* * *
насыпал сказочек в крупу
объелся
расцарапав зубы
с тяжёлой головой
ныряет в прорубь
на дне его дитятко
хоть измозолит в кровь ебло
уже не будет гладко
свернул свою печаль в купюру
со стоном всё в мешки
то Бог что тяжесть
где вес и сила
и сука местная
всегда кричит больнее
когда налили
вновь скручиваешь руки
в петельку за спиной
давно шептал ни слова
а полетело блядь туда-сюда
что гладить что ворочать
схвати и сочини хоть дуру
да жизнь свою густую
хвостом ключом звенит колотится
и бьётся в двери
а он всё то же
не пущу и не пущу
засунув в скважину язык
* * *
вздрагивает почтальон
он стучал не в ту дверь
сгибает его как молодую яблоню сгибает к земле
не готов отдавать не по адресу но всё же отдаёт
потому что не знает что сказать
и даже если обесточенным
на кровати найдут озабоченным
и собака будет лизать его лицо
он не будет тратить свои слова
или письмо его не письмо а идея
и ему её не снести
* * *
Дикая тьма мою маму трясла,
Древняя тьма трясла моего отца.
Из сущей же тьмы возникаю и я.
Мир знобит, как больного коня,
Или, я, лихорадка, — короте́нько дышу, —
По коленки изъят;
Чувствую мать,
Точку в цветок, запах крови,
Потерю утробы.
Ебёный корень —
Это безмозглая тьма,
Что трясла моих мать и отца;
И я, и земля подо мной,
Острота бытия,
Гроздь чёрных ягод во рту.
В уязвимое ухо молоко отголосков, —
Змеиная память щедра.
Колкую тьму в эту жизнь
За собой потянул
Хлебом в печь,
Как промозглый скандал,
Отогрел и ласкал;
Всплеском дур головных
Заимел
Из тревог — грубую ложь,
Свой защитный обман,
Паука у сердечной мышцы
Наготове.
Вымывая глаза,
Очерстветь: не объять, не истлеть;
Стряхнуть лицо в муку́ дня,
Заразиться чумой,
Чуять как быть,
Но честнее честной —
Страх за калиткой дома,
На заутрене в двух словах
И в тени твоего ума, —
Косная трещина, родинка, яма,
Завечная тьма, рыбья мгла,
Чёрная пыль, скудная песнь, —
Ремесло из крестов —
Полукровка, из омута ищущий
Ощупью путь,
Наследник цветущих полей.
Корень ебёный, — источник,
Живительный трепет, грааль;
Безвременье зе́мли,
Не дающей плода
Впохыхах,
Без зова, молитвы, нужды;
Опорный хребет,
Увечье, яд, орудие страстей.
И сокровенное,
И ты, и я — всего лишь тьма
В сплетении корней.
Что ни возьмёшь из глубины, —
Бурлит уже без тишины,
Неугомонно, мерно,
Призвав без устали идти,
Пока не вывернешь
Всю тонкость ног
На льду краёв
Об тяжесть своего суждения.
Чем жёстче ты,
Тем оглушительнее кровопотери,
И злее изгнанная тень,
Забытое лицо родное.
Признание
мальчик-вздох, девочка-прерия.
оглушён вытягиванием правды
из своего тела:
я сейчас отдам всю,
забрызгаю ею всё вокруг.
ах, какой ты несдержанный,
поменьше бы чувства в твоём
сердечном мешке
ах, какая ты сука,
тебе бы кончить на лицо
спелись две твари на дне оврага.
ты — блядь, понимаешь? —
выебанная в темноте
под выстрелы чугунных ружей,
ты — спермолизка, глашатайка тревог,
любовь моя
ты — мудак,
несостоятельный, неуверенный, сомневающийся,
не сумевший меня ни разу
толком отласкать,
не могущий ничего дать;
ничтожный вялый хуй,
который за всю жизнь
не найдёт себе рта,
чтобы согреться и вырасти
ты — всё, что есть во мне
нежного,
самый ласковый образ,
терпкое воспоминание,
сладкий грех, влажная грёза,
садистическая причуда,
мать и сестра;
срубленные в поле
загноившиеся
колосья хлеба
Изнасилованный Россией
Изнасилованный Россией,
Прихожу домой, в себя;
Где-нибудь прячусь,
Недвижно стою,
Ковыряю свой угол.
Ошибаюсь,
Роняя молитвы,
Стискивая змей в руках.
Говоришь «нет»,
Пролазишь ползком в утро
Через колхозную щель.
Вижусь и ем
И веду разговоры
Только с травмой.
Уверенный быт въедается в пальцы,
Шею, дверной звонок.
49 
