Анна Вальдман.
Родилась в 1991 году в Базеле, Швейцария. Окончила Венскую Академию Изобразительных Искусств.
Избранные выставки:
2014 — Революция навсегда, Галерея Карла Либермана, Нью-Йорк;
2015 — Бременская биеннале современного искусства;
— Слабые параллели, Albrecht Art Foundation, Вена;
— Голос, который хранит молчание, Галерея Яйцо, Кельн;
2016 — Спектакль повседневности, Галерея Восточный экспресс, Любляна.
Справа черно-белая фотография стриженой девушки. Картинки — глитчи и пиксельная графика.
— Знаете, чего не хватает? — бросив взгляд на монитор, сказал Сергей Шумилин, профессор медиа-арта, не старый еще мужчина в оранжевых брюках. — Списка медиа, в которых работает художник. Учтите, что имиджи должны соответствовать.
Олег — высокий очкастый парень в растянутом свитере — закивал.
— И вы утверждаете, это рандомно?
— Текстовая часть — онлайн-генератор CV, фотка — рандомный портрет из базы портретов. Единственное, проблема с картинками: халявные генераторы в основном заточены под розовые сопли…
Открылась дверь, и в аудиторию вошла синеволосая девушка в ношеном кожаном плаще и высоких сапогах с заклепками, молча села на пустой ряд и уткнулась в планшет.
— Глядишь, к концу пары народ подтянется… Вообще это никуда не годится: неделя до просмотра — на мастерской четыре человека. Где народ? Настя, где ваша подруга?
Девушка, не отрываясь от планшета, пожала плечами.
— Все в последний момент делается, потому и искусство и у нас такое, да? — Шумилин вопросительно посмотрел на Олега.
— В общем, я решил тупо фармить базу…
— Что если сделать сайт с несколькими художниками и закрепить за каждым свой генератор, чтобы новые работы добавлялись автоматически? И портфолио автоматически отправлялись бы на оупен коллы. Вот! — Шумилин поднял палец и потряс им. — Сейчас идет подача заявок на молодежную биеннале, и если туда возьмут фейковых художников, это будет прекрасно… По Беньямину технология стремится заместить искусство: когда-то фотография лишила художника монополии на изображение, а сегодня компьютерные программы штампуют художников, штампующих искусство. А когда технология научится критиковать и ставить под вопрос саму себя, вероятно, искусству придет конец?
Олег неопределенно качнул головой.
— Сайт не успеете? Тогда CV покажете, представите концепцию… И подавайте заявку на биеннале, если прокатит…
— На диплом потянет, — усмехнулся Олег.
— Ну хорошо. Прекрасно. Кто следующий? Настя, у вас всё готово?
Девушка хмыкнула, подняла глаза на Шумилина и отчеканила:
— Наверное, вы в курсе, недавно в Египте в одной из пирамид была найдена потайная гробница, и археологи в коллаборации со звукоинженерами и акустиками провели эксперимент по воссозданию ее звуковой истории. Как известно, диапазон частот голосового аппарата человека фиксирован, голосовые звуки имеют свою частоту и при отражении от физических тел той или иной плотности оставляют микроотпечатки соответствующей формы и размера, по которым звуки дешифруют. В гробнице была опробована новая методика сбора и обработки данных — с синхронизированными наносканерами, в результате чего удалось поднять уникальный материал, в частности звуки, похожие на крики и молитвы. Я повторила этот эксперимент и воссоздала звуковую историю нашей школы…
— Курилки, — буркнул Шумилин.
— В том числе.
— Ну-у-у… не знаю. Завиралово, конечно… Мы прямо голоса услышим? Крики и молитвы?
— Нойз — необходимая техника недоступна.
— Врубайте.
Настя поморщилась и развела руками:
— Сегодня допиливаю и вечером скину вам файл. Почти всё готово, но… там минут двадцать.
— Так, а на просмотре что покажете? Только саунд? Может, фотками разбавить: вы в белом халате, с навороченными приборами лазаете по школе, сканируете стены, потом обрабатываете данные в специальном софте… Кстати, откуда у вас оборудование?
— Из Термен-центра Смирнова.
— И вы его хакнули.
— Само собой.
— И у вас есть чертеж.
— Все будет.
— Знаете, прокрастинаторы, откладывая дела на крайний срок, ловят кайф от работы в стрессовой ситуации…
— Да всё я успею, без проблем.
— Без проблем, — задумчиво повторил Шумилин. — А не как в прошлый раз.
Настя фыркнула, а мастер повернулся к другому студенту, бородатому парню в черном:
— Рустем, как успехи, определились с контентом?
— Если мэппить на Луну, то, очевидно, герб, двуглавый орел…
— Помните, в том году на Останкинскую башню триколор фигарили? Люди вбухали кучу денег в оборудование, а фантазии только на триколор хватило.
— Вот я и думаю, все гонятся за масштабом, значит, нужно замэппить что-то очень маленькое…
— Например?
— Например, блоху.
— Мэппинг на блоху… Такой новый Левша. Мне нравится.
— Того же орла…
— Да просто пиксель.
— Или триколор…
— Один заблюренный пиксель — на контрасте с гигантскими пафосными коммерческими проекциями.
— Капиталистическими.
— Неолиберальными. А у вас будет оупенсорсный проект — артистс тул. Вы — инженер, в своем НИИ разработали специальный объектив для микромэппинга, а всю документацию слили… планируете довести до ума и выложить в открытый доступ.
— Ага, хрен бы что я выложил, — осклабился Рустем.
— Но на просмотр объектив не принесли — почему?
— Потому что это рарный шмот.
— Уникальный экземпляр, в данный момент задействованный в экспериментах НИИ…
— А экспонируем фотку с блохой и схему объектива?
— Фотка, пара левых чертежей, таблица с характеристиками объектива…
— Инсталлировать хочу на стенде в коридоре.
— Если фотографы не забили.
— Кстати, да. Надо спросить у Марии.
На столе перед Шумилиным замигал телефон, но он, посмотрев на номер, сбросил звонок.
— Ну хорошо… Вопросы?
Рустем отрицательно помотал головой.
— Тогда едем дальше. Дмитрий — вы…
Закутанный в сложного покроя кардиган юноша с худым бледным лицом, на котором пятнами проступала синева, поднялся с места, подошел к Шумилину и, заметно волнуясь, протянул флешку.
— Видео.
Шумилин кивнул, пощелкал пультом, включил проектор и погасил свет.
На видео один из студентов раздавал возле метро георгиевские ленточки, а тем, кто их не брал, из-под полы, распахивая куртку, предлагал другие ленточки: жовто-блакитные, турецкие — красные с полумесяцем, звездно-полосатые, со звездой Давида, — прохожие шарахались, кривились или смеялись, останавливались и рассматривали ленточки. Когда мужчина средних лет вытянул радугу, студенты расхохотались, Настя зааплодировала.
— Суперкласс, — подытожил Шумилин, зажег свет и с любопытством поглядел на Дмитрия; тот, скрестив руки на груди, раскачивался на стуле взад-вперед. — Поздравляю, все получилось. И Артем как сыграл… Где он, кстати?
— Я не в курсе… Вроде хотел прийти… Вообще не боялся, а меня колотило сначала.
— Ленточки все разобрали?
— Американские никто не взял, турецкие остались…
— А снимали?
— У Красносельской. Минут сорок. Это — зе бест, три минуты.
— Ну что ж, прекрасно, уверен, мы увидим эту работу на выставках. А фейк вы не сделали?
— Н-нет. Думал, но…
— Увлеклись активизмом.
— В том-то и дело, что…
— Что?
Дмитрий вздохнул и заговорил, слегка спотыкаясь, как будто припоминая заученную речь:
— Наше искусство, начиная с девяностых — от Бренера с Куликом до «Пусси» и Павленского, — искусство политически ангажированное и заточенное под провокацию, по большому счету явление локальное, то бишь вторичное… И даже если отдельные художники получают пятнадцать минут славы на условном Западе, потом благополучно сливаются, тонут в медийном потоке: утром — в газете, вечером… А по факту вклад в мировой контекст стремится к нулю. Так, может, установка на радикализм и фетишизация политического аспекта искусства есть ошибочная стратегия? И нужно разворачиваться от социально-политической к художественной рефлексии, переключаться на более скромные — на первый взгляд — вопросы формы и эстетики?..
Пока Дмитрий вещал, из двери высунулась лысая черепашья голова мастера документальной фотографии и кивком поприветствовала Шумилина.
— Вот! Представьте, вы прогоняете, что активизм — это тупиковый путь, что политика всех достала, и вообще политика по Гринбергу это китч, а тру авангард находится в пространстве эстетического, да здравствует формализм, бла-бла-бла, — а в это время открывается дверь, и — та-дам! — входит возмущенная общественность: казаки, офицеры и православные граждане… Просто становятся в дверях — и смотрят на всех. Молча. Немая сцена. И непонятно, перформанс это или… Да? Скример. О-о, это будет шикарно. Бородатые дядьки, тетки в платках, казачки… Нужны несколько человек не из школы, любые непроюзанные лица…
Дмитрий недовольно замычал и, зажмурившись, принялся щипать переносицу.
— Что?
— Я не уверен…
— Знаете, Малевич считал искренность недостатком, слабостью художника… Недавно один мой приятель — философ — сказал: «Везет тебе, ты — художник, ты можешь говорить что угодно». С дурака какой спрос. А если серьезно, к любой идеологической конструкции следует относиться критически и помнить, что, помещая себя в те или иные идеологические рамки, ты автоматически превращаешься в объект манипулирования. Так, любая формальная политически амбивалентная практика апроприируется властным дискурсом на раз-два…
— Да это понятно, — раздраженно перебил Дмитрий.
— Разумеется, решать вам…
— Я… э-э… должен подумать.
— Самое сложное — собрать народ в понедельник утром… Подключите родственников и френдов поспортивнее. А костюмы возьмите напрокат или на фейсбуке киньте клич…
— Ну да, я… по-думаю… — бормотал Дмитрий.
— Это будет бомба, — довольно щурился Шумилин.
— Гм…
Повисла пауза, и все невольно прислушались к звукам за дверью: выросли и прокатились по коридору перемешанные с хохотком шаги, и быстро потухли, как будто кто-то выкрутил ручку громкости.
— У Виты Яковлевой была работа, — негромко, ни к кому не обращаясь, сказал Шумилин, — ты ходил по школе, и тебя преследовал смех. Колонки и датчики движения. Просто и эффектно. Н-да. Отличная вещь, потом в «Триумфе» выставлялась…
Он откинулся на спинку стула и обвел взглядом аудиторию:
— Я призываю вас, друзья мои, не расслабляться и допиливать проекты. Все должно получиться. Верю в наш успех. Это будет топчик.
Студенты заколыхались.
— И потренируйте спич перед зеркалом, перед бабушкой… Если бабушка поверит, мастера тем более. Вопросы?
— А Гессен приедет?
— Без понятия.
— Приедет, поворчит: «У нас в Европе это уже не носят», — и назад в Гамбург.
— Я ее боюсь.
— Да бросьте, первый раз, что ли. Это вас должны все бояться.
— Вот Дима и напугает.
— Я создал монстров, — усмехнулся Шумилин и на мгновение задумался, казалось, прикидывая, сколько в том правды, сколько шутки. — Еще вопросы? Комментарии? Пожелания?
Группа дружно молчала.
— Если вопросов нет… — Шумилин посмотрел на часы на мониторе, посмотрел на телефоне. — Нет смысла делать перерыв, я предлагаю закончить. Не будем терять время, дел у вас хватает. А вот что делать с другими товарищами?
— Записаться можно?
— Ах да, самое-то главное, — Шумилин потянулся к ведомости, пробежал взглядом список и подтолкнул листок к краю стола. — Ручка есть у кого-нибудь?
Студенты по очереди расписались и, прощаясь, шагали к выходу.
— Будут нужны консультации — велкам, я на связи. Напоминаю, что мы показываемся первыми, стартуем в одиннадцать, материалы скидываем заранее, делаем серьезные лица, и побольше уверенности в голосе… А главное, не волнуемся. Проекты шикарные, я рядом, вы — лучшие. Мы обречены на успех. Мы всех обманем, даже не сомневайтесь. До встречи в понедельник. Удачи.
45 
