ISSN 1818-7447

об авторе

Марианна Гейде родилась в 1980 г. Жила в Москве, окончила Российский государственный гуманитарный университет. Несколько лет жила и преподавала в Переславле-Залесском. Автор книг стихов «Время опыления вещей» (2005) и «Слизни Гарроты» (2006), публикаций стихов и прозы в журналах и альманахах «Вавилон», «Крещатик», «Октябрь», «Новый мир», «Новое литературное обозрение» и др. Лауреат поощрительной премии «Триумф» (2005), премии «Дебют» 2003 г. (в номинации «поэзия»), шорт-лист 2002 г. (короткая проза).

Новая литературная карта России

Само предлежащее

Василий Бородин ; Ирина Шостаковская ; Инга Кузнецова ; Денис Макаров ; Дмитрий Королёв ; Виталий Зимаков ; Александра Киселёва ; Александр Малинин ; Марианна Гейде ; Мария Ботева ; Фаина Гримберг ; Алексей Кияница ; Влад Тупикин ; Валерий Вотрин ; Василий Кондратьев

Марианна Гейде

От кожи до кожи

* * *

Незаконные дети незваного белого бога,

сколько в них ярости, сколько путей ожиданья

и злости, пронизавшей плоть их, как белые нити.

Жить и жижей давиться невнятной и мутной,

поперхнуться, спросить — никто не оглянется, или, наверно,

оглянутся — путь им укажут в блаженную пропасть,

где никто никого никогда не узнает в лицо,

но и это не дольше, чем жизнь — для чего им

верить, их сослали сюда за какой-то проступок,

о котором никто не упомнит, но знает, что есть.

Тут, в разрисованном храме, где в каждой стене упокоен

другой вариант истории, тут, где, сбивая

слой за слоем, отыщешь лишь камень, ударяя, надеясь,

что вдруг потечёт тёплое, густое, не такое, как мы привыкли.

* * *

Вот и мне ото рта твоего перепало —

пара слов, и стал я смиреннейшим из животных,

вот весь, из ран и проталин,

из твёрдого тела растаял бы, если б.

Но что я, зачем я — из земли моя радость, из земли,

той, что жадными жвалами пережёвывает и изблёвывает, избавляя,

чтобы не зажились, как на камне радужная плесень.

Руки твои никогда не держали камня,

а если держали, то скоро разжались и отпустили.

Глаза твои приучены разбирать мелкий почерк,

не ближе, чем расстоянье от кожи до кожи,

или от века до века.

Но сумеют и камень, оказавшийся в окоёме.

* * *

Тускл свет, освещает каждый ущерб,

стороной, стороной: от каждого отщепнёт

и подавится полуночной своей тоской,

никакой выходит из облака.

 

Выкраденный из света, дар

обращается в полночь свою, и не скрыть от покражи.

Даже сумерки умеют уломать так, чтобы следа не оставить.

 

Усталость, и кожа слезает с глаз, так что надрез видит темень,

и ум не умеет сказать, что надо.

 

Надо ли? Вы для того ли глядели, чтоб сумеркам выболтать тьму?

Уму не видно, он короток, кроток, и замер во мне кровоток.

 

Мы уходим в песок, мы уходим, коль короток век наш,

и, веки сомкнув, усыпаем и спим, пусть черёд наш приходит.

* * *

Ты не станешь ничем, кроме воздуха,

ты не станешь ничем, кем хотел бы, я вижу,

кроме воздуха, будь же доволен, что воздухом,

а не землёй, не водой, не огнём,

потому что огонь потому лишь и есть, что есть воздух,

ты будешь другой благотворной землёю для тех,

кто на этой не смеет мечтать о другой, но мечтает.

Твоё место не здесь, но ты здесь, оставайся на месте.

Твоё место не здесь и нигде, потому что другого здесь нет,

и другого, такого, но лучше, там нет —

там всё сделано лучше и прежде, чем мы, пробудясь, огляделись и поняли: ад.

* * *

В ковчеге свято соблюдаем

родной обычай старины,

на волю птичку выпускаем

при светлом празднике весны.

 

Всё ждем, что может, вскоре птица

с благою вестью возвратится —

что, может, отступил потоп.

Но та опять несёт во рту

не более чем пустоту,

и наш ковчег, похоже, скоро станет гроб.

 

Птичка божия не знает

ни заботы, ни труда,

как бы резвится и играет

бессердечная манда.

 

Сочувствия не испытывает,

ни совести, ни стыда,

ведь не затем её природа создала,

чтоб отличать добра от зла.

 

Она стучит крылом в окно,

и с нашего потопа ей смешно.