Поэт-священник
О. Сергию Круглову
Узкий путь и другой путь,
тоже узкий,
и один входит в другой,
как меч в ножны —
путь священника в путь поэта
или путь поэта в путь священника —
не суть важно: путь один,
одно служение, один Господин —
поэт и Иерей вовек
по чину Мельхиседекову
Престол
Аистов гнёзда на старых
водонапорных башнях,
ястребы на проводах вдоль дороги,
совы, взлетающие из-под фар…
Не лепо ли ны… Нелепо?
Поострить сердце мужеством?
Брешут лисицы на червленые щиты,
в стрельчатых окнах — Можайское водохранилище,
праздник, на 1000$ роз без числа
и геральдических лилий от спонсора,
софринский ими украсили мы семисвечник,
жертвенник и аналой, солею, разумеется:
вазы под каждой иконой, изгородь роз
благоухающих: Ave, Maria,
gratia plena! И журавлей я видел —
о журавли над Москвой! Был и на нашей
улице праздник, скажете, не был?
Как хороши, в самом деле, как свежи!
Аистов только вот кто-то убил
накануне Успенья, престольного праздника,
и с водокачки над крышей школы,
школы приюта, крыло из гнезда торчало
три ли, четыре дня
Москва златоглавая
Игорный дом «Достоевский».
Язык как игорный
дом бытия.
Не сыграть ли нам в русскую рулетку,
брат Пушкин?
Нет, в самом деле?
Когда еще свяжут снопы
ангелы жатвы…
Основы православной культуры
«Я не знаю вас, люди, я плохо вас знаю, —
обратился он к соотечественникам, а была ночь,
и знобило с похмелья, — но мне есть дело до вас:
меня занимает, в чем теперь ваша душа,
чтобы знать наверняка,
вновь ли возгорается звезда Вифлеема
или вновь начинает меркнуть, а это самое главное.
Потому что, — продолжил он, обращаясь
к сидящим во тьме и сени смертной, —
потому что все остальные катятся к закату,
а если и не катятся, то едва мерцают,
а если даже и сияют, то не стоят и двух плевков».
И, филолог, здесь он, должно быть, вспомнил,
что кто-то называет эти плевочки жемчужинами,
и увидел и черноусых мужеска пола и женска,
и декабриста в коверкотовом пальто,
и человека в телогрейке, и Митрича.
И внимали ему, председателю пира,
он же думал в сердце своем:
«Первая любовь или последняя жалость —
какая разница? Бог, умирая на кресте,
заповедовал нам жалость, а зубоскальства
Он нам не заповедовал.
Жалость и любовь к миру — едины.
Любовь ко всякой персти, ко всякому чреву.
И ко плоду всякого чрева — жалость».
Вот основы православной культуры.
И если Бодрияр прав, и «Апокалипсисом сегодня»
Америка выиграла войну во Вьетнаме,
то Россия, несомненно,
выиграла битву с самой собой
этими трагическими листами.
Дочь Иаира
И сказал ей тихо: «Встань».
И. Анненский
А «талифа куми» —
нет, не «девица, встань»,
а «девочка, проснись».
И те свирели,
чертога затворенного виденье,
на хододу синеющие пальцы,
Сибирь ли, Елисейские поля…
Он не молился никогда.
Девица?
Нет, девочка.
Не умерла, но спит.
25 
