Бездна небес

бездна небес # небо первое

Тонкие птицы как недоступные улыбки

кремень о небесную стекловину царапает детские глазки

слишком ярко господи

слишком светимо

зримо знамо

видно нет мне знамени

тонкокрыльного стяга

звездомлечного покрывала

подоблачного свечения

на роду не написано отражаться от тверди

видно несть мне числа ни имени

и мои адреса не упомнит сам мандельштам

и за каждым плечом то хлюпают носом то кровью харкают

это господи дети твои мне остаток считают.

бездна небес # небо второе

такое

уязвимое время года

что все дедушкины змеи

одряхлевшими нитяными тенями

ложатся на землю роняют голову

выплакивают по капле ядовитое бремя

переполняют чашу людских свершений

дедушка смотрит застуженными глазами

на небо                        рыхлое пузырчатое

раскрывает котомку

небо делает

                        плюх

дедушка сплёвывает ему вслед

завязывает котомку жёниными волосами

ну спасибо говорит брат

давненько моя любушка такого не кушала

бездна небес # небо третье

хриплые малиновки

вот кто

носится под каждым сердцем

зазор между крыльями

в два ножа

моё сердце и сердце меня

в каком клюве какое

взбаламученная звёздная пыль

забивается в стволовые клетки

мы малиновки

такие не

настоящие

будущие

т/е/л/ь/ц/а

бездна небес # небо четвёртое

+

выдыхаю ребром (каж

дым)

из сиротливых лёгких рвётся вакуум             колет глаза как еловый дым

на экране мерцают мама винни-пух и толпа маргариток на поляночном стадионе

приказываю себе

взмыть в высокое никуда

где опалённая пожилая вода

вымученный урожай голубая страда

двуперстно перекрещивая города

отрицая вес и другие параметры аще бо и привержен есмь к дням к трудам

извлекать извлекать из глобуса ось поделом жидам

пока радуга синей/красной/зелёной щелью для губ не ответит дам

зря видать клялся ксюхе рубаху зубами драл мол орбита и та не отвадит меня от тебя

хам

проектор земной проектор чутка барахлит мам

молись есличё на запад восток уже сдан.

+

чистишь рыбу на берегу оцинкованной речки

руки братаются с плавниками скрипят от тоски

но ты всё выскрёбываешь потроха

пока чёрное облако не скинет мокрую от пота футболку

не расстегнёт подпрыгивая заевшую ширинку

и почесав косматой лапой урчину подбрюшья

не ляжет с размаху на голосящую реку

и уж как она ни мычит

ни изворачивается ни верещит

ни умоляет его ковбоюшка сладенький отпусти

ни предлагает мобильник ни обещает убить

он трясёт и трясёт над ней тучное тело

пока не схоронит в самых придонных её водах

свою небесную суть

зачем зачем никудышный ты мастер йода

зачем зачем ты рыбу не пожалела

пропавшую речку хоть грабь хоть еби не вернуть

+

для него каждая книга коровья шкура

и каждый стакан молока стихи

он смотрит на вашу европу и думает

хороша была тёлка

он пахнет как больше не пахнут уже

он весь из себя он сам себе всё

вот вся его диалектика

бог либо сверху тогда надо пить бесцветную кровь приходящую от него

либо снизу тогда причащаться зелёного тела

в основном ему не о чем говорить

он кастрат

иногда бык становится человеком

в этот момент смертень вливается ему в ногу

как обезжиренное молоко в столб урочного кофе

+

смерть наступает в конце каждой строки

и если подводит рифма беги-беги

Она зацелует-закрутит на своих каруселях

расфигачит на буквы раскинет на сотни парсеков

смерть это сам себя перегнал — на пять сек

либо ты вставишь ей по самое отойди

либо на речь водрузится тля наляжет стиг-

ма и писать превратится в списать

птица рут пропоёт: птицы мрут

безголово заголосит град ерусалим

засосут друга жеку млечные реки

и безглазый снайпер пойдёт-поедет стреля ть ть ть

(иногда она кажется полой ловит в слишком узкую сеть

но меня ей не провести: см-ть та же смерть)

и распластанный твой язык обескровленный кус колбасы

пришурупят на небо в назидание остальным

так что помни читая фанайлову лена мертва

мертвее чем персефона мертвее слова мертвяк

и целуй цели каждую строчку её прилагайся к мощам

кто знает может спасёшься и сам.

+

своё оно протирай по утрам

подставляй хотя б габаритным огням

чаще спаривай с оном друга/подруги

не плоди ононят

оно может не всё но уже хоть что-то

оно не читало фрейда но знает в тебе другого

оно слушает твои греческие диалоги во сне

и делает иногда записи в дневнике

вирусы всё стирают

но больше всего

оно хочет однажды

встать над тобой (собой)

и запустить тебе в волосы пальцы

как будто бы октябрьский ветр

и долго слушать как ты спишь

не зная что уже не спишь

и вместе встать потом на эскалатор

вверх

+

мы живём над собою не видя могил

мы живём

мы же

+

— Скажите, ваши травы: подорожник, лапчатка, куриная слепота, — что они значат?

— Они предрекают несчастливые роды, случайный секс либо подурнение кожи.

— Откуда вам это известно?

— Это не известно, это так говорится.

— Когда вы, каждая из вас, слышите молитвы наших читательниц — вы ведь слышите их, да? (- Да.) — как вы на них отвечаете?

— А кому-от сдвинесси, тому, милок, и ссыплесси.

— Что вы имеете в виду?

— 

— Почему вы всегда отвечаете хором?

— Пророк сказал, не размахивай горлом своим, как пустым бурдюком: Господь увидит — сольёт в тебя всю заоблачную скверну.

+

мы они в этом наша утрата и бездна и свет

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

мы они в этом наша награда и бездна и мгла

бездна небес # небо пятое

обидетьвидетьненавидетьтерпетьвертетьсмотретьзависеть

и гореть и нырять

и слышать звуки

и падать навзничь чтобы солнце било натужно било дряхлеющим апперкотом в глазные груши но зная что протяну левую руку там твой город

и жить и проживать

и шить и прошивать пропарывать прострачивать житьё-бытьё жильём-быльём

кому-то там махать ружьём от слёз не видеть выкликая стой стреляю

и стрелять

неотторжимой плетью рукой длящейся версту ловить шрапнель

и зажимая на лету

израненный хоть и бесплотный

кулачок

под нос твердить твердить твердить

я для тебя мы для тебя всё для тебя

так смотрит дерево на всё своё ветвьё

считает годы сколько

корнями кверху простояло

и сбрасывает листья

вверх

к корням

и листья вырастают вновь.

бездна небес # небо третье

часть вторая

насилу научили щебетать

немых пращей рассыпанную стайку

мы опускали ласковые гальки

в по-мышело́вечьи распахнутые рты

и сыр тот был такого свойства

что каждая взмывала уходя в упругий винт

целуя клювом серой каплей воска

серебряные капли возле самых век франциска

бездна небес # небо шестое

(поэгл на основе центона из О. М.)

В чём вы видите единство живого и неживого?

В смеющемся хрустале.

осип прост как небеса

осип видит небо

мертвенней холста

О, позволь мне сзади встать, Господь, Дай слезами Твои ноги омыть. О, позволь их волосами отереть, Целовать их и помазывать их миром.

О, позволь тебя бранить

О, позволь мне чуть влюбленным  И слегка, конечно, пьяным Побродить по тем же скверам, Где была недавно Ты,

О позволь мне быть молодым, позволить мне оставаться, пожалуйста

О позволь освежить лице твое! О позволь освежить лице твое!

О, позволь же, государь, тебе песню спеть,

О, позволь мне также быть туманным и тебя не любить позволь.

О Осип, Осип,

                     ты мне будешь сниться! Не может быть, чтоб ты совсем ослеп и день сгорел, как белая страница: немного дымно.

                                                                             Я немного пепел.

В небе танцует золото.mp3

И мне хочется плакать

Мне хочется назвать тебя своим

Мне хочется плакать аккорды

Мне хочется онеметь

Оно

приказывает

мне

петь

Неизвестное судно приказывает остановиться

Этот голос приказывает мне умереть

Камню кружевом быть, паутиной стать

Камень ранит тонкой иглою пустую грудь (хватит ли молока ребёнку?)

осип будь

здесь остановки нет а мне пожалуйста

здесь остановки нет а мне

здесь останется только твоя боль

здесь остановки нет

здесь остановилось время

здесь остановиться судил Господь

под вечным куполом как на цепи на небесах

Один телец подвешен к небесам. Другой — тот землю держит на рогах.

подвешен к небесам глобус в облаках и я у судьбы в руках в умиротворенье пролетел я сотни тысяч миль знаю, мой корабль проложит наш маршрут, как на цепи, подвешен в небесах

Неустойчив все-таки человек — то и дело дает крен: из стороны в сторону пошатывается, покачивается, словно маятник, подвешенный к небесам.

Как купол к пустым небесам мы так же привязаны к мёртвым стихам

Как на цепи, подвешен к небесам

сияет издали живой воде и мандельштаму брат (два брата смотрят в воду и никогда холодным тучам не отдают проко́пченные губы)

под вечным куполом небес я повторяю это имя Mandel Mandel Stamm

хоть говоривший мне его исчез

исчез миндальный ствол исчез

о величавой жертвы пламя

полнеба охватил костёр костёр костёр под небесами и горький дым жилища и овин горит овечий Рим и в промежутке воспалённом нам только снится воздух юга чужого мандельштама волшебство

я повторяю десять раз и снова

я повторяю вновь и вновь

я повторяю 10 раз и снова

я повторяю это как молитву

одной звезды я повторяю имя воды и неба брат петрополь твой сгорел среди миров в мерцании светил

скрипучим омрачённому трудом легко ль вращаться колесу согбенному и свёрнутому в ноль миндальному стволу ему нельзя дышать и твердь кишит червями нижний слой  закрыт военною грозой летучих серафимов слюдяной лес перепонок рук колен

одной звезды я повторяю имя

одна звезда рассыплет снегом небо козье и молоком зажжёт как будто бы всем цехом небесные прачки затеяли стирку и глажку белья

один я повторяю стих

лети лети волшебный цвет миндальный

ты отдал все свои одежды слой за слоем

теперь господь тебе вернёт свои

их мяли и месили в реке молочной и полоскали и сушили в космических ветрах небесные прачки

ночного хора дикое начало

так за стиркой напевают прачки

одной звезды я повторяю имя

я тебя никогда не увижу

близорукое армянское небо

я тебя никогда не забуду

Близорукое шахское небо,

Слепорожденная бирюза.

Здесь остановки нет и я пою

И я пою с такою силой

Чтоб нёбо стало небом чтобы губы

Потрескались как розовая глина

Я в темноте несусь губами

За тобой, от тебя, целокупное,

Небо крупных оптовых смертей,

Неподкупное небо окопное

я говорю с тобой под свист снарядов

я говорю опустоши свой разум

я говорю во сне

я говорю с тобой стихами

опальными, забывшими отца

Как землю где-нибудь небесный камень будит

Как землю нам больше небес не любить

как землю нам самозахватить

как не заблудиться в небе

как во временном чистилище

не забыть о том

что счастливое небохранилище

твой, щегол, посмертный дом

пред которым как мальчик стою холодеет спина очи ноют стенобитную твердь я ловлю и под каждым ударом тарана осыпаются звёзды-щеглята осип-осип ты ведь к ним близко ответь легче ли было тебе на дантовых девяти — звенеть

и стою перед сколотым домом щеглиным холодеет спина рёбра жмут

раздаётся и глубже и выше синий отклик небес в беспоэтную грудь

и люди шепчут он сегодня ангел (погоду лётную задумал Бог)

и люди шепчут он завтра червь могильный (и раб и царь)

а я читаю послезавтра только очертанье:

Что было поступь — станет недоступно…

Цветы бессмертны, слово целокупно,

И всё, что будет — только поминальный

                                                            звон.

кто на каменной тверди живёт

над тусклой паутиной вод

в тисках постылого Эреба

тот слышит: небо

падает, не рушась

море плещет, не пенясь

паруса трилистник серый

распинает как тоску

и прачки плачут падая к волнам

и цвет миндальный наг под взглядом мглы

и я твержу как брат живой воды

одно святое замусоленное имя

я говорю и меня слышат сорок тысяч мёртвых окон слушают со всех сторон и труда бездушный кокон на горах похоронён и бесстыдно розовеют обнажённые дома а над ними реет реет

бездна небес # небо седьмое

Дневник Утана, собаки-поводыря

сегодня

столько плоскости

в одной комнате

комнате где кто-то дышит

я дышит

вглядываясь в своё дыхание

отчётливо признаёт

оно неплоское

сегодня

соседка воет

утооопла-утопла васенька краса моя белая утооопла

слава интересуется закуривая

утан а я утону

предательский вопрос

сегодня

слава учит

утан закрой глаза

ничего не видимо

повторяй за мной

святый господи праведных

святый господи праведных

если когда закроеши очи мои нечестивые

если когда закроешь очи мои нечестивые

да не закроешь а закроеши

если когда закроеши очи мои нечестивые

мягкой дланью своей

мягкой дланью своей

сохрани благодать свою в ушах моих на устах моих

сохрани благодать свою в ушах моих на устах моих

не даждь владыко засохнуть крови моей

не даждь владыко засохнуть крови моей

и аще роптати восхощут мысли мои окаянные

и аще роптать захочут мысли мои окаянные

утан внимательнее

ниспошли мне молчать дар

ниспошли мне молчать дар

убо раб твой и тварь есмь

ибо раб твой и тварь я

сегодня

идём на почту

славина правая нога теплее

мне любится его

есть не очень хочется

в улице холодно и нет никого

нам свободно прошагивается

сегодня

слава нет

слов тудаже

записка

утанушка не бойся ушёл на похороны васи

туда с вами не положено

давление мерил с утра 190/110 обещаю не волноваться в крематории

с чужими псами по дороге заговаривать не буду

не скули а то на соседа снизу опять мигрень вскочит

есть знаю не будешь но еда всё равно в миске

буду к вечеру непьяный

твой слава

пэ эс не скули брат правда

утан словно весь без шерсти

утан хорошая собака

кто стоит за спиной у утана

всё время стоит

и не лает

кто

сегодня

мы со славой плаваем в неве

нева большая неплоская

слава рыбски дрыгает лапами в воде

он вячеслав рыбаков мой хозяин

мой вячеслав всех рыбаков

вчера

я умер.

тогда

небо спелёнуто тугой парусиной вокруг незрячей морды;

кости трутся о выхолощенные связки, клацая словно зубы;

жрать больше не хочу — никогда.

теперь

и вот я к славе — деревянной москве моей негорелой,

нецелованой богоматери, неузнанному отцу, —

прихожу, пока спит, лижу ладошку несмело,

регистрирую выдохи-вдохи, ловлю тень на весу;

вася стоит на стрёме: надо не пропустить рассвет

(снова клянусь себе слопать чёртово солнце,

пропади оно в пропады, лишь бы славин велосипед —

или что он там видит — вертел и вертел колёсами).

я шепчу ему на ухо

эдварда каммингса,

про то что я люблю себя,

только когда я у тебя.

и неслышно седеет шерсть на груди,

и смерть-милиционерша, уйди.

потом

но однажды я прихожу, и стронута с места пыль,

и пахнет, как в обезьяннике, а не цитадели слепых,

и сразу же резь в носу и сердце в рёбрах увязло,

и славины руки — железо и масло.

и глаза у него открытые.

и они (руки, глаза) достают пистолет

и хрипло, еле ворочая, выдают:

— ты, что ли, смерть?

я пытаюсь выдавить пополам со слезами-соплями —

горьким наследием полужизни:

— я прогнал, отогнал её, слава!

но слова не с нами (лишь мысли) —

то есть человеческих ни гу-гу,

даже каммингса — не могу.

и тут — отслоилась ли от меня намоленная благодать,

господь ли заблаговременно завалился спать, —

с улицы слышится визг, —

воздух-воздух, утан, —

успеваю только подумать, ну, мол, держись,

как в зажигалке на полке вскипает бутан,

и воздух, и впрямь, на морду знакомым, утренним давит,

а славина голограмма, вскричав пять страшных, собачьих слов, —

стреляет

бездна небес # небо восьмое

и река оборачивается к реке

кто он кто он твой чахлый чертополох

кто это шлёт тебе письма

с каждой шерстистой тварью что мимо крадётся

к тебе направляясь пить отражённое небо

и река говорит реке

я умоляла каждого посланца губами приникала их языки пила

ни имени ни рода

ни стар ли юн ли

богат ли попрошайка

никто не знает

и река говорит реке

часто садясь в трамвай

я не покупаю билет

не потому что я несчастна или так судил бог

просто мой билет

счастливый

унесло чужой водой

не так ли и твою тоску

рассеивают чуждые тебе звери

скажи ты помнишь куда течёшь

и река говорит реке

есть облака как два кинжала

и солнце искрой меж звенящих лезвий

есть путники ползущие по ржавым

ступеням в унисон поющих лестниц

и когда искра падает комком

меж рыжих перекладин

и опаляет окоём

мне путь не ладен

и река говорит реке

я прослушала извини

я умножала число чешуек всех интеллигентных рыб

на силу голоса способного их сделать человеком

результат

не вполне обнадёживает

но вернёмся

к тому что мне неизвестно

ты ответь

кто твой суженый кто твой слаженный

где он носится богом мазанный

и река встаёт и молчит

и вздыхает обвисшим дном

он мне вроде как кирпичи

и строитель и самый дом

бездна небес # небо девятое

мои мёртвые берут меня

губами за щиколотки

даже трава отворачивается

отвороживается солнечное молоко

разлитое в глазах                        тихонько

свистит ненадёжная птица

и один из них говорит

чё ты делаешь как ты живёшь

до таво мне нету нтереса

и другой из них говорит

да оставь ты, алёша, э

но алёша своё

ты слова́ мне хоть загинай хоть не

я на чистую-от тебя выведу бля водицу

от тебя ща всё выведаю про родитьсяженитьсялюбиться

кашляет птица ложится трава

больше, говорит, не могу тут траветь

чё хотите, говорит, то творите

а мне иль туда, иль сюда — отворите

и, фыркая, сходит

а второй всё волнуется машет руками

ты, алёша, видать, того,

не видать тебе, видно, Его

но Его-то и мне

не видать

не

но алёшу таким не пужнёшь

Он тут был Он тут сплыл

усёкли или как            братва

задристал ты илюша-плотва

а я всё молчу

а что я-то сразу

а илья всё волнуется машет руками

и колышется отвороженный свет

и откалывается ломоть и поехал-поехал

вот он был вот он нет

-ну-тогда-вот-я-всё-и-сказал-

-заложил-сразу-всех-

-с-потрохами-и-даже-и-без-

ненадёжная безнадёжная птица

запрокинула клюв и протяжно

засипела, заверещала:

                                       запела

да так что пейзаж

и без того располовиненный стал скручиваться и странно шипеть

(вовремя, подумал я, вышла муравушка)

древесные дома

исторгли всякого жучка

воспламенились и опа́ли

как будто бы рукой

безрадостно махнула

уже на всё согласная девица

на почве обестравленной затравленной вконец

нарисовались бледные овалы

и взды́мились и задыми́лись

как если бы господь

на них сквозь лупу посмотрел

зрачком пылающим от гнева

самое чрево небес

исходило смертью в отверстую рану

и, задыхаясь, шептал третий, микулка

сжалься

вот очи и сердце

рыдают пред Тобою

бездна небес # небо десятое

офелия пишет дьяволу

ой, милый-милый,

жучки да паучки,

рыбки да букашки

да камушки-сморчки.

хорошо не забрали они меня не выловили не обезводили

уж я им подсунула куклу фелю манекен

знала-знала чего хотят заземлить обезволить

я-то не из таковских осадой меня изводи не обезболишь, хрен

детсадовские приёмы не дура на голой воде меня не проведёшь

один дескать «люблю тебя, дочка» другой «люблю тебя, блядь»

а сами так и того в кровать меня затащить в кровать

из рыжей бездетной земли их кровать

можно подумать мечтаю с прыщавыми зомбяками лежать

бесполые косточки трогать безопаснее не придумаешь, твою мать

ещё небось к этому старикахе гороховому их шуту положили бы

к жоре который без малого семь мне было не погнушался под кустиком расконсервировал

пусть теперь кувыркает безмозглую куклу офелию-ГМИ

только зыри́ла у неё такие же как мои

таймер стоит в ней на столько-то лет

включится хлынет яд у неё из-под век

всю эту данию-нетуданию истребит под орех

офелия пишет гамлету

ой, милый-милый,

да медянки-червячки,

жабки-козявки

да личинки да мальки.

я видела ты понял то была не я

в тот миг я прыгала воробушком вокруг

юрк-юрк взлетала-щебетала-падала поодаль

и сорок тысяч братьев порхали падали со мной

вы видели лишь падаль труп ваш взгляд закрыла плесень

но ты сразу заметил                        у неё кривые ноги

и впрямь не река же мне их разворотила

спасибо что не выдал милый

ох как они меня багром багром

я плакала рекой река моей мочой рыдала

тогда я обняла её за дно и мы договорились

мы выдали им куклу отродье грязных чар

ублюдину дитя пиявок и застойных рукавов

я спряталась но перед тем пришлось с уродом чем-то поделиться

чем не знаю

любовь моя скажи что она могла у меня забрать

я выиграла партию дав сто очков вперёд

всей похотливой стае сук и кобелей что тоже суки

паршивой грудью вскормленные датского двора

они меня хотели заморозить в заблёванном гробу

шесть футов до поверхности какие тут фиалки

там я бы не болела и не плакала

не пела песен не смотрела сны не танцевала с веточкой омелы

любимый это ли пророчил ты когда недолгий век назначил

невинности моей любви моей

я скрылась

я растворилась в речных водах

где пахнет сельдереем уксусом и семенем мужским

воздеты немощным укором

в кровосмесительном грехе слепившимся созвездиям

когда-то мои руки нынче стебли камышей

и в ночь когда у за́мка особенно зловеще

кричит неведомая птица

луна показывает путнику

забывшему незнамо что у про́клятой реки

на зеркале воды моё полощется как знамя платье

ах гамлет гамлет

я теку

не как когда-то лишь однажды в месяц

закрывшись в комнате и скорчившись от боли

боясь предстать перед отцовским взором

смутьянка меченная кровью

я теку из часа в час и время сладким соком

по жилам плещется моим и истекает в никуда или в куда-то

я получаю дьяволовы письма жабья почта работает исправно

пиши и ты я тем буду жива

что хочешь ты как прежде в моё лоно свою главу вложить

я это прочитала у тебя в глазах когда у гроба

тебя тошнило от уродливой офелии

ты снова возжелал офелию другую

меня                        и с этих пор не расслаблялись твои чресла

отец гертруда клавдий и лаэрт всё это лишь предлоги

я поняла по твоей шутке «дальше — тишина»

так говорят когда хотят сказать другое

тебе хотелось            туда где самый воздух

ревёт визжит клокочет рвёт и мечет

всё это гамлет под водой            воздушная икра во мне

и всё же кажется я что-то упустила

я никогда не сплю

закрыть глаза — и кто-то начинает петь

слова такие:

«Когда я умру, я умру».

офелия пишет полонию

ну — привет, пап