ISSN 1818-7447

об авторе

Юрий Левинг родился в 1975 году в Перми. Окончил Еврейский университет в Иерусалиме по кафедре английской литературы, там же в 2002 г. защитил диссертацию. Далее занимался визуальным искусством в Университете Южной Калифорнии в Лос-Анджелесе, преподавал в Университете Джорджа Вашингтона в Вашингтоне, с 2006 г. заведует русским отделением Университета Далхаузи в Галифаксе (Канада). Публиковал статьи о русской литературе (прежде всего, о Владимире Набокове) в журналах «Новое литературное обозрение», «Солнечное сплетение» и др., а также в Австрии, Словении, США, Японии и др. Один из комментаторов Собрания сочинений Набокова в 10 томах (СПб.: Симпозиум, 1997—2001), автор монографии «Вокзал-Гараж-Ангар: Владимир Набоков и поэтика русского урбанизма» (СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2004), составитель сборника статей «Империя N. Набоков и наследники» (М.: Новое литературное обозрение, 2006, совместно с Е. Сошкиным). Стихи печатались в альманахе «Вавилон», журналах «Воздух» и «Октябрь».

Новая карта русской литературы

Само предлежащее

Полина Андрукович ; Александр Уланов ; Александр Бараш ; Роман Фишман ; Илья Леутин ; Артём Верле ; Пётр Разумов ; Татьяна Бонч-Осмоловcкая ; Юрий Левинг ; Виталий Лехциер ; Юрий Гудумак ; Александр Мильштейн ; Андрей Урицкий ; Виктор Лисин

Юрий Левинг

Римские стихи

1.
праздник всех влюбленных

В ночь на Ту-беав  раз в году  вырывали они могилы —

каждый себе по яме — и даже дети ложились

педантично сложив  платья под головой

оставив поясок и обувь  в мягком песке

носками к востоку

никто не знал  кому суждено  проснуться  наутро

а кому попасть на вечный ночной киносеанс

Встававшие аккуратно закидывали песком

всех тех кто век  не раскрыл и не шевелился когда

пальмовой веточкой

щекотали под носом там где над верхней губой

от рождения две полоски и так из года в год

39 лет подряд утром из земли не вставали

по двенадцать тысяч братьев такая вот сука

лотерея  такой вот

изъеденный тлей

Джекпот надежды

На сороковой  все как обычно  вновь разошлись

по вырытым накануне временным спальням

Каково было их удивленье  когда с петухами

глаза открыли все до одного — даже рыжий сотник

колена Гада

возжелавший в баре Пинето кучерявую рабыню

с выдвинутым вперед подбородком

с ослепительными ясно-серыми глазами

обведенными углями  крылатых ресниц

Даже он зажмурившись от беспощадных лучей

синайского рассвета

присел в прямоугольной постели полуметровой глубины

увидев мотающиеся из стороны в сторону  точно заводные

игрушечные головы  своих соплеменников озиравшихся

на кишевшую живыми надплечными бюстами землю

После консилиума

cтаршины решили что в календаре  произошла осечка

и повелели всем сызнова лечь в могилы

вырытые загрубевшими пальцами

Наступала ночь  было прохладно 

вдали выли шакалы  и сирены неотложной помощи

умирать никому

не хотелось Поверь так устроен и ты

когда первая пуля просвистит мимо

начинаешь верить — нет  не в бессмертие

а в провидение  Но и его испытывать зря

не хочется   Савонарола и тот убоялся заранее

войти в костёр

а когда пошел дождь — оказалось поздно

Однако на утро второго дня повторилось чудо

поднялись все сыны Израиля без исключения —

на жилистых пружинистых ногах  кто в сандалиях

а кто без — неужели ошибка?

Вечером им приказали занять остывшие ямы

(уже взошла полная луна и значит

сомнений не оставалось)  На третье утро когда

все  повторилось  возликовали что приговор отменен

и не нужно

копать могилы коктейль молотова на основе вермута

залечивает душевные раны солдатам вермахта

я пройду по тебе танкой  проскачу самураем охраны

луна три тысячи лет  стоит над Римом  то ли компакт-

диск закинут

диджеем Джимом  так высоко  что ни встать 

и рукой достать   ни шпорой  поторопить скотину

2.

Верблюды идут

мягкое желе горбов

колышется в такт шагам

 

замком-молнией рассекают

замшевый жакет пустыни

до горла Суэцкого канала

 

копыта едва

касаются песка

они кажутся неторопливыми

 

кораблями из тира

плавно смещающимися по штакетине

слева направо

 

в ожидании выстрела хлыстом

погонщика воспоминаний

но один отстал и замер

 

на фасаде Гранд Отеля

И только ручеек гастарбайтеров

по направлению к Пьяцца Република

 

возвещает о том что день

прожит и близится к завершению

да еще предзакатный восторг

 

ящера нашедшего свою лазейку

в треснувшей штукатурке

слева он в нее входит головкой

 

справа выходит лапками

но даже когда покидает нору

остается тень острого хвоста

 

с буграми наростов и это

тоже эшеровский оптический

обман ты ведь знаешь

 

как и то что справа налево можно

читать лишь Книгу Исхода

А Второзаконие уже требует

 

ловкости чтения с двух сторон

вот Мендель Сойфер еще умудрялся

при этом не использовать рук

 

и листал страницы движеньем бровей

Сначала они смеялись над ним

Но потом когда удивленный учитель

 

привлеченный их кудахтаньем

приблизился и упал в обморок

они его зауважали

 

вспомни как из Шклова приезжал

посмотреть на него известный цадик

покидая местечко слева направо

 

он бормотал какое-то неизвестное

никому заклятие по-арамейски

эти хасиды ну ты же знаешь сначала

 

они попросят свежего молока

а потом пустятся в пляс валять дурака

Не отговариваю тебя целиться в мишень

 

но и не хочу чтобы ты останавливала

караван — он как телеграмма

которую никогда не пошлют

 

потому что могилевская почта

давно бастует а в Меджибоже погром

И я читаю знаки на небе между одиннадцатым

 

и двенадцатым верблюдами с головою рыб

Я соединяю их в послания я читаю

их про себя я шевелю губами

 

я превращаюсь в фасад

цвета терракоты

и шевелю хвостом

3.
непредсказуемые вещи

На свете есть две непредсказуемые вещи —

любовь

и расписание римских автобусов

кровавые Рубенса гвозди

на полотне в галерее Боргезе

иногда кажется что это у них —

мастеров среднего барокко —

учились соцреалисты с их как закалялась сталь

и усталыми отсветами сполохов в сталеварном цеху

То же и с псевдокрестьянскими позами

в палаццо Барберини

ренессансные совхозницы с корзинками фруктов

дефлорированный инжир

нежной сиреневой кожицей наружу и алым исподним внутри

бархат брутального Караваджо

 

задроченное до рези в глазах распятие

 

Бассано — цвет зелень и реализм —

мешочек Серебряковой но видно только

самый верх завязочки холщевины

В квартире профессора философии на крыше

завалялся лоджевский «Тесный мир»

А он и вправду миниатюрный

 

И предсказать что-либо

не представляется возможным —

ни дождь твоих извинений

ни грозу греческого обвала ассигнаций

и уж точно не траекторию полета чайки

выкрикивающей как овца под острием мясника

одним только птицам понятные проклятия

а иногда камнем вниз

к водокачке

с гнилью

раздвигая складки неба точно портьеры

сцены где снова жестоко дурачат Джона Хауэлла

 

по ходу пьесы

снова выступаю в привычном амплуа полушута

сжимая автобусный билетик

скукожившийся от 

4.
смерть в риме

Я как Аарон которого Моисей призвал в пещеру

раздел там и передал его тогу сыну

указал рукой на приготовленную кровать

Молча Аарон лег на белую простыню

«Вытяни руки» сказал ему старший брат

И вытянул руки как сказал ему старший брат

«Сомкни рот» сказал ему старший брат

И он сомкнул рот как сказал ему старший брат

«Закрой глаза свои» сказал ему старший брат

И он закрыл глаза как сказал ему старший брат

 

Моисей не в силах был больше превозмогать свою боль

И он отвернулся В этот момент

сам Бог поцеловал Аарона в уста

душа его соединилась с изначальным светом

Так и Мирьям умерла — через нешикат хамавет —

поцелуй Творца ибо

ангелы смерти

как кремлевские самокатчики

Вынуждены ездить окольными дорогами по Замоскворечью

прикладывая к опухшим коленям лопухи

Их не посылают за праведниками

поэтому в их кожаных сумках трутся открытки и донесения

Звенят пинцеты и мелкие монеты — сдача Харона

 

Уход праведника подобен извлечению волоска

с поверхности молока налитого в блюдце —

безболезненно и тихо

А тот кто прирос к материальным благам этого мира

подобен колючке вырванной с шерсти овцы —

сплошные клочки и узелки

расставание с кожной поверхностью болезненно и неприятно

 

Когда люди увидели что с горы Моисей и Элиэзер спустились одни

обступили их кругом «Где брат и отец ваш?»

И увидел Моисей что больно народу

И провел легкой рукою по воздуху

в котором наподобие светодиодов на несколько секунд

вспыхнула цветная картинка:

Аарон с вытянутыми руками лежит за пологом в пещере

И выдохнул народ с облегчением

И успокоился

и больше о нем не спрашивал

 

Я как Аарон которого Моисей призвал в пещеру

Только не лежу а наощупь иду по Виа дель Корсо

Вдоль звона уличных трубадуров мимо нарядных

магазинов упаковывающих в праздничные коробки мечты

Мимо африканских продавцов торгующих якобы очками Рей Бан

(убитые солнечные зайцы рассыпанные на асфальте

до первого полицейского свистка когда им придется вновь встрепенуться

и побежать) а также палками-телескопами для селфи

Но я ничего не вижу

ослепленный этим солнцем я просто плыву по молочным рекам

в горячем потоке воздуха

за поворотами мне мерещатся самокатчики —

клочок или волосок? —

вот что беспокоит меня

и я уже протягиваю ему руку

 

визжа резиной

тормозит

такси

5.
Дождь на Пиацца делла Мадонна деи Монте

Моему сыну

Трассирующие веревки прозрачных пуль

при попадании в брусчатку отскакивают

шальным пунктиром

сорвавшимися поплавками   исчезают в мгновение ока  

Фонтан на площади изливается  с немым укором

за счёт налогоплательщика —

памятник тавтологии —

пока струи продолжают наматываться

на прядильные обручи июня

 

Так и я не утихаю

слепым дождем   обрушиваюсь на розовые гортензии 

свисающие над Табаккерией с промокшей обшивкой из свежих газет

дива плачет типографскими каплями

но то не слезы

а кляксы внезапных осадков

 

Ты как этот ливень   тоже не предупреждала меня

залпы салюта

в честь нашей давно забытой молодости

подъем по тревоге воспоминаний

кирасиры в атаку вперед и злые зоркоокие чайки

вышивают надрезами римское небо

 

По площади мечется одинокий индус со связкой ярких зонтиков на запястье

пытаясь убедить укрывшихся под козырьками подъездов

но кажется он и сам не верит в панацею

ибо никто не открывает ему кошелек щедрости

и только хляби текут без лимита в этот «счастливый час»

(маргарита за семь евро приходите еще синьор)

 

Так и я предлагаю себя тебе  телеграммой нежности

Диего с гитарой наперевес за спиной   подбирает набухшие белые бумажки

со ступеней каменного октагона 

Что бы это значило?

даже не сигаретные пистоны которые накручивал

перед дождем сосед по мраморной лавке 

похожие на листовки о не объявленной еще войне

теперь им место в музее памяти молодых варваров

 

подобных вот этому бородатому хипстеру

ловко склеившему в прозрачный кокон

мягкий рыжий табак

Но и он побросал свой Мальборо голд

и убежал в звуконепроницаемых наушниках  под первые капли

крупные и редкие

как будто бы извиняющиеся за разведку боем

 

Гортензия рассыпается под натиском свежей волны

в чистом выигрыше от свистопляски только траттория Ла Боттега

где яблоку негде упасть от спасающихся утопленников

 

и вот уже начинают появляться люди в синих полиэтиленовых маскхалатах

словно они представители одной из двух самых древних профессий

похоронные братья в Субуре пораженной внезапной мокрой чумой

Возможно мне повезет   и я обнаружу третью часть клада

Йосеф будучи министром в Египте

в тучные годы не только отделял про запас зерно

но и собирал со всего мира золото и серебро

 

которые закопал под амбарными плитами

Первая порция сокровищ досталась честолюбивому Кораху

но взроптавшего проглотила огненная дыра

вторая — императору Септимию Северу  в награду

за то что обучался науке Торы с Йегудою ха-Наси

третья часть дожидается праведника из будущего —

 

когда закончится дождь —

 

из расщелин между камней вылезет имбирный корень

и робкий червяк с зажмуренными глазами

Молюсь чтоб птичьи глаза   не узрели через снайперский окуляр

кольчатую плоть  и не погиб герой-дождевик

этот Нерон разврата и мокрой грусти

 

Сын  держись крепче и ты

за мою спину

На Веспе с рычанием неофитов

мы тоже прорвемся по Via dei Serpenti

вверх от Колизея

навстречу и дальше

Рим, июнь-август 2015