ISSN 1818-7447

об авторе

Дмитрий Григорьев родился в 1960 г. Учился на химическом факультете Ленинградского университета, работал плотником, мойщиком стекол, оператором котельной, публиковался во всех основных самиздатских журналах Ленинграда. Автор книг стихов «Стихи разных лет» (1992), «Перекрестки» (1995), «Записки на обочине» (2000), романов «Последний враг» (1994), «Сторож ночи» (1996), «Господин Ветер» (2002). Живет в Санкт-Петербурге.

Новая карта русской литературы

Само предлежащее

Дмитрий Замятин ; Дмитрий Аверьянов ; Иван Белецкий ; Ирина Миронова ; Андрей Урицкий ; Ирина Котова ; Татьяна Бонч-Осмоловcкая ; Сергей Соловьёв ; Анна Репман ; Дмитрий Григорьев ; Ирина Машинская ; Артём Новиченков ; Илья Данишевский ; Андрей Рябой ; Сергей Шуба ; Екатерина Али ; Александр Бараш

Дмитрий Григорьев

Из картотеки событий

Вода прибывает,

электричество отключили,

я поднимаю насосы

и гружу их в лодку,

а сторож сидит на столе

возле шкафа,

где картотека событий —

в темноте до самого неба…

Вокруг плавают стулья,

а сторож при свечке

читает:

«… Тогда они нарисовали

глаза на каждом борту…».

В окна входит вода,

выносит ящики-лодки,

размывает чернила,

окрашивает имена:

синее море,

Чёрное море,

Красное море,

Белое, наконец,

подделку легко узнаешь.

Мёртвые ушли в море,

шторм им уже не страшен.

Из ногтей мертвецов

в тёмном доке

тёмные боги

уже смастерили корабль:

собраны рангоуты и шпангоуты,

прибита обшивка,

готов капитанский мостик,

поставлены мачты и руль.

«Срок уже близко» —

надпись на карточке

размыта дождём,

осталось только «уже».

«Я узнаю́ её почерк, —

говорит мне сторож, —

она всегда пишет

«у» со смешной закорючкой,

и над «ё» вместо точек —

прочерк,

смешно,

но я с ней

после смены

вот на этом столе…»

И дальше ясней

разгорается пламя.

«У неё не бывает ошибок».

«Не допускать исправлений

(старший писарь

ходит между рядами,

а девушки пишут),

так, например, невозможно

зачеркнуть забортную воду,

но зато очень просто

её рукой зачерпнуть,

или, включив насосы,

просто смотреть в небо,

делая вид, что не слышно

всплесков и всхлипов моря».

«Когда дождь перестанет, —

продолжает читать сторож, —

и море утихнет

Ной выпустит птицу

Ной опустит свой лот

на самое дно вагины

измеряя глубину

имени Лот

начертанного

над вратами Содома

и чуть ниже:

«от греха не уйдёшь»».

Ной слышит голос:

В этом супе

твой ДНК дублирован

до последнего нуклеотида,

можешь выпускать

зверей из трюмов

на новую землю.

Голубь уже вернулся,

устроил гнездо на мачте —

ему не нужна суша,

а корабельные крысы

давно превратились в людей.

Можешь теперь ходить

по горам Арарата,

сидеть за столом

в доме тех,

кто не видел моря,

можешь любоваться охрой

своей Эривани,

только помни,

все эти лавашные шкурки —

лишь карточки

из моей картотеки.

Вот, например, четыре:

«Пекод выходит из Нантакета»,

«Моби сочинил новую песню»,

«Нанук верен белому снегу»,

«Филипп Ван Дер Деккен

достиг мыса

Доброй Надежды»,

но в Ниневию

ещё не пришёл Иона:

он сидит за стойкой

пустого кафе

под названием «Кашалот».

10 

«Маяки погасли,

— читает сторож, —

лишь красным горят фонари

на телефонных вышках,

где сидят смски,

кричат на разных языках,

отпугивая птиц,

на эти красные капли,

покрывшие тело ночи,

не летят даже мухи,

им приятней кружиться

вокруг люстры

в уютной маленькой кухне

прибрежного дома,

где живёт моя дочь…»

11 

«Я её хорошо знаю, —

говорит мне сторож, —

она дочь капитана,

работает здесь, в картотеке,

никогда не делает ошибок,

пишет «у» со смешной закорючкой

и над «ё» вместо точек — прочерк,

когда она спит,

начинается дождь,

он смывает чернила,

закрывает открытые земли:

всё больше становится

белых пятен на картах…»

12 

«Маяки погасли, —

продолжает сторож, —

птицы разбили лампы,

свою смерть

продолжая смертью

кораблей, разбитых о рифы,

разделяя смерть моряков,

перемолотых морем,

ставших добычей акул,

съеденных чайками сверху

и рыбами снизу

или распухших,

как надувные лодки,

полные жировоска,

что всегда находят свой берег.

13 

Из летних дней

мы поставили мачты,

— поют девушки

на берегу,

— белые ночи

пустили на корму,

дымные рассветы

стали нашими парусами,

а маяком —

одинокая ива на отмели.

Ёще бы они пели

про то, как снимали ногти

со зловонных трупов

и намертво склеивали

костяным отваром.

14 

И ты, северянин,

отдашь свои ногти Нагльфару,

что ждёт в тёмном доке,

когда лёд схватит воду

и море уснёт на мгновенье».

Но ледокол «Ленин»

с точностью часового

обходит новую землю,

продолжая течение времени.

Сколь вероятна их встреча

в открытом море,

в узком проливе?

Шторм перемешал картотеку,

и некому навести порядок.

15 

Здесь появляется плотник

(он всегда пролезает между

всех моих историй,

даже там,

где может пройти лишь ветер).

Он рассказывает о сыне,

о том, что крест — это мачта,

а человек на нём — парус,

и корабль идёт

прямо в райскую гавань.

Но и на его реях

уже отсчитывают время,

качаясь в такт волнам,

мёртвые любители бури.

16 

«Твои гробы не нужны

этим клиентам, —

говорит ему сторож, —

они лишь балласт,

их просто выбросят в море».

«При чём тут гробы, —

отвечает плотник, —

я делаю лодки.

По вечерам я сижу,

опустив ноги в воду,

как тот старый японец

молюсь о душах

деревьев, поваленных ветром,

китов, выбросившихся на сушу…

При чём тут гробы,

я пишу книги,

рыбы кусают меня за пальцы».

17 

«Балласт нужен, —

— читает сторож, —

чтобы повысить

устойчивость судна,

чтобы сбросить лишнее

в день судный,

когда всё уходит на дно,

по-голландски балласт —

пескогруз,

и если выбрать одно,

то не станешь вторым:

куклой Дарума

или песком,

Ванькой-встанькой

или песком,

Бодхидхармой

или песком,

выбрать нетрудно.

18 

В Амстердаме

живёт корабельный мастер,

что может собрать

из ничтожных осколков,

из потерянных фраз

и сгоревших желаний

любой корабль,

даже авианосец

или нефтяной танкер.

На фоне его созданий

туристы делают селфи,

так, чтобы в кадр попали

облака над застывшим морем

и огоньки святого Эльма

на такелаже».

19 

«Но про красоту не будем. —

Сторож шевелит плавниками.

— В море она повсюду

и не спасёт никого,

равновесие —

вот что спасает мир.

Благословенны ставшие

живым балластом,

те, кого в должный срок

кинут за борт,

лишь мёртвый балласт

невозможно сбросить —

ведь он часть корабельной плоти

согласно регламентам и стандартам».

20 

«Идут корабли над нами

с красивыми именами:

катер Алиса

фрегат Паллада

вещий Арго

крейсер Аврора

даже у ледокола Красин

и парохода Товарищ Нетте

имена вполне ничего.

История моря честнее

в этих забытых трюмах,

в старых шкафах — не скелеты,

а спасательные жилеты

и водолазные костюмы».

21 

«Имя моё — Целакант,

— говорит мне сторож, —

а ты сам — только строчка

в моей картотеке,

где карточки — светлые двери

в бесконечную толщу,

в мой коралловый рай,

где среди разноцветных рыбок,

среди звёзд и морских ежей

девушка спит,

что не знает ошибок,

пишет «у» со смешной закорючкой

и над «ё» вместо точек — прочерк».

Говорит и глотает карту,

на которой слово «уже».

22 

Так что лучше выбери время

и сочиняй приманку,

словно ты

какой-нибудь Дилан Томас,

чтобы вышла на свет

эта прекрасная рыба

с человеческими зубами,

наживи длинноногое сердце,

я же пройду прибоем,

пеной белой и жёлтой,

а когда луна станет ближе,

она приподнимет море

и накинет его снова

на плечи твоей добычи.

Просто выбери время,

и дождь престанет!»

23 

Когда дождь перестанет,

я брошу вёсла

и на колене разглажу

карточку из картотеки,

случайно попавшую в лодку,

она размокла настолько,

что стали материками строки,

островами — цифры…

Теперь легко найти берег.

Я увижу в воде

утонувшее солнце

и услышу весёлый

подводный оркестр:

«We all live in a yellow submarine,

Yellow submarine, yellow submarine…»