Два рассказа

Беседа достопочтенного Чеун Тая и юной  Мей Су в  ресторане «Лин фэт»

(из цикла «Восточные мелодии»)

Достопочтенный Чеун Тай, человек с седыми волосами, с лицом худым и морщинистым, с длинной редкой бородой, одетый в черные шелковые штаны и широкую блузу, и юная Фей Су, с красивым и гладким лицом, в белом платье с высоким воротником, вошли в ресторан «Лин Фэт». У входа в ресторан стояла статуя богини Тиен Хоу, охраняющая путешествующих.

Они сели за покрытый белоснежной скатертью столик под желтым фонариком, разрисованным экзотическими птицами, находящийся в дальнем углу рядом с камином, на котором стояла изящная белая ваза с двумя ручками в виде голов дракона. Каждый столик в ресторане скрывался за ширмой, раскрашенной яркими цветами.

Один из официантов подошел к столику достопочтенного Чеун Тая. Они обменялись приветствиями. Официант подал меню, а достопочтенный Чеун Тай поинтересовался, как поживают члены его семьи, и тот заверил Чеун Тая,  что они прекрасно себя чувствуют. Достопочтенный Чеун Тай заказал креветки с чесноком, квашеные овощи и фасоль с устричной приправой, а также несколько омаров и зеленых губанов, приготовленных в красном соусе. Официант принес бутылку с белым вином и два бокала, разлил вино и удалился.

Достопочтенный Чеун Тай и юная Фей Су отпили вино и поклонились друг другу.

— Для меня большая честь, — произнесла юная Фей Су, — что вы пригласили меня разделить вашу трапезу.

— Нет, это вы оказываете мне честь, — ответил Чеун Тай. Он еще раз поклонился и спросил:

— Можно налить вам еще вина.

— Для меня это двойная честь, — повторила юная Фей Су и умолкла, выжидая.

Достопочтенный Чеун Тай разлил вино. Чеун Тай и юная Фей Су выпили и помолчали.

Официант принес к столику достопочтенного Чеун Тая креветки с чесноком, расставил перед ними блюда и удалился.

— Вы прекрасны, как лепесток цветущего лотоса, — сказал достопочтенный Чеун Тай. — Это правда. Великий поэт Юань Мэй сказал: «Одна истина прогоняет двадцатикратную ложь».

— Вы — человек чести, — ответила юная Фей Су, — не так уж часто мне выпадает удовольствие разделить трапезу с таким человеком.

Некоторое время достопочтенный Чеун Тай и юная Фей Су молчали и отдавали должное креветкам.

— Для человека, познающего истину, мир подобен прозрачному стеклу — сказал Чеун Тай. — Он открывает ему свои секреты. Ни одна букашка не шевельнется, чтобы он ее не заметил. Он хочет знать, что происходит внизу у моря и наверху в горах. Он хочет достать недостижимое. И его, открывающего истину, возжелает самая прекрасная из красавиц, такая же прекрасная, как цветок лотоса. И в конце пути он узнает, кто и в каком почетном месте хранит алтарь богини неба и моря Тиен Хоу, охраняющей путешествующих, и набросит ткань на ее лицо, чтобы она не увидела зла в глазах людей и не затаила на них обиду.

Официант принес к столику достопочтенного Чеун Тая квашеные овощи и фасоль под устричным соусом, расставил перед ними блюда и удалился.

— Однако я слишком много говорю, — сказал Чеун Тай. — Простите меня. Я — старик и иногда забываю, что вода бежит быстрее с голого камня, чем с холма, покрытого молодой зеленью.

— Это большая честь для меня, — ответила юная Фей Су.

Некоторое время достопочтенный Чеун Тай и юная Фей Су молчали и отдавали должное квашеным овощам и фасоли под устричным соусом.

— Я очень богат, — сказал, наконец, Чеун Тай, — но и очень стар. Я не могу взять с собой свои деньги,  когда придет мой срок присоединиться к моим предкам. Как сказал великий поэт Юань Мэй: «В конце дня цветы уже не столь прекрасны». Я уйду к праотцам, когда пробьет мой час.

Достопочтенный Чеун Тай разлил по бокалам еще вина.

— Я хочу, чтобы вы помнили обо мне, и дарю вам один из самых прекрасных драгоценных камней. Его название «чинь ю». Он самый древний камень, который я знаю, и передавался в моей семье из поколения в поколение. Пусть он озарит все дни вашей долгой жизни. Такой же камень, который называется «хань ю», я завещал похоронить вместе со мной.

— Вы оказываете мне большую честь, — сказала Фей Су.

Чеун Тай передал камень юной Фей Су и произнес:

— Конфуций сравнивал этот камень с добродетелью. Он говорил, что он теплый, сверкающий, крепкий и плотный. Подобно истине, он испускает яркую радугу. У меня есть эти камни, но, — добавил Чеун Тай, — человек живет слишком недолго, чтобы иметь все, что он желает.

Достопочтенный Чеун Тай подозвал официанта, и тот принес к их столику несколько крупных омаров и зеленых губанов, приготовленных в красном соусе с сахарным песком и красным перцем. Вместе с едой он подал желтое вино, расставил перед ними блюда и бокалы и удалился.

Чеун Тай разлил желтое вино и сказал:

— Я испытываю истинное наслаждение в вашем обществе.

— Для меня большая честь, — произнесла юная Фей Су, — что такой человек, как вы, пригласил меня разделить свою трапезу.

Некоторое время достопочтенный Чеун Тай и юная Фей Су молчали, отдавая должное омарам и зеленым губанам.

— Я лишь птица в бамбуковой клетке, — сказал, наконец, достопочтенный Чеун Тай, — и могу лишь догадываться о том, что происходит на небесах. Но сегодня я хочу только быть с вами, говорить о луне, что запуталась в ваших волосах, и о звездах, которые спустились с неба, чтобы смотреть из ваших глаз.

— Вы оказываете мне немалую честь, — сказала юная Фей Су, выжидая.

Официант принес к столику достопочтенного Чеун Тая горячий  чай с конфетами и засахаренные арбузные семечки.

Чеун Тай и Фей Су помолчали, отдавая им должное.

Достопочтенный Чеун Тай произнес:

— Я согласен с великим поэтом Юань Мэем, который говорил, что «в случайной жизни встреч и расставаний много печали». Но великий поэт также утверждал: «Человек, который не вслушивается в мир каждое утро, может не услышать даже крика петуха». Я хочу, чтобы мы вместе встретили утро и услышали крик петуха.

— Это для меня большая честь, — ответила, потупившись, Фей Су.

Достопочтенный Чеун Тай и юная Фей Су поклонились друг другу, и Чеун Тай подозвал официанта, щедро заплатил ему и пожелал его семье благополучия. Достопочтенный Чеун Тай и юная Фей Су встали из-за за покрытого белоснежной скатертью столика, над которым висел желтый фонарик, разрисованный экзотическими птицами. Чеун Тай слегка покачивался.

— Эта очень неловкая персона, — сказал он о себе, — к стыду своих предков запуталась в собственных ногах. Простите.

— Для меня большая честь, — произнесла Фей Су, — то, что вы разделили со мной трапезу. Не так часто мне выпадает подобное удовольствие.

Достопочтенный Чеун Тай, человек с совсем седыми волосами, с лицом худым и морщинистым, с длинной редкой бородой, одетый в черные шелковые штаны и широкую блузу, и юная Фей Су, с красивым и гладким лицом, в белом платье с высоким воротником, вышли из-за ширмы, раскрашенной яркими цветами, прошли мимо камина, на котором стояла изящная белая ваза с двумя ручками в виде голов дракона, и направились из ресторана «Лин Фэт». У входа в ресторан стояла статуя богини Тиен Хоу, охраняющая путешествующих.

Тривиальное убийство

(из цикла «Рассказы о любви»)

Часть первая. Старик

У стены большой комнаты около окна стоял резной письменный стол красного дерева с пузатыми ящиками и резными золочеными ручками. За столом в кресле с высокой полукруглой спинкой сидел старик. Он был маленького роста, в белой шелковой рубашке, широких парусиновых брюках синего цвета и в белых ботинках. У него было безобразное лицо со сплющенными чертами, словно чья-то огромная рука придавила его, чтобы все сморщить и изуродовать, кожа местами блестела, будто вощенная, уши оттопыренные. Свет, падавший на лицо старика, придавал сморщенному лицу цвет вареной телятины. На голове у него рос серо-белый пух. Коротко остриженный и прилизанный к большому лбу, он смахивал на ворс дешевого грязного ковра, местами вытертого до дыр. Густые неухоженные рыжие усы казались смешными и неуместными. На столе рядом со стопкой бумаг на серебряном подносе стояла бутылка вина и высокий бокал венецианского стекла. По другую сторону окна — английский лакированный комод, по форме похожий на шкафчик с хрусталем. На комоде — ваза с желтыми и белыми хризантемами. К ажурному потолку кабинета подвешен канделябр, его старинные подвески из разноцветного стекла бросали на стены яркие блики. В камине вспыхивали желто-голубым пламенем березовые поленья. Серебристая береста пускала струйки розового дыма.

На противоположной стене висела картина: на ней маслом была написана спокойная, безмятежная река, лодка под парусом медленно плыла вниз по течению, вдали сквозь летний утренний туман проглядывали очертания часовни. Большие электрические часы с бронзовыми стрелками, со звездами вместо цифр глядели на эту картину с противоположной стены. На полу комнаты лежал коричневый ковер с белой полосой по краям.

Старик утром плотно позавтракал жареной вырезкой и свежим шпинатом и теперь, сидя в кресле, дремал. Он ел из тарелки обеденного сервиза на шесть персон, сделанного Российской Императорской фабрикой в 1847 году, с венком ярких цветов по краю, с райской птицей в центре. Пять лет назад он купил неполный сервиз в антикварном магазине на Невском. Он вспомнил, как в магазине посмотрел сквозь тарелку на свет, увидел зеленый инициал «Н», увенчанный императорской короной Николая Первого, и сразу купил этот сервиз, не считаясь с ценой.

Старику снилось, что скоро, совсем скоро он обретет, наконец, долгожданный покой. Он очень ярко представил себе эту картину. Могильщики, поплевав на ладони, возьмутся за лопаты, и комья сухой от летней жары земли застучат по крышке дубового гроба с его телом. На кладбище жарко. Пахнет разогретой травой. На соседнюю могилу прилетит голубь, приземлится совсем рядом с ним. Под лучами солнца перышки на шее птицы покрылись радужной оболочкой. Этот голубь — простой бродяга, каких сотни, роющихся в мусорной свалке на каком-нибудь заднем петербургском дворе.

Старик дремал, он вспоминал лучшее время своей жизни — детство. И лучшее в этом детстве, рыбалку. Рыбалка — это не просто развлечение, спокойное и счастливое дополнение к радостной жизни. Это способ уйти от повседневных забот, от учебы, родителей, забыться. Так же как сейчас таким способом уйти от мира являются вино и сон.

Река Вуокса разлилась и помутнела от недавних дождей. На муху рыба клевать не будет. Надо прикупить парочку мормышек и маленьких блесен для спиннинга. Он живо представил себе, как плывет большая, почти килограммовая рыба, захватывает наживку, и леска, слетая с жужжащей катушки, поет, как струна…

В его мыслях промелькнули притоки реки с берегами из известняка, плывущие по течению водоросли, а у самой поверхности реки — спинка рыбы, которую он должен поймать.

Старик вспоминал. Это было в Синёво на Вуоксе, в том месте, где она разливается перед тем, как войти в Ладожское озеро. Стоял август, было жарко, и вода в протоках начала мелеть и стала прозрачной. 

Спускались сумерки, а он уже целый час стоял за дубом и смотрел в воду. Один раз рыба вынырнула за чем-то, но он не успел заметить, за чем, — над водой не было ни личинки, ни мухи. Он насадил белого мотыля: крылья из больших розовых перышек, тельце из пуха — лакомая приманка для любой рыбы.

Он все вспомнил. Тихонько размотал леску, чувствуя, что пройдет одна-единственная тактика. Он закинул муху выше по течению, в двух метрах от рыбы, и, подрагивая удочкой, оживил муху, заставил трепыхаться на воде, совсем как это делает настоящая, пытаясь вырваться из водяного плена. Рыба с жадностью набросилась на приманку, изогнулась, заглотала ее и потащила вниз, а он все стоял за деревом. Он вдруг успокоился, не спеша, прошептал: «Боже, помоги», резко подсек, почувствовал, как в воду вонзился крючок, ощутил ее силу и испуганные толчки. Через десять минут рыба лежала на берегу. Большая, около килограмма, речная слизь еще не успела сойти с ее чешуи.

Эта рыбалка стала ему уроком на всю жизнь. Если хочешь чего-нибудь от людей, сначала узнай, чего хотят они, дождись своего часа, а потом дай им это, подцепи на крючок их собственной страсти и поймай. Часто они и не подумают, что получили лишь раскрашенную подделку под свое истинное желание. Их страсть и жадность — начало их конца, остальное — вопрос времени.

Он услышал позади себя какое-то движение. Это пришел юноша, его секретарь: белоснежная рубашка, светло-голубой галстук, сшитый на заказ костюм из твида «елочка». Глаза, красивые глаза, почти такие же голубые, как и галстук. Блеснула белоснежная манжета и золотая запонка. Юноше было лет двадцать с небольшим, светловолосый, загорелый, все у него было чистое, только что выстиранное и выглаженное. Сверкающие зубы, здоровые белки глаз. Он излучал теплоту южного солнца, двигался точно и уверенно, как человек, который знает, кто он и чего хочет, полностью согласный с собой и со своим миром.

Старику он был безразличен, даже неприятен — он мешал ему вспоминать. Слегка кивнув ему и указав на стопку бумаг, лежавшую на столе, он опять задремал. Ему снилось, как он стоит с удочкой на берегу озера. Далеко за деревьями, между березами виден их загородный домик. Поверхность озера пестреет от желтеющих листьев кувшинок. Между ними в десяти метрах от берега плывет дикая утка. В береговых кустах звенит лазоревка. Зимородки, как пестрые метеоры, проносятся среди ветвей с лопающимися зелеными почками, трясогузки кланяются и гоняются друг за дружкой по речным камушкам.

Даже почувствовав, как толчок коленом вытолкнул его вперед из кресла и повалил на пол, он еще ничего не понял. Его сон сменился другим. Он рыбачит в лодке в Финском заливе. Солнечные зайчики скачут по синим волнам, бьющимся о мол. Голубая дымка на горизонте роднит море и небо. Грязно-зеленый прибой наступал на сероватый берег, протянувшийся вдаль, бурлил и пенился, толкая по гладкому песку пластмассовые стаканчики и мертвые водоросли. У кромки моря, венчая пейзаж, высились крутые и извилистые светло-желтые берега. Они изо всех сил тянутся к небу и солнцу.

Только ощутив сжимающую его шею петлю, он, наконец, понял, что с ним все кончено. Впрочем, ему это было почти безразлично. Он слишком устал от жизни. И умирает он не от этой петли, не от потрясения, не от нехватки дыхания, не от разбитого сердца, а от презрения к миру, к людям, к своему убийце и к самому себе. Но сейчас впереди у него свобода, это начало его освобождения. Ему так хочется вернуться туда, на берег реки, в свое детство. Шнурок врезался в его кожу с такой силой, что он даже не смог захрипеть. Слабый тонкий звук вырвался из его горла. Тело забилось в конвульсиях, и пальцы зацарапали по полу. Последнее, что он ощутил в своем уже покидающем его сознании, был ясный летний вечер, высокое небо только что очистилось от облаков, грубую поверхность земли смягчают ярко-красные и желтые блики заходящего солнца. Ястреб пролетает над самыми холмами, поднимается и повисает в воздухе, зорко осматривая землю. Он следит, как птица, не спеша, машет крыльями, как опускает вниз клюв, следит, пока ее не уносит ветром в сторону. Он видит чистое небо. Звезды продолжают мчатся по своим орбитам, равнодушные и холодные.

Часть вторая. Юноша

Они познакомились при выходе из кино. Он смотрел уже третий раз старый фильм «Большой вальс». Фильм полностью захватил его. Он еще думал о фильме, когда при выходе обратил внимание на изящную брюнетку в оранжевом платье. Высокая и стройная, она была необычайно привлекательна. Прекрасное лицо удивительно гармонировало с ее изящными формами. На вид ей было около тридцати лет. Они познакомились, и он предложил ей пойти пообедать в ресторан. Они ели авокадо под французским соусом и бефстроганов со шпинатом, позднюю клубнику со сливками, и еще грибы, и бекон, и маринованные сливы. Пить они начали с двух больших стаканов розового джина, а за бутылкой бургундского и двумя рюмками бренди с кофе он понял, что жить без нее не может.

Когда он проводил ее домой, она предложила ему зайти. В ее спальне все было зеленым: зеленый ковер, диван и кресла, зеленые с белым шторы. Только в вазе на овальном столике стояли разноцветные фрезии. Их красные, лиловые, белые и золотистые бутоны напомнили ему разноцветные шапочки цветочных фей в детской книжке с картинками. В камине тлели раскаленные угли. На стене висело панно: тропический пейзаж, джунгли, все в цвету, синие, желтые, красные павлины и попугаи, шоколадная шкура обезьян, желтоватые пятна и черно-белые полосы животных. Мужа не было дома, и очень скоро он почувствовал себя с ней свободно. Он попытался ее обнять, «Изабелла, Изабелла», — сказал он, но она отстранилась.

Доставая из шкафчика бутылку «Шабли» и два бокала и протирая их салфеткой, она, не поворачиваясь к нему, сказала:

— Сначала насладимся вином. И сядьте, прошу вас.

— Изабелла, — снова позвал он.

Он почувствовал нежное прикосновение ее длинных пальцев, и совсем потерял голову. Он тронул ее ноги под подолом платья, обхватил бедра, руки скользнули выше чулок к теплому мягкому телу. Он почувствовал, что оно затрепетало помимо воли, как стройная березка дрожит под дуновением ветра.

Изабелла лежала в постели. Он лежал рядом с ней, его руки скользнули под шелк ее ночной рубашки и медленно блуждали по мягким пастбищам ее тела.

Ее теплый полный рот наполнился наслаждением и ничего не жалел для него, в ней не было силы сдерживать собственный язык и губы, только слабеющий с каждой секундой крик страсти умирал где-то далеко-далеко. Потом, зная, что у нее уже нет желания и сил сопротивляться, он наполнил ее собой, своей уверенностью и сознанием того, что она исполнит любое его желание, станет тем, кем он захочет ее видеть… Понимая это, он уносился в сон только для того, чтобы потом проснуться и почувствовать, что ее тепло все еще рядом, ощутить свою ладонь на ее груди, ее руки, сомкнутые со спокойной, властной уверенностью на его теле даже во сне, сухой жар своей ладони на твердом соске и ту нераздельность их союза.

Он пытался отвлечься от мыслей о ней, но не мог и все смотрел и смотрел на ее  чистое лицо, закрытые глаза, чуть приоткрытые губы. Она едва дышала, жизнь в ней была хрупка и слаба, как у спящего ребенка, рядом с ним было незнакомое лицо, как будто умытое свежей росой, чистое, без морщин, без страданий. Секунд пять его одолевало странное чувство, властность исчезла, в нем, таком мужественном и сильном, медленно пробуждалось желание защитить и обезопасить ее.

Они встречались уже много раз, и как-то, когда он обнял ее, и его тело, как всегда, задрожало от желания, она прижалась к нему, как будто и в ней жила та же страсть, и сказала ему:

— Мы понимаем, что значим друг для друга. А остальное неважно. Нам уже не вырваться из плена чувств, которые мы испытываем друг к другу, из плена того, что уже сделали, как бы ни было трудно в будущем… И здесь не нужны слова. Скажу только, что ты моя единственная надежда на свободу. Мы должны избавиться от него. И тогда мы будем вместе.

— Да, — думал он, — я готов сделать для нее все. Она обретает свободу, я — ее любовь.

Он слышал, как она вышла, потом вошла, как ходит по комнате.

— Изабелла, — позвал он. Дурацкое имя, но он попытается согреть его. Так и должно быть. Нужно чувствовать, а не притворяться. Хорошее имя Изабелла. Красивое, многообещающее.

Он представил — к главному входу ЗАГСа только что подкатила свадебная процессия: мужчины в серых и черных костюмах с гвоздиками в петлицах, девушки в туфлях на высоких каблуках, в шелковых юбках и платьях, чарующая подвенечная фата… Вот так будет у него, когда он возьмет в ее жены… вспышки фотоаппаратов и выстрелы шампанского…

Он уже около часа в двух десятках метрах в саду у дома ждал условленного сигнала. В кармане у него лежал шелковый шнурок. И вот он, наконец,  увидел сигнал. В кабинете отвели в сторону штору, и луч света, вырвав из тьмы окно, расплылся в тумане, обозначил знакомую фигуру, руку, спину. Какой-то миг Изабелла стояла неподвижно, потом шторы сомкнулись.

Он безмолвно двинулся вперед, на ходу надевая перчатки. Он старался держаться кустов, избегал посыпанной гравием дорожки. Наконец он остановился метрах в трех от дома, так близко, что можно было различить изгиб оконного переплета на первом этаже — окна гостиной. Он мог описать каждый стоящий там стул, каждую ложку, каждую рюмку.

Гравий подходил к самому дому, следов не оставалось. Береза, растущая у дома, была толстая, прочная и шершавая. Подняться по ней — проще простого. Он полез вверх, чувствуя, как подрезанные ветки царапают лицо. Ступив на карниз, он выбрался на крышу веранды. Его руки в перчатках выделялись в темноте блеклыми пятнами.

Насторожившись, он немного постоял, будто подпуская поближе тьму, пытаясь понять, насколько она опасна, а потом, убедившись, что все в порядке, двинулся по крыше. Окна главной спальни, ванная, гостиная, и вот уже чуть заметный серебристый свет в одном из окон кабинета. Центральные створки имели около метра в ширину и метр двадцать в высоту. Одна из них, с поднятым бронзовым запором, была немного приоткрыта.

Он распахнул окно, ступил на подоконник, отбросил шторы и вошел в комнату. На миг свет ослепил его, но он быстро освоился.

Вполоборота к нему у окна стояла Изабелла. Ее побелевшее лицо застыло от волнения, подкрашенные губы чуть раздвинулись. На столе лежали исписанные листки, овальное серо-белое гипсовое пресс-папье смахивало на умершую птицу. Большая ваза с пламенно-алыми азалиями стояла на подставке красного дерева у дубовой двери.

Спиной к нему у стола сидел старик. Быстро, как молния, он закинул на голову старика шнурок и сжал его вокруг шеи. Упершись коленом в спину старика, он толкнул его вперед из кресла и повалил на пол. Не выпуская шнура, он упал на старика, все сильнее сжимая петлю. Шнурок врезался в его кожу с такой силой, что почти не было слышно стонов жертвы. Только можно было разобрать, как старик прохрипел:

— Вы пришли раньше, чем я думал.

Юноша усилил нажим своего колена на лопатки старика и сильно сжал шнурок. Не меняя положения, он неотрывно смотрел на конвульсивные движения тела и на слабое царапанье пальцев по полу. Он старался действовать без излишней грубости и сжимал шнурок с такой силой, чтобы только препятствовать крови приливать к голове, а воздуху проникать в легкие. Ему не составило труда закончить свое дело, движения тела стали менее конвульсивными, только мускулы еще дрожали в агонии.

По-прежнему стоя на теле коленями, с натянутым шнуром, он подождал три или четыре минуты, потом, убедившись, что старик больше не двигается, старательно снял шнурок и перевернул тело на спину.

Он нахмурил брови, увидев, что струйка крови вытекла из носа и запачкала ковер. Он положил палец на глаз старика, чтобы убедиться в полном отсутствии рефлекса, потом встал и старательно стряхнул с колен пыль, после чего внимательно огляделся кругом.

Он прошел через дверь, которая находилась по другую сторону кровати, открыл ее и проник в небольшую ванную комнату. Он обнаружил солидный крюк, вбитый в дверь, и на лице его выразилось удовлетворение.

Он потратил десять минут на приготовление сцены, которую они с Изабеллой задумали. Его жесты были спокойными и быстрыми, и вскоре тело старика висело на крюке. Когда он все закончил, то внимательно осмотрелся, чтобы не оставить следов. Изабелла помогала ему стереть все следы, что могли остаться и навести на мысль, что эта смерть не самоубийство.

— Да, — подумал он, — такая  смерть вполне закономерна для человека, который стремился управлять людьми, как марионетками в балагане.

Он поцеловал Изабеллу.

— Заканчивай побыстрее, — сказал он ей. — Ложись спать, прими три таблетки снотворного.

Убедившись в том, что все в порядке, он вылез из окна, старательно задернул штору и прикрыл окно.

Молча и быстро он спустился в сад, погруженный в темноту.

Часть третья. Изабелла

Они приятно и красиво провели вечер, вначале в кино, потом в ресторане. И вот теперь они лежат рядом в постели. И, наверное, он именно тот, кто сможет освободить ее. Освободить от старика.

Не раз в течение вечера случайно или намеренно он прикасался к ней; она все время помнит его руки на своих бедрах. Боже мой, это же настоящая игра. Конечно, игра: лежать здесь в темноте, после любви, и его теперь бесстрастная, но властная рука движется по ее телу, прочно связывает их друг с другом. Игра. Все мужчины играют в эти проклятые игры. Сколь бы серьезно ни было дело, они превращают его в игру, в серьезную, но все же в игру. Но она их переиграет. Уничтожит, вначале одного, потом другого. Брось кубик, собери улики, и наградой первому, кто наберет достаточно очков для убийства, будет удовольствие застрелить, зарезать, задушить или просто кончиком пальца столкнуть человека с лестницы жизни, заставить его, кувыркаясь, катиться вниз по ступенькам. Он расшибется о мостовую, а победитель, поерзав на стуле, спросит: «Ну, а теперь что? Сыграем в монопольку, выпьем или просто поболтаем?» И все-таки, он тот, кто это сделает. И вот скоро это будет позади. А затем нужно избавиться и от него. Хотя он и нравится ей, но после смерти юноши все следы будут уничтожены, и она станет, наконец, свободна.

Много раз он приходил к ней, и у нее было время рассчитать все до мелочей. Скоро все будет позади. И все же он нравится ей. Глаза, прекрасные глаза, почти такие же голубые, как и его галстук. Когда он прищуривается, излучая свет, в уголках веером собираются морщинки. Она представила, как проводит кончиком пальца по его подбородку, по упругой, жесткой загорелой коже. Ей нравилось его лицо — открытое, честное и умное, с большим волевым ртом и благородными губами.

Он не очень высок, с покатыми плечами, но руки у него большие, сильные, словно одолжены у другого. Кожа на белом лице блестит тускло, будто мрамор, и такие же светлые глаза. На нем голубой саржевый костюм, черный галстук и полосатая рубашка. У него белокурые волосы, высокий красивый лоб. Он нравится ей, но это ничего не меняет, после того, как он сделает свое дело, она освободится от него.

Изабелла вспоминала, как он пришел к ней после ресторана, и она впервые заговорила о том, что нужно избавиться от старика.

Она снимала платье, бормоча что-то, когда пуговицы или крючок цеплялись за волосы.  Наконец она легла в постель. Он приблизился к ней, обнял. От прикосновений к сокровенным частям женского тела его охватила настоящая страсть, на которую она сразу же откликнулась.

Потом, лежа рядом, так близко и все же так далеко от нее, он попросил:

— Как только мы избавимся от старика, то поженимся? Назови день свадьбы сама.

— Все зависит от тебя, — ответила она.

И вот теперь пришла и его пора, хотя он и нравился ей.

Она начала готовиться к смерти старика с того времени, как вышла за него замуж. Готовиться тщательно. Все подробные сведения потом она передала юноше. Подробный план дома. Распорядок его дня. Меры безопасности, сигнализация. Полный список основных предметов гардероба. Какие рубашки, шарфы, галстуки он предпочитает. Что ест, подробности о его здоровье, болезнях, приступах недомогания. Причуды, привязанности, привычки, темперамент, вкусы. Как он работает. Развлечения. Отношение к женщинам. Хорошо или плохо спит… Словом, все. Он был пока большим вопросительным знаком. Его нельзя убить, пока нет ответа на все вопросы. Чтобы уничтожить человека, его нужно изучить, почти полюбить, а потом легонько подтолкнуть к смерти, да так, чтобы на воде не осталось предательских кругов.

Но все оказалось проще с тех пор, как ей удалось устроить юношу секретарем старика. И вот этого уродливого старика, ее мужа, уже нет. Остается избавиться от юноши, и она окончательно станет свободной и богатой. Осталось совсем немного.

Наступило решающее время. Все будет разыграно как необходимая самооборона. Изабелла ждала юношу. Она разодрала на себе платье и разбросала белье на постели, чтобы разыграть сцену изнасилования.

Когда юноша вошел, он увидел направленный на него пистолет. Раздался выстрел. Пуля попала ему в левое предплечье. Он упал, разум застлало красное пламя отчаяния и потрясения. Он услышал второй приглушенный выстрел и словно со стороны почувствовал, как дернулось его тело, когда пуля пробила спину над левым бедром.

Изабелла посмотрела в затуманенные глаза юноши и прочла в них изумление и боль. Она еще дважды выстрелила в него. Тело юноши затихло, но глаза его оставались открыты, а в сантиметре над переносицей, точно посередине лба виднелось маленькое отверстие. Тонкая струйка крови потянулась к бровям и спустилась на ковер.

В камине догорают дрова. На стене картина с экзотическим пейзажем. На столе ваза с красными гладиолусами. Тишина. Игра закончена.