ISSN 1818-7447

Само предлежащее

Шамшад Абдуллаев Далекое узнавание

Край проезжей дороги. Окна, тронутые пылью городских окраин.

Ветер раскачивает зелень непрерывно, и непрерывность

остается здесь надолго, словно клочок этой местности.

О своем ничтожестве узнаешь постепенно — сам.

И не дай бог рассказать об этом знакомстве друзьям:

голос переменится, словно тебя ударило током, и отпустило.

читать

Сергей Тимофеев Где/когда, кто/что

Матросы с голода играют

на шипящем аккордеоне,

его маленькие пуговки тонов

оборваны с детских пальтишек

воспитанников бельэтажа.

Огромные портреты возносятся

в воздух благодаря морозу.

читать

Дмитрий Замятин Театр Чарльза Дарвина

Устать как бы сразу — увидев полет бабочки, стремящейся в потоки восходящего пространства, воздуха, не таящего свою ландшафтную, небесную мощь и силу. Невозможность подняться вне места, означенного как место воздуха, как точка и локус, отягощенные очертаниями бесцветного и незаметного в своем неразличении (самого себя) бытии. Так вот: ожидание простора собственных решений на фоне упавшей бабочки с поврежденным крылом, осыпавшейся пыльцой, еще подрагивающей безнадежно, — это ожидание затягивается пасмурным серым небом, тянущим одеяло географического воображения к месту, где полет, взлет, парение смотрятся как простейшее течение, перетекание самого тела уточненной точечной мысли.

читать

Инна Кулишова Встреча в библиотеке

Янеттебе янет Тебе из волчьих вотчин.

Миф лиц, тиф лиц, Тифлис персидской хватки, днесь

я здесь, яздесь азъесть, и голос не отточен,

и грифель языка пылит, любви не счесть

ни с дел, ни с тел, низ душ болтается над раем,

и их имен не знать, незнать не знать, незнать.

Вот так, без никого, бестактно умираем,

и не предупредить, крестом сходя на ять.

читать

Виктор Шило Ночью был дождь

одна за одной

секунды

теряются в блуде рекламных бигбордов

так легко заблудиться

среди призраков Гойи

читать

Игорь Лапинский Из повести «Белый букель»

Великий немецкий композитор, лицо фламандской национальности Людвиг ван Бетховен любил гулять по лугам и рощам венских предместий. Ходил он везде и без разбору, прорываясь сквозь репейник и кусты шиповника, одежда его, естественно, была изорвана, а всклокоченная шевелюра полна плодов и репейника и шиповника. Не обращая внимания на сии неудобства, он громким и сиплым голосом выл темы своих симфоний, из-за глухоты своей полагая, что просто их насвистывает. В таком виде вязали его австрийские мусора (потому шо без документов!), и в участке, куда его приводили, пиздился он с этими мусорами во всю мать по недоразумению. Гордый был, шоб вы знали. В глухонемой своей тетради написал как-то: «Какое дело мне до вас, черти, если со мной Бог говорит!?». Он родился королём музыкантов, потому что время его было такое. А вот занеси судьба семя отца его в начало ХХ века, да ещё в небольшой украинский город Винная Ницца, Бетховен непременно родился бы Бенямой. Потому что очень уж похож был этот Бетховен на нашего короля. Приземист, широкоплеч, с короткими и толстыми пальцами на руках. Правда, Беняма не отпускал себе такие длинные композиторские и многочисленные патлы на голове, как его двойник из девятнадцатого века. Стригся под полубокс, как все.

читать

Андрей Сидоркин Я, я

Флюоресцентные биения, нас топит по шею, заливая уши, нос, взбиваясь брызжущими роллами; форма сигнала — пила [saw]. Пустота занята, тут все открыто реликтовым эманациям плотности. Мы валялись в чилауте, продуцировали непременную для нашей ситуации околесицу (ах, диджей, сукин сын, и где он только эти звуки берет?!) и метались между тем и этим, отстреливая одну ступень за другой. Расширяющаяся монтажная пена, теплый плюшевый даб, цементирующий возмутительный разлом между нами, ах, если бы третий — но тогда ни меня, ни тебя. Мы улыбались вульгарным парейдолиям, точно старым знакомым, как вдруг всё, что я видел, стало сужаться — какой-то спазм материи — оно меня проглотило. Передавило пополам, отсоединив верх от низа — гартл, разделительный поясок.

читать

Михаил Чевега Верещагин насвистывает романс

этим утром пробросило дождь.

на стоянке у театра

некий додж

и некая, кажется, татра

габариты включили

и после не выключали.

так стояли напротив друг друга,

молчали

читать

Николай Недрин Военные тоже плачут

военные тоже плачут

над трупом убитой шавки,

но слёзы надежно прячут —

не снимут упрямой шапки,

проходят, отодвигая

кончиком сапога,

а для врага

у них есть душа другая

читать

Светлана Бунина Удел цветка

Вышли юнцы, чужея, в осмертья злые,

Бывших знакомцев мучила ностальгия,

Панкреатит (в коронах дурные сны).

Эти не остывали к своим привычкам:

Вдовьему беломору, кивкам да спичкам,

С тем докричались,

ласточки, до весны.

читать

Марианна Гейде Улица Свободы

Она всегда тщательно выбирала, что надеть, какое-нибудь волосатое шевелящееся пальто из шкур искусственных животных, увитые гирляндами кожаных цветов и утыканные стразами сумки, зеркальные туфли с острыми носами и каблуками, только никогда не могла как следует подобрать ко всему этому подходящее лицо — было у неё только одно, лицо пятилетнего ребёнка, потерявшегося посреди шумной улицы в незнакомом городе, где все вывески и указатели написаны закорючками.

читать

Николай Байтов Любовь пространства

В середине урока учительница давала нам отдых минут на десять, но никто не отдыхал, наоборот, все принимались носиться по залу, гоняться друг за другом с криками и хохотом, бороться и колотить кого-то. Ну, кое-кто из девочек присаживался рядом со взрослыми, а из мальчиков сидел только я один. Я смотрел на проносящиеся мимо меня фигуры с завистью: как им всем весело! а я почему-то сижу… Почему я не могу участвовать в этом весёлом буйстве? Ведь я очень хочу участвовать! Что-то такое мне нужно сделать, чтобы тоже включиться в это… И вот, когда мимо меня пробегал один полузнакомый мне мальчик, я выставил на его пути ногу.

читать

Александр Беляков Залётная мантра

на ветру за глаголом глагол

облетел и затих

потолку собеседует пол

о высотах своих

спать бежать балагурить молчать

безголосый квартет

если агнец не снимет печать

значит музыки нет

читать