Ты кладешь щеку на барную стойку и начинаешь отгрызать ноготь на мизинце. В середине зала лежат чешуйки от шишки, а на каждой стойке — разорванные пополам алые кофты и шнурки.
Мальчик ползает по полу, собирает еловые иголки и складывает их в мешочек на запястье. Официант приносит тарелку, наполненную красно-желтой штукатуркой, которую он недавно содрал со стен.
Мы посадим тебя около окна, не спорь, и, может быть, подстрижем твои волосы, а затем накормим штукатуркой.
Свет люстры так бьет в глаза, что хочется в нее выстрелить, но тогда осколки посыплются за шиворот.
Хозяин заведения стоит у камина к нам спиной и держит щипцами вилку, которая должна скоро накалиться. Потом мы оторвем у тебя кусок кожи на щиколотке и добьемся того, что вилка коснется кисти.
Мы по очереди бросаем на пол свои чашки с кофе — делать здесь больше нечего, — забираем тебя и мальчика и направляемся к выходу, прихватив пару стульев. Мальчик бросает в голову прохожему банку колы. В кафе забегает мышь и принюхивается.
На пороге — криво нарезанные куски сливочного масла и лайковая перчатка. Полчаса назад два юноши из Австралии заказали баранью ногу, а вместо этого получили кувшин с талой водой, которую они выпили довольно быстро и отправились искать укромный угол, где можно было бы поиграть в шахматы. После шестой партии они поймали машину, потому что опаздывали на массаж.
Перед сном старший расплетает младшему косу, надевает на волосы сетку и щекочет.
Тем временем кафе начинает наполняться посетителями: старая негритянка с зеленым браслетом на ноге, дама с двумя школьницами, которые больше не могут есть эклеры, кривоногий лопоухий матрос.
Под утро старший юноша возвращается в кафе, выпивает три рюмки коньяка и ищет, кого бы пригласить потанцевать. Его взгляд падает на матроса, который тут же достает нож и втыкает юноше меж ребер. Кровь попадает в глаз официантке, та начинает плакать, а потом бросает туфли на середину зала.
Ступеньки ведут в подвал, где с потолка свисает серый носок и пакет с пышками. На скамьях сидят девушки, поджав ноги — пол залит сливовой водкой, в которой плещутся утята.
Майя вышибает ногой дверь и мгновенно оказывается в центре зала. Ей нужно собрать со столов газеты, чтобы сжечь их на заднем дворе.
Девушки беспрерывно щебечут, одна из них вышивает на переднике гусеницу. Рядом с младшей еще недавно восседал шпиц с капроновой лентой на хвосте.
Охранник разбивает об пол бутылку и, собрав осколки, сыплет стекло в аквариум.
Нигде нет такого кофе, как здесь, — с темно-желтой пеной и гренками, правда, гущи полчашки. Дышать после него очень трудно.
Майя истощила силы, уговаривая девушек поехать к ней домой и поесть снетков.
Старшая отвлекала охранника беседой, пока остальные хватали всё, что было на столах, и бросали в овальную замшевую сумку.
Официантку уболтать не удалось — они вынуждены были заплатить ей как следует и подарить десяток ситцевых платьев, разрисованных турецкими огурцами. Рукава пришлось зашивать Майе.
Валик весь в краске. Когда-то с его помощью замазали окно в потолке, которое и так не пропускало ни луча.
По углам корзины с кусками сала и конины, стоящий в середине диван всегда занят — на нем спят четыре младенца и бульдоги. Студенты и торговцы канарейками, любящие приходить сюда к ночи, им совершенно не мешают. Капли пота постоянно стекают с детских лбов на пол.
Вечером владелец кофейни долго уламывает прислугу, и наконец она соглашается разобрать крышу. Доски сбрасывают на землю, посыпав крупной солью.
Кофе здесь всегда подавали в узких бокалах, на две трети заполненных кубиками льда, и хозяин никогда не забывал положить на треугольное блюдо в середине стола кусок ваты.
Полка справа от двери занята графинами размером с крота, которые были куплены на рынке в замбийской деревне. Их не слишком берегли: посетители часто кидали в них костями и пуговицами, но так ни один и не разбили.
Кофейня работает последний день — ее приобрел племянник хозяйки.
Голубику подают в блюдцах с серебристой каймой, на которой нарисованы велосипеды без спиц в колесах.
У кресел больше нет ножек, а на подлокотниках опилки — позавчера здесь развлекалась коллегия адвокатов, и теперь не хватает половины подсвечников.
В первый раз за восемь лет в заведении полно народа — гимнастки разгуливают по подоконникам, несколько пожилых женщин водят хоровод в одном из углов, так что жонглировать тарелками теперь весьма трудно.
Тукан как следует откормлен, но ни пера из него не выдернуть — жаркого не получится, надо опять просить хлеба и чеснока у крестьян, а дело это гиблое. Хоть бы кто-нибудь сумел зарезать отъевшуюся птицу.
Жена пастора сюда ни ногой — уж слишком накурено, да и грушевая водка закончилась, а вязать салфетки и плести рыболовные сети можно и дома.
Падает плохо прибитая подкова, ударяет по голове только что забредшего оленя и пробивает пол.
Городишко давно осажден, в живых остались только те, кто все время торчит в этой кофейне, да пара околачивающихся в подвале стариков.
Справа от входа стеллаж, на каждой полке по аквариуму. Почти во всех серебряные браслеты и зефир, а самый маленький треснул, и из него капает сливовый сок. Рядом с ним десяток рыбьих голов. Рыжий кот на полу играет остатками водорослей и ждет, когда подадут обещанный ужин: повар слишком долго жарит ему корюшку. Лестница наверх застелена влажными льняными полотенцами, на которых отпечатались следы солдатских сапог.
Школьница на цыпочках подходит к кастрюле, вытягивает оттуда вареную макаронину и наматывает на указательный палец. Ее приятельница где-то раздобыла соленые огурцы, из которых она выкладывает на столе колодец.
Монахини уже в течение часа колотят ложками по скамейкам, требуя студня. Они еще не знают, что в меню нет этого блюда, так что придется есть подгоревшую манную кашу с черникой.
Утром лесники принесут оленя, старший повар нагретым ножом перережет ему горло, а когда вытечет кровь и шкура будет содрана, мы приступим к изготовлению котлет.
В этом баре теперь подают только соевый творог. Его вывалили в глубокую красную тарелку, и Антье часа два давила деревянной ложкой рыхлую массу.
Вчера один из посетителей, кривоногий старик с густыми волосами и почти без бровей, написал длинную жалобу, которую потом с хохотом всю ночь читали хозяйка и официант.
Дальняя комната превратилась в мастерскую по пошиву шинелей, правда, моль довольно успешно расправилась с большим количеством отсыревшей ткани.
Через заднюю дверь сестра уборщицы выносит шелковые пижамы и, положив их на траву, раскладывает рядом хару маки.
Уборщица сидит на крыльце и пытается вынуть застрявшие в волосах остатки ужина. Ничего не выходит, так что, видимо, придется стричься наголо.
Торговля клетками для птиц и сверлами практически не идет: за три дня не было продано ничего. Скоро приедет трактор, и все будет отвезено на свалку.
Жители соседней усадьбы ворвались на кухню, перевернули вверх дном горшки и сковородки и начали рисовать на стенах парусники и ветряные мельницы.
39 
