Предложный падеж
Псой Короленко о книге стихов Марины Тёмкиной
Стихи Тёмкиной обычно безо́бразные и по-спинозовски рационалистичные. Здесь ей удается иногда быть «бродскее Бродского». Её «логические образы», образы-понятия, кажутся не столько «поэтическими» в привычном смысле слова, сколько в более широком, «условно-языковыми». Подобно одному из своих неявных предшественников, Николаю Некрасову, Тёмкина пользуется скорее прозаическим словом, а не поэтическим. Словом, потерявшим «внутреннюю форму» и как бы не отваживающимся на её поиск. В стихотворениях «о прошлом» это очень кстати, потому что такое письмо имеет свойство фиксировать застывшие фрагменты времени, как на бабушкином дагерротипе. В стихах на «вечные темы» или, наоборот, на «актуальные», этот принцип является, пожалуй, менее эффективным.
читать
Наталия Черных об Алексее Корецком
От поэзии остался только звук; слушание и слышание звуков, которые теперь, в условную новую эпоху, стали основными проводниками смысла и первыми представителями поэтической культуры. Монолиты версификации будто потеряли смысл, прежние темы округлились и перестали интересовать авторов. Осталась выжженая пустыня с корнями оплавленных стен и безоблачно ясное небо. То, чем «старики» жили, стало просто частностью, отслылкой, упоминанием. В свете частиц поэзии. Часто в пределах той или иной поэтики (Шостаковская: «Грустный товарищ мотает крылом: беда!») отсылка заведомо существует врозь с предметом, которому предназначена. А откуда ты, читатель, будто спрашивает автор, знаешь, что я хожу не вверх ногами? Пришлось поверить, что вверх ногами. Звук в поэтике приобрёл значение, неслыханное со времён футуристов. Вся поэзия срочно перенастраивается на звуковую волну. Понятия стопы, цезуры, пэона оказалось перекрыты звуковыми сигналами, так, что и само представление о стихе изменилось в корне.
читать
Андрей Полонский памяти Аркадия Славоросова
Сам Аркаша мыслил себя в рамках старого хиппианского движения. Но к общепринятому хиппизму — легкой анархической необязательности, плетеным браслетикам, флейтам и дудкам, инфантильному пристрастию к мультфильмам, экологической утопии, своеобразному морализму — все это имеет слишком мало отношения. В мамлеевском романе «Шатуны» есть внятный образ подполья — здания, перевернутого вниз, фундамент которого — на поверхности земли. Если принять эту модель, то Аркадий Славоросов жил на очень глубоких этажах. И голос его — de profundis.
Андеграунд в данном случае — «путь вниз, чтоб вырваться на свет», — становится оправданием экзистенции. Спасение имеет смысл только в том случае, если мир отмолен — весь. Знаменитую максиму, ведущую от Оригена к Тейяру де Шардену, мы отлично усвоили в юности и, словно знамя, пронесли через десятилетия. В комнате Гуру, на той же стенке, что и иконы, всегда висела расплывчатая фотография Чарли Мэнсона…
читать
|
14 
