* * *
«Мы летели в Грузию,
на прекрасном самолёте,
она была в узких джинсах
и с плюшевым покемоном в руках.
В её глазах
отражался проходящий мимо стюард.
А я в этот момент
думал о том пилоте,
который, где-то впереди, в кабине
держит цепко штурвал —
руль этой крылатой прекрасной машины,
несущей нас удивительным утром
в Грузию.
Да-да, представьте себе
эти узкие джинсы,
этого жёлтого Пикачу.
Раннее утро на такой высоте.
И Грузию.
Грузию в тумане и тёплых слезах росы.
Я не шучу.
Молодое вино, зелень и фрукты».
Эти строки
молодого абхазского поэта,
эмигрировавшего в 1981 году в Бельгию,
были переведены с французского только в прошлом,
таком напряжённом, возможно, из-за своей високосности,
году.
Их нашли между двадцать четвёртой и двадцать пятой страницами
книги о приключениях двух молодых людей —
юноши и девушки.
Герои книги, в конце её,
поселяются жить на одном из тысячи островков Океании.
* * *
Кафе у дороги. Дальнобойщики останавливаются выпить чая,
поесть пельменей и почесаться.
Сидят за столами, угрюмыми головами качая.
Ночь как дорога — никогда не кончается.
Кто-то заснул в углу,
привалившись спиной к обшарпанной стенке.
Расплёсканный бульон течёт по столу,
стекает ему на коленки.
Впереди Барнаул, какая-то база,
какие-то бумаги следует с грузом передать.
Утречком — не забыть выпить кваса
для бодрости и уезжать.
Главное — успеть до Барнаула
выбросить из фуры
эту дуру.
Эту блядь.
Нечего, нечего где попало голосовать.
Я не мать Тереза, каждого подвозить на халяву.
Нашла, понимаешь, забаву —
родителей оставлять.
Автостоп, это дело такое, опасное, не для всех.
Тут как повезёт — на кого нарвёшься.
Ещё и смеялась. А мы здесь не куры, чтобы смех
воспринимать как непорочное
зачатье.
Но, к счастью,
я не из тех.
Не из таких. Не из таковских.
Я, как говориться, честный фраер.
В свете фар — посчитал за невесту.
Кепочку двумя пальцами поправил,
предложил подвезти.
Заметьте — сам, лично!
Виктор Петрович, наш бригадир, конечно же, меня за это бы не поздравил,
он против этой самодеятельности,
но ведь я ж взаправду жениться хотел!
Она мне сперва понравилась сразу.
Это я уже только потом разглядел,
что она не такая, как я обычно люблю.
У неё губа проколота оказалась
и рисунок дурацкий на плече выколот.
Мне с такими не интересно — с ними мне разговаривать не о чем.
Я ведь тоже книжки читаю и телек смотрю.
Там про всё правильно Путин высказывается.
Жырик ему помогает. И если я говорю
со своими ребятами, —
они всегда меня поддерживают в разговоре,
не перебивают.
А тут — дура какая-то в шортах.
Может, конечно, я и не прав, я не спорю,
но зачем надо мной так издеваться-то?
Я ж не маленький мальчик. Мне тридцать скоро.
Зачем мне намекать на всякое?
Зачем показывать эдакое?
Зачем меня так?
я ведь просто ехал по дороге
я обычный шóфер
у меня ещё жызнь вся впереди
а она так со мной поступить решила
это же не правильно как-то
выброшу её и забуду
выброшу её и забуду
выброшу её и забуду
Можжевеловые ноги Марлен Дитрих
Мало кто знает об этом,
но у Марлен Дитрих были деревянные ноги.
Суковатые палки из можжевельника.
Она всегда носила тёмное длинное платье
и то, что скрывалось под ним,
как уже было сказано выше,
могли видеть немногие.
Когда она пела,
говорят,
её голос пробирал слушателя до мозжечка.
Или до какой-нибудь другой железы,
скрытой от глаз простодушного мужика,
зашедшего выпить пива в кабак
не от нужды
выпить пива,
а с намереньем послушать чудесный голос
за честно заработанные рейхсмарки.
Во время своих выступлений Марлен
тихо-тихо поскрипывала под бархатом платья
можжевеловыми ногами.
Мало кто знает,
что эти длинные суковатые палки
госпоже Дитрих поставил один из поклонников —
хирург. Имя его, к сожалению, осталось скрыто
историей. Известно лишь то,
что в 1935 году у него была частная практика
неподалёку от Вены.
Двухэтажный особняк, окружённый яблоневыми деревьями
и акациями.
Оснащённый, для своего времени,
современной лабораторией
и помещением,
где его пациенты проходили курс реабилитации.
Известно также,
что его услугами в разное время,
кроме фрау Мадлен,
пользовались Сара Бернар и Альфред Нобель.
Про Сару Бернар тоже никто не мог сказать,
что она показывала кому-то свои щиколотки.
Герр Нобель всегда носил брюки и высокие сапоги.
Когда были опубликованы воспоминания Марлен Дитрих,
а в них упоминался некий хирург без имени,
выяснилось, что он любил попутешествовать.
В частности, однажды он надолго покинул Австрию
и проехал через Россию.
Это было в двадцатых годах прошлого века,
и страна тогда называлась иначе.
Короче,
его занесло в какие-то сибирские горы, и там он
решил добраться до одного труднодоступного водопада.
Зачем ему это было надо —
он, видимо, не знал сам.
Усердный лодочник
переправил его через безвестную реку.
Как потом говорили местные старики —
когда маралу не хочется, чтобы ему отпилили рога,
он начинает рассказывать байки о том,
из чего получилась вселенная,
ага,
причём пользуется при этом
человеческим языком.
Итак!
Хирург перебрался через реку
и пошёл напролом
по крутому берегу,
который проще назвать — отвесный склон.
Добрался до своего водопада и пошёл назад.
Вот на обратном пути-то
он и подобрал несколько длинных суковатых можжевеловых палок.
«Хорошие могут получиться ноги для Сары Бернар
или Марлен Дитрих», —
думал он, карабкаясь по скалам
и хватаясь за твёрдые корни.
Переправляя его через реку обратно,
лодочник умолял хирурга не позориться
и выбросить в воду коряги.
Но хирург только улыбался и коротко, на плохо знакомом русском, отвечал:
«Хорошие будут ноги».
И вышло так,
что Марлен Дитрих потеряла-таки
свои нижние конечности и обратилась к безвестному хирургу,
который (а она об этом не знала)
был в неё безумно влюблён.
По крайней мере, на это указывал золотой медальон,
вытащенный при вскрытии хирурга
из недр его желудка,
после того как он был умерщвлён,
в небольшом уютном концлагере,
неподалёку от Вены и собственной клиники
в чуть менее уютной газовой камере.
Каким же образом госпожа Дитрих лишилась ног?
Почему ей понадобились можжевеловые палки?
На эти вопросы никто до сих пор ответить не смог.
Только тогдашний министр пропаганды
оставил в своём дневнике,
который хранится сегодня в одной из частных коллекций,
короткую запись:
«О, Марлен!
Безжалостный голос Бога!
Я не сплю и не ем,
я попался в твой плен,
как мальчишка и жду перемен.
А сегодня —
моя жизнь — пустая дорога,
по которой иду и иду,
опираясь на сухую клюку».
И зачем-то поставил подпись и дату:
Пауль Йозеф Геббельс. 1937.04.15.
Наверное, хотел передать ей этот листок как записку,
но потом испугался или просто забыл.
В любом случае:
Можжевеловые ноги —
это просто чудеса,
на такие ноги Боги
обувают небеса.
Когда был найден данный текст,
исследователи-литературоведы пришли в некоторое недоумение:
из текста явно вырисовывался портрет не Марлен Дитрих,
а Эдит Пиаф,
однако
уже ничего нельзя было сделать…
* * *
…и кот выплывает на куске доски
и плывёт до середины реки.
Он внешне спокоен,
по-своему смел,
снаружи кажется,
что он песню запел,
но — нет, не поёт, не кричит, не пищит, не свистит,
только по-своему говорит.
Он смелый,
он сильный,
он многое смог,
он,
что вам сказать ещё?,
он,
мне кажется,
он, наверное, Бог.
31 
