ISSN 1818-7447

об авторе

Сергей Михайлов родился в 1970 г. в Молдавии, с 1988 г. живет в Калининграде. Автор книги прозы «Возлюбленные» (1997), сборника стихов «Новые песни западных славян» (2004). Публиковался в антологии «Нестоличная литература», журналах и альманахах «Насекомое», «Вавилон», «Воздух», «Запад России», а также в Интернете.

Новая карта русской литературы

Само предлежащее

Елена Фанайлова ; Сергей Михайлов ; Татьяна Нешумова ; Александр Петрушкин ; Георгий Балл ; Павел Лемберский ; Алексей Верницкий ; Борис Лихтенфельд ; Татьяна Щербина ; Мария Игнатьева ; Борис Херсонский ; Виктор Iванiв ; Алла Горбунова ; Кирилл Кобрин, Андрей Лебедев

Сергей Михайлов

Великолепное фиаско

* * *

султаны тёмные скелет огня

деревья по обочинам дорог

ветвей другого рода

никак — а март уже — не загорались

не разжимали детских кулачков с весной

 

и тогда он сделал новый забег

на шаг отступил — искусный атлет —

задумав прыгнуть дальше

поднял из-под земли сошедший снег

ознобил разгорячённый мускул

 

и в этом спокойном шаге

безупречно продуманном чуде

земное стыдливо себя узнало

и в озябшие пальцы деревьев

мы любовь свою положили

но где не я

мне кажется что ничего не происходит

но рядом что-то происходит постоянно

и дальше там где я не вижу

там тоже что-то с кем-то происходит

и что-то страшное непоправимое становится

 

я же знать о том ничего не знаю

и стараюсь об этом не думать

потому что помочь всё равно не в силах

потому что все мы под богом ходим

и вот здесь я с миром но где не я

 

там родные

там всё

каждый миг

может быть

не быть

* * *

Часы предзакатного покоя весной, набирающей силу,

это пора, когда обитатели коммунальных погостов,

оставив на время интриги, склоки и преферанс,

высыпают на молодую траву погреть свои кости.

 

Пребывая в легком возбуждении, в неге и грёзах,

они цедят всеми щелями солоноватый розовый воздух

и встречают под землю кровоточащее солнце —

залог обещанной им нескончаемой жизни.

 

Желать им больше нечего. Нечем и ни к чему.

И лишь одна эта надежда, обостряясь каждый апрель,

поддерживает их в этом почти безутешном

и целиком завершённом существовании.

* * *

В ней жизнь остановилась.

 

Жизнь прошла — она не родила.

Не то что, знаете, не хотела или избавлялась.

Или не здорова. Нет, здорова, но…

Поначалу как-то не сложилось. А потом уже было сложно.

 

И эта сохранённая в себе, никому не данная, жизнь

росла в ней потихоньку всё это время, набухала, тяжелела

и опускалась из-под самого горла в низ живота,

как будто проглоченный эмбрион.

 

В ленивом её, стареющем теле она взаперти

не заглохла, она искала, в какую бы форму отлиться,

чтобы как-нибудь безболезненно выйти.

И выбрала форму боли.

 

В последнее самое время

жизнь изнутри рвет её на куски. Она страдает.

Но — тихо и трепетно, словно только теперь

стала женщиной, матерью, акушеркой

 

боли, падчерицы, сироты.

* * *

<в тот самый миг>

 

когда его губы спалила

морозная вспышка спрайта

расправив сухое горло

и вскинув нарвалий мозг

 

мягким эхом раздался колокол

на покровской церкви

в тусклые хоры которой

грянуло солнце

 

он болезненно смежил веки

и распознав совершенство

муки последних дней

стал бесконечно счастлив

после этого

и знакомы-то они были как говорится шапочно

и пересеклись однажды только в компании

и сказали друг другу два слова не больше

 

однако же после этого стало

 

к нему

стоит о ней подумать

возвращается ясный тихий вечер из раннего детства

 

а у неё

чуть увидит его или услышит

обязательно где-нибудь или синяк или ссадина

Водоворот

Что с ней случилось,

он понял на завтраке —

когда из-под очищенной скорлупы

появился вспученный желток в ошмётках плевы.

Подавив отвращение,

он медленно съел яйцо, допил чай,

встал из-за стола и провёл этот день в созерцании

(всё вершилось само собой),

несколько раз возвращаясь за стол —

вновь раскрошить скорлупу

до мельчайших фрагментов,

до мутной плевы,

потворствуя сладости быть вне потока

собственной жизни, следить за её

водоворотами, явственно слыша,

как открывают шлюз…

Он ни во что не вмешался, не предпринял

ни малейшего противодействия, не проявил

сочувствия или признаков скорби, но, флиртуя

с новенькой санитаркой, расплывался в улыбке

плёнкой по непрозрачным водам,

тоньше и тоньше…

В конце концов,

день своей гибели каждый вправе

провести, как ему вздумается.

* * *

sms-ки такое дело

ненадёжное особенно если

разные операторы недоразумения

а если ещё и роуминг или сбой в системе

 

но мы же всегда от чего-то зависим

верно?

 

sms-ки такие

я бы сказал существа

человеческие под стать нам

виртуальный слепок трансляция ну понятно

 

сами-то мы надёжностью отличаемся

разве?

 

sms-ки одна от другой

отличаются тоже у каждой

свой характер своя натура свои повадки

у некоторых есть что-то общее безусловно

 

и это как-то связано с их содержанием

полагаю

 

известно же что sms-ки

с уведомлением о нулевом балансе

предупредительны, навязчивы, неутомимы

а вот о пополнении счёта sms-ки нерасторопны

 

что роднит их с другими

по которым тоскует сердце

 

эти как будто совсем бесчувственны sms-ки

высокомерно они пропускают мимо

что там у них мои вопросы

коварно таят ответы

 

и я ничего ухожу на кухню мыть посуду

и слушаю и не слышу звона тарелок

Фиаско

пану когито

*

 

телефонный звонок застигает его врасплох

заставляет вздрогнуть

обрывает на полуфразе

 

он только хотел сказать

что не жалует телефоны

что нужно держать ухо востро

в разговорах с безликими чревовещателями

и что нельзя верить слову

если не видишь глаз собеседника

поворота его головы

не слышишь его дыхания

а разговаривать с пустотой

и неживым предметом

признаки сумасшествия

 

он один

на один

со своим кредо

о невероломстве

 

и всё-таки

в этой битве

а это неравная битва

бой с тенью и затяжная осада

слабейший

он преисполнен

решимости проиграть

 

он молча снимает трубку

 

*

 

он сидит в привокзальном кафе

 

по телевизору самсунг в прямом эфире

на всю страну и много дальше

в храме христа спасителя

отпевают первого президента россии

 

пластиковый китайский стаканчик

с польским капуччино амаретто

прогибается под его сильными пальцами

обжигая их в знак того чтобы с ним считались

 

это политика

реальная зримая

тотальная и бесстыжая

политика наших дней

 

думает он

 

не отрывая глаз от экрана

и пальцев от ободка стакана

чтобы не отстать от времени

и быть со всеми

 

самсоны не умирают

когда сердце выходит из строя

их поглощают другие самсоны

с пожизненным сроком гарантии

 

в жизнь вечную в микрофон

принимаю тебя поёт всероссийский батюшка

 

господи

у меня же в три лев

 

понимает он

с ужасом перед неведомым

глотает остывшую благодать

и разжимает пальцы

 

*

 

прокравшись в стан победителей

 

в порядке авантюрного опыта

он пытается представить себе

ход их мыслей и образ чувств

 

всё богатство и волшебство

внутренне содрогается он

положительных ощущений

 

фиаско его

оглушительно великолепно

и как никогда убедительно

Терроризм, любовь моя

М.К.,

в Познани, утром

Прежде чем заняться взрывчаткой,

он сварил кофе

 

В этой гостинице разрешалось

пользоваться своей спиртовкой,

если заплатишь за неделю вперёд

и подпишешь правила техники безопасности

 

Ей запретили кофе —

в её же собственных интересах, —

но без утренней дозы «арабской порчи»

в ней просыпалась только нижняя половина тела,

жившая третий месяц как-то самостоятельно

 

Сегодня она была нужна ему целиком

 

Он налил ей кофе и сделал два бутерброда,

улыбаясь про себя её как никогда здоровому аппетиту;

самому ничего не хотелось

 

Затем тут же, на столе, среди остатков хлеба и сыра,

протянул две чёрные ленты —

одну себе и другую, длиннее на две ладони,

для неё

 

— Маслом, — сказала она в затылок ему,

туго сажавшему в патронташи сигары шашек. —

Смажь

 

Не следовало прерываться,

не доведя до конца простое дело,

но внезапное возбуждение было сильнее,

оно всегда его подводило, они всегда брали его на слабо —

эти смеющиеся с поволокой глаза

перед его глазами

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

 

Сцеловывая крошку из уголка её марокканских губ,

он почувствовал, как меланхолично они раскрылись,

повеяв сладчайшей бездной, им не изведанной и наполовину,

и скорее узнал, чем услышал:

 

— Я и сейчас думаю, что наша встреча —

это была чья-то ошибка, несчастный случай

 

— Катастрофа, — поправил он, ухмыльнувшись. —

Любовь — это катастрофа. Крушение целого мира

 

Она отстранилась Он вернулся к работе

 

…Когда для финальной сцены всё было готово

и он протянул ей венчальный пояс,

взгляд её блуждал в небесах за окном,

будто следил за птицей, будто искал дорогу,

рука напутственно гладила огромный живой живот