ISSN 1818-7447

об авторе

Юрий Левинг родился в 1975 году в Перми. Окончил Еврейский университет в Иерусалиме по кафедре английской литературы, там же в 2002 г. защитил диссертацию. Далее занимался визуальным искусством в Университете Южной Калифорнии в Лос-Анджелесе, преподавал в Университете Джорджа Вашингтона в Вашингтоне, с 2006 г. заведует русским отделением Университета Далхаузи в Галифаксе (Канада). Публиковал статьи о русской литературе (прежде всего, о Владимире Набокове) в журналах «Новое литературное обозрение», «Солнечное сплетение» и др., а также в Австрии, Словении, США, Японии и др. Один из комментаторов Собрания сочинений Набокова в 10 томах (СПб.: Симпозиум, 1997—2001), автор монографии «Вокзал-Гараж-Ангар: Владимир Набоков и поэтика русского урбанизма» (СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2004), составитель сборника статей «Империя N. Набоков и наследники» (М.: Новое литературное обозрение, 2006, совместно с Е. Сошкиным). Стихи печатались в альманахе «Вавилон», журналах «Воздух» и «Октябрь».

Новая карта русской литературы

Само предлежащее

Юрий Левинг ; Александр Бараш ; Илья Риссенберг ; Татьяна Аверина ; Роман Фишман ; Павел Лемберский ; Ашот Аршакян ; Руслан Комадей ; Ирина Шостаковская ; Семён Ханин ; Алексей Чипига ; Александра Цибуля

Юрий Левинг

Молочные буквы

* * *

Старухи с пирсингом

пожилые пацаны в татуировках

 

с возрастом всё внимательнее

начинаешь относиться к прогнозам погоды

подслушивая в новостях

словоблудливого синоптика

как будто от его речей

что-то меняется в облаках

 

а за панорамным окном гостиной

с видом на косу залива

где вечно одинокий баркас

стережет свой буй

деревья качаются из стороны в сторону

точно они молодые хасиды

 

но видны лишь движенья

гигантских веток

раскачиваемых ветром

и ничего не слышно

шнур выдернут из розетки

домашнего кинотеатра

под названием жизнь

 

в голове свежесть

после бессонной ночи

на удивление — все расставлено по местам

даже мелочи

безупречно резки

в графическом листе

начертанного воображением плана —

 

и смысл проступает

как молочные буквы

на шифровке революционера

из хлебного мякиша

самодельной чернильницы

которую если что

можно целиком проглотить

 

кроты во дворе продолжат

свои подрывные работы

семейка енотов дружно

подкрадывается к водопою

их глаза светятся удивлением

если в них посветить фонарем

они пятятся но не теряя достоинства

у нас паритет и статус кво

поэтому я прохожу не причиняя вреда

и даже не угрожая

 

тишину прорезает

сирена полиции

или пожарного наряда

значит звуки еще способны

еще

* * *

Из оловянных солдатиков

Сашенька Б. питал особую слабость

к тем сортам которые подороже —

аристократия среди прочего

населения картонных коробок:

выпуклые кавалеристы

со штифтиком в попе для большей усидчивости

входившим в седло лошадки

 

«Спешенные» они имели потешный вид

оставаясь с расставленными ногами

точно они замочили штаны

(неприятное чувство было тогда

хорошо знакомо Сашеньке)

 

оловянный лыжник в маскхалате

безлицый покрытый ошметками краски

выдвинул ногу в неспешном ходу

но так и застыл в ожидании «немцев»

 

у Юрика З. были такие матросы

из синего пластика

штыки на винтовках

все время гнулись как сабли гнусных

красноармейцев

«Надолго надолго сабля ты

забыла свое искусство —

попав в ладони сельских дев

сплеча рубишь капусту»

 

Мите Д. индейцев купил дядя Витя

чтобы произвести впечатленье на маму

(мама осталась холодна

но Митя был сражен наповал)

а ковбойцы в канун Нового года

сами нашлись под ёлкой

 

Митин дедушка приходил в детскую

и наблюдал за развитием событий

сидя в кресле у окна и не вмешиваясь

пока сражение разворачивалось под ногами

на трофейном ковре с орлами

таком гигантском что приходилось

заворачивать его у стенки

создавая при этом секретный штаб в трубе

 

пиратов и викингов племяннику тети Лизы

привезли из Харькова

у больших викингов были исключительно

правдоподобные пластмассовые подробности

а сами они — коричневыми и блестящими

точно смазаны лаком

 

точно они потомки

уцелевшего гиганта Ога

который правой рукой вцепился

в киль ковчега и так дрейфовал

за ничего не подозревавшим Ноем

целый год а после потопа спал

на железной кровати

длиной в девять локтей

 

в башне Башанского царства —

сложенной из камней

вроде избы из «Туринской лошади»

но только гораздо выше

и так было пока потомки Менаше

не прорубили двойные двери

и не вытащили его по частям

 

и небо стало как синий порох

и осыпа́лись макаров затворы

и густая шрапнель пулеметной шпаны

как кубики тетриса

заполняла кровавую пасть

еврейского комиссара