Не верьте пехоте
Когда она бравые песни поёт
1.
Во все концы дождь, август пшеничный и поле разрыто воронкой
Краюха тепла, что из раны багряной, на солнце особенно жарко
Пуля полюбит — не спето, лишь ворон в сторонку далёкую сгинул
Там крест над взрыхлённой землёй его ждёт
Все, что от мира, — умрёт в это утро, такое дождливое, тёплое
Солнце сквозь тучу ласкает обугленный труп у кривой железяки
Фосфором сыпет луна
От вечера к вечеру прохлады всё больше на жёлтых полях
Всё больше запёкшейся крови в гнилой тишине
На поле молчат валуны самоходок
Стрелять уже некого, ворон садится на крест
И коготочком выскрёбывает по берёзовой тушке:
В мире одно только горе и радость,
Но радость в соседней деревне, а боль нам досталась сегодня
От воздуха, гарью болящего,
От ветра, по краю скользящего
Привет всем врагам и сестрёнке,
Чьи горем запёклись глаза
Взрыхлённой земле всё равно
Август пшеничный покроет
Всё, что не сделано вороном в этой постылой земле
2.
Из покрышек и сажи, из алюминия
Из земли, разрытой и сухой, как в стужу твёрдой
Плетутся один за одним эти дни
Животный светлый дух квартиры пищит и просит ласки
Но что могут дать пальцы, растущие из ствола, покрытого мглой?
Черны дела твои, белое солнце октября
Не греющее, но дающее видеть боль и унижение смертных
Маленьких ожесточённых людей
Электричество, пока оно есть, немного скрадывает темноту того мира,
Который всё ещё болен и никак не может откинуться, возвратиться в Нун,
В сладкий шербет всеобщей дремоты
Где мальчишка Лермонтов видел птичий голос,
А я вижу только боль и сажу
Невыплаканными плодами деревьев —
Всё опало, сгнило и никуда не ушло,
Ни в землю сырую, ни в воздух прогорклый
Обглодан и прям
Стоит столбом бог ненависти и раздора
И горло сочится кровавой слюной
И подбрюшие рвётся
Иглой не заштопать
Не вмять сапогом
Не разрушить
Животное моей крови
Хнычет у ног, прося ласки
Но что могут дать руки, лишённые оружия
Что могут дать дни, лишённые пощады?
3.
До края земли брезентовый склон
И в небо упёрлась построек кривая кость
Ты стоишь с АК-47 на фоне ветра, грязи и непроницаемо белого неба
Лишь оно может принять то безумие, которое распростёрлось под ним
Деревья почернели от сажи и кивают в сторону редкого солнца
Оно не способно согреть самый крохотный росток в этом поле
Осень, и всё умирает, включая людей
Они как деревья лежат по канавам, не брошенные в сплав по реке
Не примет их Харон, не примет Осирис
Только на подушке, где-то далеко, где воздух не жжётся током
Плачет дочка, ещё не понимая, отчего, грудная, в разверстьи простыней
Мама её успокоить не может, сама погружённая в полудрёму тупого чувства,
Совершенно не похожего на боль, а похожего на ничто
Не буддийское благородное
А ничто подпольной пыточной
Где кровавые пятна на теле не такие жуткие в сумерках,
Из которых лепится окружающее,
Не растворимое в наших словах
4.
Снег упал на погон
Тишину раскромсал взрыв за деревом чёрным
Красных ягод озноб
Что-то рано зима, да зачем нам погод,
Когда пулями плюёт горизонт?
Осколки снарядов взрыхлили снежок
Метрах в пяти упал, поскользнувшись на ветре
Только лежать в этой белой пыли
Крошево звёзд или солнышко слеплое
Кровь на погоне
На белом от снега погоне
Камуфляжные дни,
Беспробудный треск веток и сажи замаз
На машинах тюки, в палатке все кости сморозил
И жратвы нет давно
Только питаться углём
Сажей, сажей промазать глаза, чтобы белый не сыпал
5.
Ложью припущены эти глаза
Красная ткань щёк шелушится на мокром ветру
Щетина и мертвенный свет разрушенной многоэтажки
АК-47 притулился в углу как кирпич
Как девочка, которую только что растлили
Как это время, загнанное в мышеловку
Даже когда светит солнце
И с другой стороны Земли всё хорошо
Не верится, что он существует
Пьяный солдат, не знающий боли
Не принимающий слёзы
Не обедающий и не спящий
Только кровь на его зубах выдаёт в нём живое
Само живое здесь стало развратом
Сам свет и деревья здесь пахнут сажей
И коза на гнилой верёвке орёт о молоке
Которого уже никогда не даст влажная от пота земля,
Принимающая этот позор
6.
Кофе пенкой потёк
Красных глазниц кругляшки на мягкой от влаги коже
Лады моего вои, не спите в это тревожное утро
Плач из пелёнок вам грезится в сонных ещё головах
Там за краем прострел
Ветер мычет хиновьскыя стрелкы
Встанешь — будешь убит
Каска ржавеет на взгорке с дырой
Ржавой нестрашной дырой
И, кажется, не было в ней головы
Всё как всегда, птичка летит по делам
В луже осколок нетёплого зимнего солнца
Снег чуть тронул разрытую местами землю
Брезент
Кто-то сушит бельё, кто-то варит паёк
И собака глотает слюну на морозце особенно сладкую
Только знаешь, что там, на другом берегу, на краю
Кычет, плачет жена, не добравшись до пенки
Потому что глаза запеклись
Потому что не то в голове
Голова к голове
Где-то в небе, где звёзд заржавелые дырки
7.
Нас крестили именами вины
Мы пытались отрешиться, мы пили вино
Все слова слиплись в одно предложение без связи
Без напряжения в сонных руках мы молчали, как будто ничего не случилось
Красная Москва зловонным жаром распространялась на север, в наши предместья
Снег сменил дождь и в слякоти не было видно лиц
Как бывает зимой, тяжёлой и серой в регионе ожесточения
Никто не хотел конца, никто не ждал праздника
Вино было сладким как бывает сладким запах мяса
Блокада совиным крылом зачерпывала по супермаркетам товары
Цены росли, крепчало отчаяние
Мы хотели отрешиться, просто не думать, всплакнуть и забыть
Но красная Москва наступала с юга кровавым маревом
Чухонский бережок скукоживался под рукой чумы,
Выкашивающей наши головы вместе с мозгами
Нам было хорошо
Впервые за долгое время
В предсмертной истоме судорог мы кончались
Грязной зимой под проливным дождём
43 
