* * *
был скучным кощунником снег ловил
свободу любил
и свободу больше свободы
а вышел на улицу пробил час
увидел собаку и замолчал
а на катькином батике нарисовано бочка лежит на прекрасной мокрой земле
небо лёгкое за ветвями
потом на снег золотой глядеть
ничем не помниться никому
* * *
осколок дыма
самый любимый
в кристаллических (времени) сколах
школа
бедной свободы почти сверх-любви
память живи
любви обнимай колени
кеды целуй
пока что-то в прихожей с цветом
старящихся (осенних) теней
…не до усидчивости к ослушным
пеплу, ползущему на святые слова
(так — случайно, у дома, в парке вдруг софринская икона)
и догорающему его сердцу случайно приходит жизнь
не самоочевидно, чудесно
* * *
с днём рожденья корни слов
и лазурь на синеве
в головах твоих ослов
складень бабочки в траве
и взлетая насовсем
отделяются слова
обращённые ко всем
как к лазури синева
* * *
лампы накаливания — очень стыдно
и горячо быть стеклом; вольфрам
ничего не стыдясь умирает первым
и позёмка тянется по дворам
и глядящим в окна в четыре часа ночи
вдруг приходит стыд равный площади поверхности земли
и секундная даже стрелка идти не хочет
и ничто отогнутую занавеску не шевелит
а в исторических хрониках были миниатюры
и золотая краска приводит на ум бесконечные солнечные поля
и квартиры заваленные литературой
идут идут новой счастливой дугой как идёт земля
* * *
в берёз зó:нте ни капли ни нас
в отражении больше ума
по грозе как словарный запас
уходила невинная тьма
может быть это точка чего
не представить но вывернут лист
как ладони и в них ничего
только память о пыли с земли
* * *
мой колесом за ростом
сухих суставов лес
как дерево-подросток
пробился и исчез
и в камня неглубоких
и трещинах и сне
поётся как о Боге
о предстоящем мне