Как всем депрессировать всех
Президентов, королей, сенаторов и прочую власть истребить в себе,
Любое художество экзорцировать,
Закрыть школы, отменить письменность,
Запретить здравоохранение,
Объявить всем государствам войну,
Некоторым разрешить сдаться без боя и поощрить нейтронным похлопыванием,
Остальных завоевать и заставить без отдыха и цели
Колоть вечные льды и выкачивать метан из задниц коров,
Тюрьмы распустить,
Серийных маньяков отправить на корабле И-Маска
В межзвёздное пространство
На поиски инопланетного разума,
И даже если до цели долетит один кок, несомненно, он найдёт
Верные слова по такому случаю.
* * *
Жители Кроносборга, корчась от фантомных болей удалённых органов божьих откровений, говорят:
В любой непонятной ситуации занимайтесь сексом,
Делайте хоть что-то похожее на секс!
(хотя бы пирсинг на крайней плоти
ради ярких ощущений на улице в мороз)
Для Ярика, который сказал, что о луне в XXI веке писать зашквар
слишком золотая и подвижная, как должно, она взошла,
бессменная супермодель на бычьих спинах в пышной оболочи, услада смертных глаз, возлюбленная сверхчутких объективов, поедательница вспышек и жара софитов, суть отражённый свет,
блесна и манок,
цыганский магнит, вшитый в подол, сдвигающий ум морей, каменная марионетка, перекусившая сеть,
не рот у неё, а густая тень, рой древних пчёл и стайки стрижей и лёгких семян, шелестящих из центрифуги весны,
рывками, как скретч на диджейском верстаке, она взмывает над чёрными кронами, соскальзывает за ветки в темноту, но, наконец, успокаивается, зависает, как паучок, на собственной слюне,
единственный маяк во всей земной гавани, подающий сигналы об отсутствии межзвёздного порта,
луч пасётся по каменистым лощинам и лужайкам с непугаными рощицами,
расстояние до неё можно было бы сосчитать пеплом выкуренных сигарет,
что ещё можно рассказать о ней в мае 20-го, закуривая?
вот, она надела тёмные очки в стиле 80-х, но очки сползли по лицу вниз и превратились в маску.
* * *
Опять похожи на донос
Чужие мемуары
Опять весна с колен
А в воздухе радон
Опять стучится во френды
Дрон умственно поджарый
Опять за шхерой как драккар
Скользнул в туман дракон
Бьют под водой колокола
Мурашки на рассвете
Отвычка спать одной
С отмычкой в пустоте
А ты летишь ко мне под двести
Глотая энергетик
На сотни километров
Отбрасывая тень
М-11
идеально идёт, поллоковскими мазками,
точно такой же прорезал итальянские Альпы,
в темноте за изгородью в свете фар — несколько лисиц мордами в сетку —
смотрят на рядки слонов-джипперов, рвущих скоростя…
по бордюрам — тысячи бледных отражателей надёжнее крыла ангела,
точно такие же возносят нас над невидимыми норвежскими фьордами,
укрывают от депрессивных промзон Братиславы и Рура, уводят восвояси от сливовицких снов польских деревушек, от аистиных хуторов и кружевных городков, в объезд и в обход, куда подальше,
потому что
автобан — это не дорога,
автобан — намордник пространства, антимикробная маска,
покров, балаклава, фиксирующий жгут,
если идти через ночь на скорости двести км в час,
откуда и куда —
неожиданно легко становится безразлично,
потому что автобан — не дорога, а утилита,
здесь у земли зашит рот, обездвижены суставы, прикрыты глаза, ни одной истории сегодня она не расскажет и не покажет,
не распознает, не признает,
путнику — не увидеть, не оглянуться, не наглядеться, не втянуть ноздрями пыльцы, не вздохнуть, не выдохнуть, всё заморожено заживо,
на скоростях,
потому что
автобан — не дорога, а техника забвения,
здесь ничего не требуется, только бортовой компьютер, а снаружи — указатели на развязках, копии копий копий,
и кажется — всюду знакомые места, разве мы не под Кёльном, знакомая заправка со спасительной кофемашиной.
Заправки превращаются в маяки, маяки помогают дрифтерам ненадолго опомниться — подержаться за бумажные стаканчики,
кроме заправок остановки запрещены,
только унифицированные съезды на площадки с качелями и сортирами,
заезжая на очередную перекурить, подозреваешь, что давно носишься по кругу,
потому что
автобан — не дорога, а аттракцион,
лучшая симуляция небытия
между Питером и Москвой,
он растянут вдоль густых березняков и лапотных ельников, поверх болотных болтанок и ольхового мелколесья, по-над шевелением остроухих лешаков и лапотворных бобровых островков,
поверх бисерных речевок ручьёв, над вервием речух,
рукоятями низин,
идеально прямой, симметричный, оцифрованный, он висит в невесомости,
защищённый от вторженцев из косматого космоса леса
табличка Река Кисса
табличка Река Нефтянка
табличка Ручей Новый
Автобан, совершенный инструмент автоматического письма
Табличка
Табличка
Табличка
Табличка река Волхов
Табличка
Табличка
Табличка
Санкт-Петербург
Это никуда не годится
Пишут, на этой неделе состоится 4 мероприятия,
Которые интересовали, а теперь перестали.
И я никуда не пойду, никуда, никуда насовсем,
И ты никуда ходи, и я не буду.
Не ходи, неходи, будь сильным, мы справимся,
Вместе останемся и спустим сверхприбыли к херам.
Но у тебя всё по-своему, а я при своих,
Никуда не деться, да и некуда, и до чего бестолково,
К тому же, пишут, необходимо двигаться и заводить друзей,
А то оно всё проржавеет и встанет,
Захочешь спросить, который час или как попасть на ПТВП,
А не получится.
И останешься ты лежать один, как русалка в сетях, изнасилованный и с порванной губой.
Так себе перформанс.
* * *
когда им ясная дула луна
позвоночники превращались в реки без начала и конца
рты покрывались корочками молочного льда
волосы искрили как высоковольтные вышки
стопы становились гранитными скалами
мускулы наливались сливовым отливом
глазные яблоки поворачивались внутрь голов
веки распускались парусами
пальцы рук удлинялись и мгновенно врастали в окружающие предметы
животы начинали кричать
задницы хохотать и катиться
лёгкие исторгать кислый огонь
почки поглощать белый свет
клиторы превращаться в члены
члены в крепко спелёнутых младенцев
сердца в многокамерное сердце
ухающее тяжёлыми крыльями
27 апреля
В бога верую как ворую,
Молюсь, чтобы вервие с рук не слетело,
Валит дым, сладкое сердце барана сулит новую мировую,
Врачеватель превращает земные тела в единое неботело,
Ворда-орда ворожит у ворот,
И на третью стражу никто не придёт.
Бестиарии
В провинциальном ве́шневом раю
Жизнь будто бы не на краю
Не улица провал аптека, а ипотека пушки для потехи
Как потроха синицы немосковки
На Броде падают в ладонь ориентировки
И под паническое пенье фемтаджичек
Вкруг псевдопредвоенное величье
Как в симуляции тяжёлые игрушки
Для нариков вкусняшки на магнитах, плюшки
Прохладный клёв цветков позднецветущих
Фак светит факельникам из болотной гущи
И ктулхик дышет часто на луну
Его безвинного в сердцах ботинком пну
Старые друзья
Вот ты совсем не звонишь и я тебе не звоню
И ты мне не звонишь не звонишь не звонишь
Ну тогда и я тебе не звоню не звоню, пока не позвоню
И не спрошу: хер ли, друг? Ну нет,
Так уже не позвоню. Позвоню в другой раз, когда забуду думать, что ты не звонишь, а позвоню, чтоб сообщить нечто важное, спросить нечто ценное, типа, привет, как дела, приедешь? летом у нас хорошо, а, ну поняла, пока-пока, до связи
Бестиарии (2)
Любовники ненаблюдательны и пылки,
но время мстительное дышит им в затылки,
старуха Лоба-Люпа с ласковой ухмылкой
пойдёт по следу, собирая кости,
все части, даже стремечко ушное,
она в передник сложит, неживое
до блеска вычистит, намоет
и будет собирать себе зверюгу…
Когда шерсть дыбом встанет заискрится
и красный язычок взъярится
старуха скажет: ты моя волчица
беги отсюда, кости собирай!
* * *
Никите
на полях аэрации
читай отчалившие панкера
мечты после смерти отыскивают металлоискателями чёрные археологи
сканируют улыбающиеся черепа
ты говорил мы деструктивные дети
на похоронной аватарке ганеша улыбается из пустоты
я, конечно, сегодня напьюсь, ау, друг, а ты?
* * *
К. К.
Обнимая сестру, ты как влюблённый волшебник,
говоришь о вспышках бессмертия, каликах южного заполярья
о запределье фаворского света умолчишь, как смолчит священник,
но мы разольём ещё коньяку, как поэты, и нежно поспорим, как парии
Да что это такое?
Текст как симуляция ограбления,
Вооружённого восстания,
Много раненых и убитых,
Текст как перехват дыхания,
Море рыб посреди арктических глыб,
И поющие киты, ведающие красоту подводных гор,
И целующиеся тени, истекающие любовным соком,
Пузырчатые ягоды бесстыдниц,
Световые столбы на трассе под Питером,
Базальтовые монолиты посреди пустыни,
Расписной корабль в далёкой космической гавани,
Сон в космах дряхлого ифрита,
Чаепитие в яблонях, похожих на колыбели,
Текст как микробомба,
Текст как июльская липкая пыль,
Текст как кроящие ножницы,
Как икона Георгия Победоносца,
Текст как друзья, по которым тоскую,
Текст в-за-край,
Как подвижная мишень,
Поцарапанные ставни,
Свист летучих мышей,
Возня домовых,
Кряхтение самбистов,
Агуканье шамана,
Песчаная отмель странной формы,
Пот на перламутре,
Растаманская коса,
Северная точь,
Текст как клочок неба в зеркале автомобиля,
Текст как
набор букв,
ничего такого,
просто утром вот это всё
и есть человек
* * *
А. П.
Спрашиваешь, что главное, какова цель
А я думаю про китов близ острова Блейк
Про увядший жасмин что пахнет перегаром
Про то, что свиристель в Англии воскобойка, а в Украине омелиха
И ветер вздул дождевые облака
Карантинная молитва
И та молодая рыжая наркоманочка,
делающая селфи своих красивых рёбер 6 раз в день,
неосознанно шевелящая эльфийскими ушами
и отвечающая на звонки холодным северным цоканием
И вон тот паренёк с красными руками и обветренным мозгом феноменолога,
что баюкает книги по ночам
И та, что считает говорливых барашков в пустыне нереального, от одного до пяти
И вон та, вся белая сплошь кружевная от нежности собакодевочка,
чудаковато милостливая, полуглухая и полуслепая
И та, неопалимая и быстрая, хранительница семейных историй,
в душе похожая на шкапницу с ликёрами, с расшитыми бисером памятными портретами бурлескных подруг, певших с ней сильными голосами, затем пропавших
в эллингах у волооких холёных самцов
И та, ликующая воительница, суть морская бирюза и упрямый свет,
проходящая по древнему ялосу в ослепительных брызгах волн,
в цветении тайных византийских салютов
И ты, мягкоголосый и ласковый, хлопающий совиными крыльями
в тишине малосольной кухни, заставленной баночками с травами
И ты, юная летунья, послушница театра изидца-гермафродита,
бегающая по улицам с невидимым цветочным венком на кудряшках,
И тот, умирающий больной, желающий кончиться в ранне-детском видении
титёшек и щекотушек материнских рук
И ты, рачительная, как Дева Мария, смешливая светёлка с серебристыми волосами, новгородскими веснухами, длинным ртом, тигриным язычком,
трепещущая на высотном радонежском ветру
И ты, раздумчивый друг, лукаво крутящий длинные пахитоски, вполглаза поглядывающий на игры полулежащих тел за необъятным столом праздников и печалей, причин и следствий
И ты, кроткий сёрфер, уезжающий по весенней волне умом
за солярный символ до позднего мая
И ты, хохотунья, что танцуешь с дервишами на круглых коньках божьего дома, поддерживая безмятежность дрём всегосущего
И ты, испытатель чашуйчатых троп, что в моих снах всегда взмываешь вверх по отрицательному наклону,
И ты, что по весне собираешь в саду выпавшую росу времени филигранным черпачком, смешивая-раскрашивая чёрно-белые слова, творя северное вино
И ты, что рисуешь иглой по телу атлас с магическим зверинцем из петергофского парка
И ты, всегда подвыпивший пятидесятилетний ребёнок с крепкой печенью потомственного алконавта, с распухшей щекой и синяком на груди от тяжёлой руки возлюбленной
И ты, тайная Немо в платочке с синими, зелёными и малиновыми кончиками кос, спрятанных под тёмную ткань
И ты, приходящий ко мне и приносящий лес падающих деревьев, точно добычу, перехваченную у зазевавшихся ангелотов-великанов
И ты, отец, поминающий наши заблудшие души в лампадно-златой пещере,
где мысленно разговариваешь с нами, поливаешь нас водою, словно мы —
нанесённые ветрами семена-узоры, прорастаем промеж страниц у тебя перед глазами.
И ты, зеленоглазая девочкина душа, остроухое пахнущее деревенской вишней сердце, тревожно стучащее по всем каналам связи, запускающее утренних пташек
в вотсап и фейсбук, в смайлах и гифках — святое величие материнской любви.
И ты, как гром и сияние молнии движущийся обоюдоостро, не убоящийся в совершенстве, пригубивший мои любовные соки, мои сгустки слов и бегущие лилии
И та, что с вами в полноте, хоть и болтает лишнее, —
Братья и сестры!
Миром Господу помолимся!
* * *
Петербург в белоснежных алабаях,
Хозяева их предали, уснув в конурках под землёй,
Псов ведут со старой живодёрни волки-волонтёры,
Волки то и дело останавливаются, пересчитывают,
Вдруг сукины дети опять ускользнут в трещины на льду,
Улетучатся снежным облаком за Пять углов…
Алабаи щурятся, втягивают воздух. В темноте мерещатся безвременные пристаньки,
Где еда и пропахшие псиной голые стены.
Электричества в городе нет из-за штормов.
Древний мусор поднялся до верхних окон дворцов.
Алабаи устали и хотят спать.
Маленькая инсталляция имени Брайана Ино
Юджин Такер ли с Майринком
да с картинки ли маяк
баю правду я под линьком:
парадиз-то — парадняк!
братец ветер дудку дует
пляшет будда на посту —
в огороде во саду ли
плашмя сносит в пустоту
где голодная злакула
ушатает среди зги
чтобы горло перемкнуло
с брызгом лопнули мозги
сердце вытекло как зелье
рёбра разлетелись в дым
и посыпались на землю
звуки, звуки, бздынь-ды-дын!
* * *
Моя чу
Твой че
Наши чела наши чётки наши чудеса
Наши мундштуки наши задницы наши тропы
Наш звательный падеж
Наше падение тел в поднебездочку
* * *
Мёртвые сны монохронных мужчин
* * *
Как мы с Малларме стали любовниками?
стальное низкое небо
Что тут непонятного?
укладчик времени нелинеен
и навигация всегда немного подзависает
и это наше всё:
люфт становится лифтом
скол на стене — оскалом
сталактиты пещерными лабиринтами
фиалка фракталом
где чья-то душа
срыгнула душистое молочко материнской колыбельной
Я просто спросила:
— Здесь танцуют или только бар на вынос, я правильно завязала узел,
посмотри, надёжно? —
— Очень ненадёжно, абсолютно неправильно, даже поразительно, —
и накрыл ртом мою тень
Точней, ловко придавил, чтоб не сдуло, за холку вцепился:
— Ещё, ещё говори охуеве́л пи́зда! что там ещё есть у тебя хорошего?
— Хитровыебанная блядская сука
Спрашиваете, где?
На автобусной остановке под Ромолонтино
Как будто бы ничего непонятно
нищая субурбия деревянные тротуары
дальше некуда
И я спросила:
— А почему у дверей такие холодные руки?
— Ручки ты хотела сказать ручонки?
Безрукая какая-то пауза
Точнее безъязыкая
— Это кролик в мешке в агонии
ну что ты такая беспокойная русская!
Поменьше дыши пыльцой
следи за траекториями рыбок
Но до чего неизящен почерк живых
как скат я ласку люблю
— И ты жалишься
Эти твои игольчатые коготки и тонкие клыки как у котяток
— Сделать тебе укусами тату?
— На крюках коптильни эти строчки выглядят особенно нелепо
— Но до чего же изящен почерк белого моря. Особенно отлив.
— До чего длиннющие ключи
интересно посмотреть на двери
— Это не ключи это язык самописец
корабль поэма из тысяч палуб
нотные знаки молоточки удары флажки
* * *
Карантин не кончается,
Послы в распасах,
На курантах вешние сойки смешат воронят,
У певицы глаз дёргается, маленькое чёрное платье
подруги без пяти минут просто потрахаться,
Не случается злое, не случится пустое,
И будет парад воскресших, —
Ни звука в старой войне величиной с мир,
Ни ропота, в зале звон высочайших наград,
И почтительно город прикрыл пыльным ветром глаза
у детей
53 
