ISSN 1818-7447

об авторе

Ирина Машинская родилась в 1958 г. в Москве. Окончила географический факультет и аспирантуру МГУ. Вела детскую литературную студию в Доме Пионеров. Эмигрировала в США в 1991 году. Живет в пригороде Нью-Йорка. Работает учителем математики и естествознания в старших классах. До эмиграции почти не печаталась, с 1992 года — публикации в литературных изданиях США, Франции и России; книги стихов «Потому что мы здесь» (Нью-Йорк, 1995), «После эпиграфа» (Нью-Йорк, 1996), «Простые времена» (Тенафлай, 2000), «Стихотворения» (М., 2001). Страница на сайте «Вавилон».

Само предлежащее

Дмитрий Замятин ; Дмитрий Аверьянов ; Иван Белецкий ; Ирина Миронова ; Андрей Урицкий ; Ирина Котова ; Татьяна Бонч-Осмоловcкая ; Сергей Соловьёв ; Анна Репман ; Дмитрий Григорьев ; Ирина Машинская ; Артём Новиченков ; Илья Данишевский ; Андрей Рябой ; Сергей Шуба ; Екатерина Али ; Александр Бараш

Ирина Машинская

За рекой Три стихотворения

За рекой

Я живу за рекой

вдалеке от людей

как сказал симпатичный один человек

в городке где ни повода нету для платья

ни толком погоды

 

Я из тех кто в вагоне сидит

против хода

спиной —

щекою

к бегущим одним

и мне кажется

 

тем же стволам

Запоздало родившись

запоздало живу отставая

от всего что мне мило

как от Запада в юности в ссср

Спотыкаясь

 

так же

Спидола наша ловила ворон

в Dire Straits

из безумья глушилок — но чаще

Ближний Запад

вставал что сосна

дикий север Краевский

 

В долгих сумерках утра

мерцающий

пластик стола

в выходящей на Кащенко кухне

крошки в ребристой панели

слонового цвета с потёками

          с патиной словно балтийская мель

— не выковырять янтарь

коржик съеденный

в семидесятых

 

в нашей первой — второй —

в Замоскворечьи,

в Замостьи —

позавчера

просыпались отстав

от своих и чужих в стороне

Эмигрант

Один — французский гражданин

родившийся в Румынии германец

еврей

на солнце щурясь

переводил Есенина

на свой, как выпало

          — немецкий

 

Другой, полугерманец-полуангличанин

из Выборга —

тот вывезен на саночках в Финляндию —

и прямо скажем, вовремя, до всех

февральских октябрей

и вьюг

да не ужившись в финской школе,

где задирали, но уже как русского,

переведён был в шведский интернат

(элитный)

Вот он и стал по-шведски

грубо собирать

вверх

вбок

из кубиков

коротенькими строчками пришельца —

и вдруг возникло солнце

 

Поэзия, галактика вокзала!

Целана солнце целое

один

нерасщеплённый

страшный белый цвет

А Парланд мой! Несущийся в открытом

алом

вдруг

в 22

(в тягучем Каунасе, сосланный отцом)

как маленький, исчезнув в скарлатину?

 

Поэзия, Великая пустыня,

пересеченье шёлковых путей!

 

Кто рвался в музыку, вскрывая жилы

крест-накрест окнам,

не еврей, не выкрест,

а стал поэт

 

Кто, англиканец — вдруг иезуит,

и брошенный семьёй,

собой,

всё к линиям тянувшийся —

неловкий

ломкий

грифель, бледный карандаш,

походы с другом по холмам Уэльса —

стал поэт

и умер в Дублине

чужом, холодно-пылком

Довременные

странные стихи

гигиенически сожгли

монахи-братья

и я, чужая, плачу по нему

 

Не сто́ит

искать себя где положил вчера

да жив ли ты вообще,

молитвы, алфавита

ни пола, ни орбиты не сменив

 

Усни одним, а

встань другим, четвёртым

 

Всё ра́вно

горит

смешно в печи смешалось

уходя

поди

пойми

откуда хворост

Gymnopédies

Покажи настоящих

неровный желток,

тот, что пахнет землёй и помётом.

 

Те быстрее исчезнут, протухнут —

растечётся кровавый мазок

некрасиво и зря —

словно воин

оставлен на поле

загремевшей в анналы

июльской жары.

 

Пусть недолго живут,

некрасиво умрут, не родившись.

Но зато они не умирают,

говорю тебе, не умирают —

даже и не родившись,

напомнят тебе о себе.

 

Там — прилипнет к ладони

осколок

бугристой скорлупки —

подоконника сизые струпья —

как неровна прохладная известь

тепла!

 

Там крупицы желтка,

присохшая острая крошка

сгибших зародышей

на случайных живучих вещах.

 

Там — внезапный рассвет,

раздавивший округу, по шпалам,

вжимаясь в лимонный живой

беглый щебень

в городке на излёте Европы.