгое горло, ленты, не стелется
из цикла «неприличное дерево»
I
Лягу на траву
Ноги задеру
И сниму трусы
Будет вертолётка
Пчёлке и шмелю;
Много-много детей без боли
Много-много детей без любви
II
Над неприличным деревом можно смеяться — «Гы»
«У дерева яйца» — скажете вы
Укоренилось оно, материнский выворот —
только седя за решоткой мы учимся ценить свободу и любить сваю жизнь —
Искренность — это когда я кусаю гопника в баре за ухо
Истина — это когда от уха смещается прикус
Ухо невкусное — кто об этом напишет?
Дерево неприличное — кто об этом расскажет?
Два стихотворения про Водку и Волгу
I
Мы сидим в деревянном сортире
Балкон-берег крошится, кусок овсяного печенья
К нам за шторку заходят пары
Надевают тапки на таксу
Каждой лапе по тапку
Две в одну две в другую
Как ты думаешь будет лучше
Погибла Даша из Тольятти
Семён звонит продать её велосипед
Но вот она, кружится в сарафане
Бал с председателем Сергеем за стеной
И тоже лезет к нам в сортир сказать живая
И чтоб не продавали Сумину
II
Ветер-вонючка прыгает через перья
Чтобы исследователь записал
Поле маковки.
Как язвочка на языке
Сводит кроны домов
И есть тело моё
Не его, не её,
Среднерусское —
Меня интеллигенты нашли в грозовой капусте, плакал провинциальный аист, Гопник-страус держал,
пока соком мазали, и теперь выведено на лбу:
— Никогда не пиши о Волге. О Волге писал Юрий Петрович, а потом расстрелял твоего папу.
Мой возлюбленный Юрьевич, я ухожу с набережной
До свидания, водка —
Мы летим в кукурузополис
Где качаются пугала папы
И решётчатыми плащами
Машут нам с порыжелых антенн.
50 
