Писать о современной поэзии — занятие неблагодарное: отражение её рельефа в любой статье — во многом дело вкуса пишущего, ибо ни о какой проверке временем речь идти не может. Рассуждать о современной британской поэзии, глядя на неё из России, еще сложнее. Литературный процесс в Соединенном Королевстве идет не менее бурно, чем у нас, да и сама поэзия у британцев в почете: даже среди сорокалетних поэтов можно встретить кавалеров Ордена Британской Империи, врученного им за заслуги в области литературы, не говоря уже о старшем поколении, где лауреатов всяческих государственных наград великое множество. Ежегодно литературные издания пишут о появлении на британском Парнасе новых имен. Поэтому оговорим заранее, что ни на полноту раскрытия темы, ни на истину в последней инстанции эти заметки не претендуют.
Как сказал современный англоязычный литератор Деннис О’Дрисколл (не британец, правда, а южный ирландец), «большинство стихов легко забываются; критика же помогает запомнить, почему они столь легко забылись». Однако едва ли имеет смысл продуцировать дурную бесконечность — иными словами, строить критические замечания на основания критики же. Поэтому мне показалось уместным при написании этого обзора оттолкнуться от собственного опыта участия в подготовке двуязычной антологии современной британской поэзии. Именно в связи с этой антологией пришлось познакомиться с английскими поэтами и их стихами не понаслышке. С одной стороны, «большое видится на расстоянии», а с другой — лишь вплотную, «лицом к лицу», столкнувшись с поэтическими сборниками и конкретными текстами современных английских, шотландских, валлийских и североирландских поэтов, я получила более или менее общее представление о том, что происходит в поэзии как таковой.
Позволю себе еще несколько слов об именах, упомянутых в этом обзоре. Я оставляю в стороне британский аналог «поколения тридцатилетних», о котором в последние годы модно было писать в нашей стране1. Здесь речь пойдет о тех, кому за сорок, а то и около пятидесяти. Тем не менее, некоторые из них — дебютанты в поэзии: в Англии вполне естественно выпустить первый сборник в сорок, а то и в пятьдесят лет, как произошло в свое время с Арсением Тарковским и Евгением Рейном. Но если эти поэты к моменту выхода первой книги уже стали признанными мастерами и лишь волею судеб долго пробивались к читателю, то британцы в этом возрасте нередко только начинают писать — и, случается, находят горячий отклик у соотечественников и у собратьев по перу. Яркий пример — У. А. Фанторп, которая сейчас входит в число наиболее заметных фигур в современной британской поэзии. Свой путь к читателю она начала в 49 лет, поработав до этого преподавателем в колледже и администратором в больнице. Между прочим, критики полагают, что особая полифоничность ее поэзии — результат опыта, обретенного в общении с пациентами психоневрологического отделения, и пристального анализа особенностей их внутреннего мира.
Итак, кто они, нынешние пишущие британцы, стоящие на плечах гигантов, коих поэзия Соединенного Королевства породила немало (дабы задать систему координат, назовем хотя бы имена Шекспира и Кэрролла), и развивающие традиции своих старших современников — валлийцев Р. С. Томаса и его однофамильца Дилана Томаса, шотландца Нормана Мак-Кейга, англичан Уистана Хью Одена, сэра Джона Бетджемена, Филипа Ларкина, Элизабет Дженнингс и многих других? Что характерно для новых британских поэтов?
В результате поверхностного неупорядоченного чтения стихов современных англичан и американцев в Интернете может сложиться впечатление, что рифмованная поэзия на Западе умерла. Однако при ближайшем рассмотрении оказалось, что в отношении современной британской поэзии такой вывод в корне неверен: рифмованных стихов здесь предостаточно. Больше их, конечно, у поэтов-переводчиков — скажем, у оксфордского профессора Дэвида Константайна, автора нескольких книг оригинальных стихов, недавно сделавшего новый перевод «Фауста» Гете. Именно ему принадлежит строчка, вынесенная в заглавие этих заметок (из стихотворения Res/Verba, перевод Марии Виноградовой). Или у Саши Дагдейл — не только лауреата премии Грегори за первую книгу собственных стихов2, но и переводчицы многих современных российских поэтов — от Елены Шварц до Бориса Рыжего. Заметим, что за перевод книги стихов Шварц Саша — к слову, ровесница наших представителей «поколения тридцатилетних» — тоже была удостоена одной из литературных премий. Или у Дона Патерсона — поэта, музыканта и переводчика, одна из книг которого — вариации на темы из испанского классика начала ХХ столетия Антонио Мачадо, сохраняющие особенности стиля этого выдающегося поэта. Здесь же уместно упомянуть, скажем, стихи английского поэта венгерского происхождения Джорджа (Дьердя) Сиртеша, лауреата премии Т. С. Элиота за сборник стихов «Ролик». Сиртеш, семья которого бежала в Англию во время венгерского восстания, когда мальчику было восемь лет, пользуется английским языком, по свидетельству коллег по цеху, весьма осознанно — и потому склонен придерживаться строгой формы и точно рифмовать. Ему ничего не стоит написать целый раздел книги терцинами. Конечно, понятие «рифмы» в современной британской поэзии размылось даже больше, чем в российской: англичанин увидит рифму там, где неискушенный российский читатель будет долго вглядываться и пытаться понять, почему это почему это если не рифма, то хотя бы созвучие.
Впрочем, не возьмусь назвать ни одного поэта, прикипевшего к рифме. Лауреат премии Т. С. Элиота за 2005 год Кэрол Энн Даффи, стихи которой включены в английские университетские программы по литературе (а саму её прочат в новые поэты-лауреаты), в равной степени свободно чувствует себя и в строгих рамках сонета, и в свободном стихе, которым написаны, к примеру, многие вещи в сборнике с игровым названием The World’s Wife — собрании воображаемых монологов порой воображаемых же, а порой и реальных жен великих людей, от Эзопа и Шекспира до Дарвина и Фрейда.
Вот, к примеру, говорит миссис Тиресий — супруга знаменитого фиванского прорицателя, того самого, что открыл Эдипу тайну его рождения. Согласно мифу, Тиресий в молодости был превращен в особу противоположного пола, а через семь лет обрел свой прежний облик.
Он вышел прогуляться мужчиной,
А вернулся — женщиной.
Вот и все, что я знаю.
Вышел через черный ход,
С собакой и с тросточкой,
В затрапезных брюках,
В рубашке с открытым воротом,
В пиджаке с заплатками на локтях — я сама и чинила!
Еще насвистывал, как сейчас помню.
Любил, понимаете ли, по весне
Услышать первую кукушку,
А потом написать в «Таймс».
Я-то обычно ее слыхала
Несколькими днями раньше,
Да только не выпендривалась…
Перевод Дж. Катара
А вот тот же поэт — но из другого сборника, того самого, за который Даффи получила элиотовскую премию (собственно, можно было бы привести пример и из The World’s Wife, но, увы, пока далеко не все вошедшие туда стихи переведены на русский язык). Трудно поверить, но это не особенности работы переводчиков: оба добросовестно сохранили авторский метр, ритм и лексику.
ВОЗНЕСЕНИЕ
Я — мысль твоя, и я всегда с тобой,
Над птичьим пеньем в кружеве ветвей
Дождю внимает купол голубой,
Бескрайний и печальный эмпирей.
Как странно: наши души могут жить
Без нас. А мы у времени в плену
Ждем смерти. Надоевшей жизни нить
Все тянется, все тянет нас ко дну,
Все длится без конца, за годом год,
И вдруг любовь — безумна и чиста —
Взметнется к небу. Поцелуй сотрет
Печати, покрывавшие уста.
Нас свод небес венчает вновь и вновь:
Любовь есть небо, небо есть любовь.
Перевод Елены Третьяковой
Возвращаясь к вопросу о рифмованной и нерифмованной поэзии, я бы сформулировала принцип «необязательности рифмы»: даже в строжайше зарифмованном стихотворении может появиться рифма вроде skip-it (как если бы Пушкин в «Памятнике» вздумал вдруг зарифмовать «всхлип» и «пиит», а потом двинулся дальше в своей обычной манере), и рифма эта, на взгляд современного англоязычного читателя, оного стихотворения нисколько не испортит.
Впрочем, довольно о форме — или, иначе говоря, о «наряде», обратимся к содержанию. О чем нынче пишут британцы? Да, собственно, кто о чем: от детских психических травм, как Паскаль Пети, до экологических проблем, как Кэтлин Джеми, яркая представительница современной шотландской поэзии, или англичанка Элис Освальд. Но даже если закрыть глаза на форму, не всегда понятно, почему тот или иной текст числится по разряду поэзии. Это больше относится к первой из упомянутых поэтесс, нежели, скажем, к Элис Освальд, в сборниках которой немало именно поэтической материи, даже когда книга наполовину состоит из разговоров автора с разными людьми: туристами, лесниками, браконьерами, ассенизаторами — всеми теми, кого можно повстречать на берегу реки — главного «действующего лица» книги «Дарт», одного из последних сборников Освальд. Однако покуда есть читатель, вопрос о том, что считать стихами, а что не считать, похоже, не ставится. Сложнейшая задача для переводчика: хочется (и можно) «сделать красиво» — так, чтобы стихи казались стихами и в русской поэтической традиции, однако нередко точнее — и честнее — так называемый «филологический» перевод. Взглянем на стихотворение англичанки французского происхождения Паскаль Пети (переведенное, однако, скорее в поэтической, нежели в филологической традиции) и попытаемся ответить на вопрос: почему в современной британской поэзии место ему — на Парнасе, а не в приемной психоаналитика?
АВТОПОРТРЕТ С РЫЖИМИ МУРАВЬЯМИ
Навещая тебя, отец, надеваю маску из муравьев.
И пока я сижу, ожидая твоих объяснений
почему ты ушел, когда мне исполнилось восемь,
муравьи собираются роем, их рыжая масса
заползает в глаза и жалит зрачки добела,
до слепого бельма. Потом атакует мой рот.
Я пытаюсь слизать их, но рой муравьиный
в пищевод провалился и жалит желудок,
ты же должен теперь превратиться в гигантского муравьеда,
всунуть длинный и липкий язык в мое горло,
как ты сделал однажды с моим младшим братом,
прилипнув к его языку, пока он притворялся, что спит.
Что ты делал со мной, я не помню. Спроси муравьев.
Перевод Анны Гениной
И так — почти в каждом стихотворении. Казалось бы, вывод очевиден: к доктору — даже несмотря на то, что переводчик все же не удержался и, дабы не шокировать неискушенных соотечественников, смягчил реалии. Да поверит читатель, это отнюдь не постмодернизм в стиле Владимира Сорокина, как могло бы показаться на первый взгляд, ибо автор пишет всерьез: движут ею боль и обида, а большинство ее стихов по сути — либо обвинения, либо попытки разобраться в своем отношении к родителям. Итак, к психоаналитику? Ан нет, не спешите: несколько поэтических сборников, выпущенных немалым тиражом (среди них — The Huntress, т. е. «Охотница» — о «плохой маме», и Zoo Father — о «плохом папе», сравниваемом то с одним, то с другим животным — так, как в приведенном выше отрывке; нежное русское «Зоопапа», найденное переводчицей Е. Кочетковой, не передает всего того ужаса, который автор целенаправленно и методично вкладывает в свои стихи), шорт-листы литературных премий, публикации в поэтических журналах, признание коллег по цеху. В свое время один из отцов-основателей психоанализа Карл Густав Юнг писал о том, что творчество и душевное нездоровье — слова из разных словарей. Однако здесь речь не о творческой переработке образов, создаваемых душевным нездоровьем, а о прямом переносе жизненных проблем в поэзию, что, с одной стороны, симптоматично (в голову вновь приходят постулаты классика марксизма-ленинизма о спросе и предложении), а с другой, не может не вызывать некоторого недоумения. А еще «птичку жалко». То есть автора.
К слову, такие нечастые ныне в российской поэзии сборники, когда все тексты, собранные в книге, посвящены одной теме — у нынешних британцев весьма распространенный случай. Не традиция ли это шекспировских сонетов, которые читаются как главы одного романа? Те же «Жены» Кэрол Энн Даффи, ее совсем шекспировское по структуре, да и по форме, «Вознесение» — сборник стихов, посвященных любимому человеку (этакая «история романа», длившегося в течение года), упомянутый выше «Дарт» Элис Освальд, «Элегии» Дугласа Данна, посвященные его ушедшей из жизни жене, — светлые и чистые стихи о совместно прожитых минутах, часах и днях:
ЗАМОК ИФ
На давних снимках — белые твердыни
И — волн и неба сумасшедший фон,
Мгновенно умаливший бастион
Несправедливости. Кто скажет ныне,
О чем вели мы с нею диалог?
Я — в белых джинсах и в рубашке синей,
Она хотела позы покартинней:
«Встань у бойницы, голову — чуть вбок».
Ни вспомнить, ни забыть по доброй воле
Мне замка не дано; лишь наш портрет
В квадратах рамок сберегает свет
Тех нескольких часов. Ей книгу боли
Вдруг захотелось прочитать самой…
«Еще побудем, а потом — домой?».
Перевод Дж. Катара
Дуглас Данн — признанный корифей шотландской поэзии, увенчанный орденом Британской Империи и несколькими литературными премиями, мастер крупной формы и автор нескольких поэм, в том числе недавно написанной поэмы о Цусимском сражении. Однако едва ли не лидирующее положение в современной шотландской поэзии занимает Дон Патерсон, профессиональный джаз-гитарист, составитель нескольких антологий современной британской поэзии и главный редактор отдела поэзии издательства «Пикадор». Сорокачетырехлетний Патерсон, единственный из британских поэтов дважды в течение шести лет удостоенный престижнейшей премии Т. С. Элиота, стоит как бы в стороне от литературного процесса, хотя и нередко о нем пишет, чуждается всяческих объединений и известен среди коллег своим снобизмом. Его стихи и переводы (а переводил и перекладывал он не только Антонио Мачадо, но и, скажем, «Сонеты к Орфею» Рильке) отличаются филигранной техникой, определенным интеллектуализмом и склонностью к философским обобщениям. Нередко Патерсон затрагивает в своих стихах темы творчества и, в частности, поэзии, ее происхождения и предназначения — как, скажем, в нижеследующем стихотворении, так и называющемся — «Поэзия», хотя, отдадим ему должное, никогда не ограничивается лишь «литературными» стихами (например, одно из трогательнейших и любимых британцами стихотворений Патерсона, изящно выстроенное на двух рифмах, посвящено рождению сына).
Вот так же, как в безжизненном алмазе
вселенской жизни искорка дрожит
сквозь прутья кристаллической решетки,
поэзия хранит в себе любовь —
не всю любовь, скорее только атом —
чем и жива. Так вспыхнувшая страсть
способна исказить поэту голос
экспрессией кабацкой, куражом,
разнузданностью неуместных скрипок,
а ровное дыхание любви
звучит в стихе легко и безмятежно
журчаньем безымянного ручья.
О ком под равнодушной синью неба
вода невнятно шепчет? Ни о ком.
Перевод Дмитрия Коломенского
Философская лирика в широком смысле слова представлена в современной Великобритании творчеством целого ряда поэтов. Назовем лишь несколько имен. Например, снявший с себя сан после тридцати лет церковной службы иезуитский священник и ученый-антрополог Питер Леви (1931—2000), поэт старшего поколения, к которому относятся и такие признанные классики британской поэзии, как Джеффри Хилл и Энн Стивенсон. Скажем несколько слов и о них, ибо обойти их вниманием в этом обзоре было бы равносильно знаменитому крыловскому «Слона-то я и не приметил».
Джеффри Хилл — профессор и почетный доктор целого ряда университетов по всему миру, апологет исторической темы, известен прежде всего как автор загадочных «Мерсийских гимнов», до того своеобразных, что они, с учетом высочайшего статуса автора в современной британской поэзии, становились даже объектом литературной пародии. Судите сами: если мы хотим, чтобы читатель хоть что-то понял, каков по объему должен быть комментарий к нижеследующему гимну, объединившему реалии современности и VIII века новой эры, когда в существовавшем на протяжении двух столетий королевстве англов Мерсии, располагавшемся на территории нынешнего Йоркшира, правил Оффа — один из могущественных англосаксонских королей.
I
О король остролистовых рощ, гений каменоломен: властелин магистрали М5:
о создатель стародавнего вала и рва, тамуэртской твердыни и дворца в Холи Кросс:
о хранитель Валлийского, как и Стального, мостов:
о строитель высоких благолепных чертогов:
столп соледобычи: реформатор монетного дела: свидетель присяг:
о причина бесчисленных мартирологов: о Карла Великого друг.
«Это мне по душе, — молвил Оффа, — а ну, повтори».
Перевод Олега Мишутина
А ведь таких гимнов тридцать, и в каждом — свои аллюзии!
Энн Стивенсон, ровесница Хилла — автор пятнадцати поэтических сборников и знаменитой литературной биографии Сильвии Плат. Впрочем, положение Энн Стивенсон в литературном сообществе двусмысленно: уроженка и жительница Англии, она выросла, окончила университет и прожила часть жизни в Америке, а потому англичане склонны считать ее американским поэтом, тогда как американцы — английским. Тем не менее, это не мешает читателю восхищаться горькой иронией ее стихов, тоже нередко философского плана: дочь известного английского философа, она с детства привыкла мыслить категориями высокого уровня обобщения.
ГОЛОВОКРУЖЕНИЕ
Разум тело привел
К обрыву — и там, у края,
Они в обнаженную бездну
Смотрели, от страсти сгорая.
Если ты меня любишь, разум сказал,
Шагни туда, в тишину.
Если ты меня любишь, тело сказало,
Держись подальше от края.
Перевод Марии Фаликман
Стихи Питера Леви, составившие, к примеру, сборник «Пять возрастов поэта» — тончайшие импрессионистические наброски, игра на полутонах. Процитируем целое стихотворение — ни один отрывок не даст приемлемого представления об авторской манере:
Тень достигает своего предела.
Полевка влажным носиком сопит.
Тень тронет землю, но земле не больно.
Предел отмечен розовым и черным.
Мы пали ниц под этим тяжким грузом.
Шиповник пышет неземным здоровьем,
шоферы уезжают на обед.
Заблудшее, худое поколенье.
Ни алчности, ни страха не имея,
я не способен сделать ветку — длинной,
Железным — лист, поэмой — стих.
Я следую за запахом лисицы,
я подражаю чижику на ветке,
но нам не продержаться слишком долго.
Вот водяная крыса с узкой мордой
легла на дно. Она умрет. Я не умру.
Мы будем жить, деревья-старожилы.
Перевод Александра Беляева
Метафизическая нотка характерна и для поэзии ирландца Майкла Донахи (1954—2004), уроженца Нью-Йорка, еще одного профессионального музыканта и увлеченного пропагандиста ирландской фолк-музыки, который, по рассказам, даже сопровождал свои поэтические выступления игрой на флейте, а также играл в фолк-группе Дона Патерсона, с которым дружил после возвращения в Великобританию. Тонкий лирик, Донахи поднимается от обыденности к предельным вопросам человеческого бытия. Вынесенное на свалку старое зеркало, монетка на дне пруда, отражение луны на его поверхности — подобных мелочей вполне достаточно, чтобы завести разговор о душе, о жизни и ее смысле, о предназначении человека.
Пруд возвращает, зеркалу сродни,
Наш облик, а не тень. И оттого
Нам кажется: душа — не тень и не
Мираж — напротив, плоть и вещество.
И лишь порою свет коснется дна,
В воде сверкнув, окошко сделав в ней.
И наша тень, в пальто облачена,
Мелькнет среди монеток и камней.
Пальто, лицо — все это темнота,
Как ил на дне пруда. Но свет про то
душе расскажет, что она чиста
и светом станет, если снять пальто.
Перевод Марии Фаликман
В сложнейшем и одном из наиболее известных стихотворений Майкла Донахи «Машины» (рискну отнести его к ключевым для понимания творчества этого поэта) движение начинается от неожиданнейшего сопоставления клавесинной паваны Пёрселла и двенадцатискоростного велосипеда, который и станет главным «героем» стихотворения, а завершается максимой, которая объединяет клавесиниста и велосипедиста, а по сути касается всего человеческого бытия: «Они удерживают равновесие лишь благодаря тому, что движутся, и движутся лишь благодаря тому, что удерживают равновесие» (увы, в пересказе эта удивительно емкая фраза напоминает финал известного анекдота про генерала, который, пытаясь пересказать своим боевым друзьям содержание скабрезного стишка, изрекает чистой воды пошлость — и вынужден оправдываться: «Но в стихах это прекрасно, господа, просто прекрасно!»). Велосипедист Донахи перекликается с не названным по имени Христом из «визитной карточки» Дона Патерсона — шестистишия «Скольжение по Лох Огил» («Шел тихий человек, распятый и свободный…» — так говорит о своем герое поэт): у Патерсона в последней строке речь тоже идет о том, что Сын Божий пришел в мир, дабы принести с собой равновесие. Видимо, не случайна эта тоска по равновесию для нынешних британцев, именно его больше всего не хватает в современной жизни, ежедневно сотрясаемой разнообразными социальными и политическими катаклизмами.
Собственно социально-политическое направление тоже имеет свою нишу в современной британской поэзии. У этого направления сильные корни в поэзии ХХ столетия: яркие его представители — Стивен Спендер и Уистан Хью Оден, по молодости лет отдавший дань, как и его друг Спендер, марксистским идеям, а впоследствии примкнувший к консервативно-христианскому лагерю. Чтобы оценить силу его голоса, достаточно вспомнить знаменитое «1 сентября 1939 года». Среди пишущих ныне на социально-политические темы стоит упомянуть Тони Харрисона, еще одного поэта старшего поколения, отметившего в прошлом году семидесятилетний юбилей. Выходец из рабочего класса, Харрисон много пишет о его проблемах — например, в пронзительных стихах, посвященных памяти отца. Однако поэт откликается и на события международного масштаба — к примеру, в цикле стихов «Железный занавес», посвященном пражским событиям 1968 года.
Еще один представитель социально-политического направления в британской поэзии — Джеймс Фентон, не только поэт, но и политический журналист, каковой его род занятий накладывает отпечаток на стихи. Как сказал о Фентоне его собрат по перу Шон О’Брайен, один из вице-президентов Поэтического общества Великобритании, этому поэту присуще «ярко выраженное ощущение поэзии как искусства общественного и политического»3. Конечно, не все стихи Фентона политизированы. С неизменной иронией он обращается не только к читателям газет, но и к Богу (и от имени Бога отвечает — впрочем, не без публицистического пафоса — несколько зарвавшемуся человеку, рискнувшему подвергнуть сомнению Его существование и свое собственное божественное происхождение), и к женщине, в которую влюблен лирический герой:
Не говори «Любовь», говори «Париж»:
Я опарижен буквально всем, что ты творишь,
Я опарижен твоими глазами, шеей,
Я опарижен всем твоим, что еще южнее.
Что, я нарушил твой покой?
Я — в Париже с тобой.
Перевод Михаила Липкина
Благодаря такому разнообразию тем и сюжетов Фентон вызывает интерес у самых разных читателей. Еще один яркий представитель «массовой поэзии» — Саймон Армитидж. Один из своих сборников он назвал Universal Home Doctor (этакое «Всех излечит, исцелит добрый доктор Айболит»), подчеркивая, что его стихи адресованы максимально широкому кругу читателей. Армитидж создает, однако, не только прозрачные стихи, доступные всем и каждому, но и философскую лирику со сложными литературными аллюзиями, понятными только профессионалу. Возьмем в качестве примера стихотворение «Песня» — лишь искушенный читатель узнает здесь мотивы знаменитого ирландского поэта-мистика Уильяма Батлера Йейтса:
В горах, на берегу реки,
Я взял кусок кирпично-красной
Коры и вырезал кораблик,
Величиной с форель, не больше,
И наблюдал за ним, плывущим
И тонущим. И там, где он исчез,
Дюйм серебристой плоти над водой
Блеснул на солнце — на одно мгновенье…
Перевод Владимира Светлосанова
Сложновато? Не вполне понятно, на что намекает поэт, к чему отсылает своего читателя? Можно и попроще, хотя тоже не без разноплановой литературной игры с многообразным инструментарием — от омонимов до ассонансных рифм.
ПОПРОШАЙКА
Средь множества публичных мест
Здесь да услышат мой протест!
Из всех порогов — ваш порог
Я выбрал — и на нем прилег.
(Я, кстати, до костей продрог).
Пляшу чечетку — за медяк;
Глотаю шпаги натощак.
Я — и фигляр, и шут, и маг.
Что мне сокровища вселенной?
О мелочи прошу смиренно.
А Вы мне — чай. Как это мило.
Вот я — у Ваших ног. Вам мало?
Перевод Дж. Катара
Саймон Армитидж — очень разный: то он сочиняет забавную песенку об оксфордских профессорах и их женах, то пишет трагические стихи об однокласснике, покончившем с собой в австралийской глубинке, то с горечью рассуждает на одну из вечных поэтических тем, которую считал своим долгом затронуть едва ли не каждый большой поэт, — о дуализме души и тела. Видимо, оттого он и популярен в самых разных кругах.
К сожалению, в этих заметках пришлось обойти вниманием многие заметные фигуры британского Парнаса. Например, это Рут Фэйнлайт, известная, впрочем, русскоязычному читателю по переводам Марины Бородицкой, отмеченным в 2006 году переводческой премией «Единорог и Лев»4; Майкл Лонгли и Дерек Махун — признанные метры современной североирландской поэзии; колоритнейший уроженец Ливерпуля Роджер Макгоф, который в молодости выступал в составе комической музыкальной группы и принимал участие в создании сценария знаменитого мультипликационного фильма «Битлз» «Желтая подводная лодка», а сейчас ведет на радио «Би-Би-Си» программу, посвященную поэзии, активно гастролирует по всей стране, а работает в широком спектре жанров — от вилланели до свободного стиха, нередко сдабривая свои творения мягким черным юмором; первый обладатель титула «Национальный поэт Уэльса» Гвинет Льюис, сочиняющая и публикующая стихи на двух языках — английском и валлийском, сохранением которого она активно занимается; двукратная победительница проводящихся в Великобритании с 2001 года Национальных поэтических конкурсов и нынешний президент Поэтического общества Великобритании Джо Шапкотт, зачастую пишущая свои вполне серьезные стихи от лица разных животных и не менее часто пользующаяся аллегориями из животного мира, а также многие другие поэты. Ибо сколько ни пытайся объять необъятное, всё равно не получится.
Январь 2007
Эпилог два года спустя, он же — рекламная вставка. В марте 2009 г. в издательстве «Новое литературное обозрение» вышел созданный под эгидой Британского Совета сборник переводов современной британской поэзии «В двух измерениях», с упоминания которого я начала этот разговор. Да, конечно, и он не репрезентативен, причем не репрезентативен принципиально: напротив, его состав полностью определили вкусы переводчиков и редакторов-составителей. В итоге и многие приверженцы свободного стиха, и даже нынешний английский поэт-лауреат Эндрю Моушен (в отличие от американцев, англичане присуждают это звание пожизненно, и к Эндрю Моушену оно перешло от известнейшего поэта Теда Хьюза, ушедшего из жизни в 1998 году) в нем не представлены. Тем не менее, сборник содержит произведения более тридцати поэтов, признанных классиков и наших современников, как упомянутых в этой статье, так и оставшихся за ее пределами, поэтому у интересующегося читателя будет возможность составить свое собственное представление хотя бы о некоторых тенденциях в современной британской поэзии.
Автор признателен английскому поэту и переводчику Саше Дагдейл, без увлекательных рассказов которой о британских поэтах и поэзии этот обзор, вероятнее всего, не состоялся бы; ведущим семинара поэтического перевода при Британском Совете в РФ Марине Бородицкой и Григорию Кружкову за интересные обсуждения не только современной, но и классической британской поэзии, организатору семинара Анне Гениной, а также поэту и переводчику Олегу Мишутину — инициатору написания этих заметок.
28 
