* * *
Океан обнимет юг
лаской кружащихся рек —
ледяней гренландских рун
берег, слеп.
Одолень-волна цветёт
ото дна и пьёт траву,
то подталкивая плот,
то к нему.
* * *
На первой глади полотна,
распахнутого утром в мае,
окно, развёрнутое в сад,
от ветра вздрагивает тенью.
И скатерть тихая лежит,
как одеяло, уголками
подвёрнутая, отражает
сирень и белую сирень.
* * *
Небо темнеет — рухнет скоро
в воду, догонит воду, —
увидели, как самолёт
пролетает над теплоходом.
Мы дети, живём на даче,
мы, за руки взявшись,
забыли вернуться в город,
и первым был тот, кто старше.
* * *
Парит подснежникоподсолнух,
плывёт подсолнухоподснежник,
освобождён и нарисован,
летает, бежев.
Вода как северная Волга,
что горевала и горюет,
что небо всходит и надолго
течёт к июню.
* * *
Чужая жизнь врывается в окно
клочком беседы, отголоском спора,
взрывая позабытое давно
реальностью чужого разговора.
И тут же, словно вымолена, мне
является блаженная разгадка,
как ласточка, мелькнувшая в окне,
как ясность за секунду до припадка.
* * *
теперь — навеки, боже мой, теперь — навеки.
запомню: вкрадывался голос, ночь стояла
и осыпалась, как сухими мотыльками,
в труху и клочья, целовали, находили,
вдвоём нащупывали первое биенье.
роман с москвою, боже мой, роман с москвою,
в домах понравившихся падают и тлеют,
кружась, страшнее и роднее петербурга, —
я вобрала твои безудержность и голод
и распылила их по улицам покатым.
белее снега, боже мой, белее снега
течёт бумага, переваливаясь навзничь,
меня пугая и меня одолевая —
вот я беру тетради с кажущимся детством,
и до сегодняшнего дня всё правда, правда.
* * *
Какая может быть надежда —
на то, что так земля мала?
Мир продолжается, невежда,
за краем твоего стола.
Пусть голуби летят, и руки
бельё развешивают над
тобой, окутывают звуки
пускай, молчанию впопад.
* * *
Невеликая пропажа,
рассуждая откровенно,
то, что не было неважно,
посмотри, послушай, Лена.
В воду канула иголка,
в воздухе узор из линий,
полотно сырого шёлка,
окунувшееся в ливень.
Я последнюю рубаху
из него себе сошью,
не оглядываясь, ахну,
помню, но не узнаю.
* * *
Как платок, упавший на пол,
как блуждающий огонь,
неизбывным, новым знаком
буду связана с тобой.
Вспыхнуть, вспомнить — не ответит.
Не дождаться, помянуть.
Не печалься, вторит ветер.
Ничего, что не задуть.
* * *
Тяжёлой, умятой кровью, как у отца.
Но разве отца обнимаешь?
Разве разговариваешь с отцом?
На линии, за которой уже нет.
Светит трава — можно? — она устала.
Мимо, не видите, видите ли, иду.
Первая, первая, первая, первая.
26 
