* * *
Пятые сутки шаткой весны,
Лужи размыты птичьей слюною.
Дворник-таджик несчастлив с женою.
Звуки далёко слышны.
Ночью в дороге не расслабляйся:
Тёмно на небе, тёмно под ним,
Выйдет чекист, ухватит за яйца.
По горизонту дым.
Дым по асфальту, дым по кордону:
Там, за кордоном, злою зимою
Белые люди чёрным кагором
Белого волка поили хором.
Пятые сутки долгой весны.
Воздух пропитан хлорводородом,
Милый живет с каким-то уродом,
Дни его сочтены.
Там, за кордоном, леса, леса;
С елью пожухшей, от страсти млея,
Милый живёт, а леса стареют,
Лисы пробуют голоса.
Там Петроград, где молчат ручьи
И каждый год подступает море.
Где задубевшие на кагоре
Франки хлебают щи
И, на секунду, белый тотем
Серую женщину глушит спайсом.
Ночью в дороге не расслабляйся:
Выйдет Кащей, переправит всем.
Ах, незабудки смотрят с Луны.
Мне бы напиться или проснуться,
Или попросту не вернуться
Со Второй мировой войны.
В талых сугробах глаза, глаза,
В воздухе зыбь, вместо сердца — камень
Неба — тусклая бирюза,
И будто ангел какой сказал,
Что ему неприятно с нами.
* * *
Два молодых рыбака
Дуют, в руке рука,
Недалеко от дома
Бавленое вино
В хитонах и без штанов.
Это — язык Содома.
Что обо мне, молодом рыбаке,
Думать, рука в руке
Мед поэзии пьющем?
Тело твое на песке
Бьется, дыра в виске,
Типа почти живущим.
Вижу стрелка под горой:
Окружен детворой,
Юный и гибкий,
Он не прячется, он глядит.
И толпа мальчишек свистит
В кустах ежевики.
Он смотрит сквозь гам и свист.
И взор его так лучист,
Так безрассуден,
Что страшно стоять спиной:
То ли еще будет со мной,
То ли еще будет.
Два молодых рыбака
Были: в руке рука,
И на двоих — море.
Теперь, из пращи сражён,
Ты вниз лицом положён.
Я останусь один вскоре.
Тело твое, прах,
Буду видать в снах
Беспечальных.
Будет оно хлад,
Будет оно взгляд
Нечаянный.
Спускается прохлада.
Стрелка́ отыщет награда
Городского совета.
А он стоит по шею в росе,
Он не такой, как все,
Он из лунного света.
* * *
Анютины глазки дезадаптанта,
За железной дверью сип коменданта:
«Вынь чайку́, дорогой, на стол,
Подожди маненько, уберу ствол».
Я в отряде у нас четвертый,
Не позорный и не почетный,
Встаю по звонку, ложусь по звонку,
При встрече пожимаю ру-ку.
День проходит, как все другие:
Первый номер стоит на вахте,
Слушает Джо Дассена — ах ты:
Ностальгия!
День проходит, второй проходит,
Я на вахте стою в молчаньи:
Музыка не дает притупиться
Печали.
Анютины глазки, неделя проходит.
Комендант никогда не выходит.
За железной дверью стучат по дереву плашки:
Играют в шашки.
Глазки анютины, земляника.
Если есть вход, то должен быть и выход,
Сегодня вечером после отбоя
Дверь настрою.
Ну и где вы теперь, кто вам целует пальцы?
Где вы теперь, кто целует вам глаза?
Сказано было: за дверь —
Нель-за!
* * *
Это язык Энлиля. Бавленое вино,
Дионисийский лай Ахайи. Скрижали Га́лиса.
Мед Валгаллы. Победа Вакха. В стакане плещется
Теплое пиво, и с ним рыбак. По дороге тащится
Жидкий имперский отряд, и все без штанов.
Слышишь ли звуки давно забытого языка,
Божественный лепет, пиво, вино и мед?
Сердце не бьется, но как же взгляд твой лучист,
Как неутомима плоть и легка походка,
И участь легка.
Слышишь ли звуки давно забытого языка?
По жилам струится кровь, и тело живет,
И как же взгляд твой лучист.
Немота Энкиду, аккадское бормотанье,
Рев, хохот и свист.
Это язык Урана. Кажется, все равно
Недостижима ночь Ахайи и солнце Галиса,
Рот Валгаллы, утроба Вакха. В стакане плещется
Бавленое вино, и, в руке рука,
Два молодых рыбака. По дороге тащится
Жидкий имперский отряд, и все талдычут одно.
Слышишь ли звуки давно забытого языка?
Мы сегодня с тобою морячим, в руке рука, —
Это вино Ахайи, это ее облака,
Это под небом Ахайи моя и твоя тоска.
Это мусический лепет, пиво, вино и яд.
Это мужество Лация. Это тьма настает.
Это язык Катулла или Назона.
Слышишь умолкнувший звук? Это любовь моя,
Извлечена тобой из небытия,
Нарушает и устанавливает законы.
Это язык Содома. Бавленое вино,
Долговолосый лик Медузы. Немного пафоса.
Победа Бальдра. Незнамый мед. По дороге тащится
Когорта из четверых, и ощутимо близится
Жидкий имперский отряд. Под ногами плещется
Два молодых рыбака, и все без штанов.
Забытый язык. В стакане бавленое вино.
За окном пустырь. Как вино потечет по венам,
Так вспыхнет огонь в камине. Вдарит по струнам
Музыкант, но не вспомнит стихов.
Эта страна не знает других богов,
Это язык Нерона. В кувшине плещется
Чистое, с ним отряд сидит без штанов
И, не стесняясь, пьет. По дороге тащится
Жидкий ромейский Иисус, и ощутимо близится
Когорта из четверых, и просек за ней пылится.
Там, позади, франки, не то германцы,
Днем император, ночью Назон приснится.
Все ощутимей грядет ячменная водка,
Но что тебе станется.