Клыки и дева

… притом вот парадокс: не клыки как выросты атавистического свойства, а именно КЛЫКИ — пурпурные в свете меркнущего дня, горящие, как меч Гидеона, короче — лед и пламень, чтобы вам было понятнее. И что интересно? Интересно, что телевизор работал без выходных, как главпочтамт; плюс нерегулируемая громкость. Издеваешься, сука? Отнюдь. Да и какой смысл. Никто не издевается, но утеряны отдельные фрагменты — только-то. Имеется внутри телевизора (самого ящика) такая штука; вроде скобы, но не скоба, а, скорее, завернутая херня, наподобие ленты Мебиуса. По одну сторону одно измерение, а другая сторона отсутствует. И тот же Кобзон, первый голос России и Зарубежья, после гастролей в Гусь-Хрустальном набирает такую мощь — гибельную мощь… Поклоны в пояс, хлеб да соль, красна изба пирогами, но ничто не поможет, если утроба вопиет таким образом. В прежние времена, если вам интересно, такие младенцы рождались  о   д в у х   головах, ради акустики. Рев стоял, как славное море — священный Байкал. Без праздников и выходных. Никто и не спорит, что у Кобзона есть голос. Да я-то причем? Никто из избирателей не виноват, наш долбаный электорат проще перетопить в реке, вот только закон выйдет соответствующий… Поскольку — диктатура закона. Обоюдоострый меч, так сказать… Сцилла и Харибда. Короче говоря, телевизор ни при чем. И кстати: когда изображение накрывается медным тазом (образно выражаясь) — знаете ли, что за серые волны бегут, волнуясь, по экрану? Это сигналы Вселенной первого образца, чей след ныне утерян, однако сохранилась память. Толян из 7-й квартиры, хилый, но внутренне сильный человек, поглядел тогда на экран и вдруг уснул, побежденный неизвестной энергией. Голова пала на грудь, весь сделался зелен, как молодое вино, и совершенно завял. Подснежник, причем — в сказочной версии. Двенадцать месяцев, календарь знаменательных дат. Неизвестные зверьки бегут по экрану, перепрыгивая друг через друга, ни рук ни ног, ни пушистого хвоста, но резво прыгают в межзвездной скачке, озаренные огнем звезды Бетельгейзе — нашего далекого планетного соседа…

И вот спрашивается: какой смысл создавать обстановку, как во время вывода наших войск? Кто от этого выигрывает? В суд они подадут. На телевизор? На Вселенную? На пурпурные клыки? Причем эта дикторша у них в программе новостей, каждый вечер, как Хрюша со Степашкой. Энергичная, говорит без остановки, как кухонный комбайн, Толян еще ее называет: чертяка. Это у него форма комплимента, ибо деликатен без навязчивости. Чертяка. Зубы, как у морского конька, — стоматология «Атлант» на минуточку… И два клыка. Горят, милые мои, два клыка, переливаются, разбрасывают искры… Свет далекой звезды. Ночи Кабирии. А если, орет соседка Филина, у меня ребенок? То есть, мол, этот шум (естественный шум) от телевизора разбудит ребенка. Ребенок у нее. Это в прежние времена говорили знающие люди. У такой родится полено, а не дитя. В натуральном виде — полено, даже в случае внематочной беременности. Деревянная чурочка Маняша. Вот что у нее родится в крайнем случае. Ибо природа тоже бережет свои преимущества, не во всякую утробу посылает плод. Потому что иначе неминуема экологическая катастрофа, как на планете, — в одном еще было фильме… Население единодушно с голубыми хвостами. Причем более летает по деревьям, чем использует земную почву. Ребеночек у тебя? Ребеночек. Недоглядела мамка, стало быть, и вышло полено, а не дитя. Ты, Надежда, если что и родишь, то небольшого кабана из заповедника. Восемнадцать кило, мозгов нет, хоть сейчас на кухню, в жарочный шкаф. Вот твое дитя.

…Причем начинает как? С утра, с первым, как говорится, солнышком… Твой телевизор, орет, на свалку пора доставить. Отрада бомжам — совести нашего общества… Пусть смотрят прогноз погоды. Почему же на свалку? Да и, допустим даже, на свалку. Толян, человек не лишенный движения мысли, на этот счет спокойно высказался, сказал: свалка — слепок нашего общественного сознания. Его больной зуб. Больной зуб, вам ясно? Перидонтит — вот что такое свалка. Музей иллюзий, орет Толян. Учебник по литературе для 6 класса читали? Над седой равниной моря? То есть именно, подлинно так: музей иллюзий. Притом Толян, дурень, еще и спорил: мол, Буревестник — это не небесная птица, а двуногая тварь, вроде пингвина. То есть передвигается пешим порядком, созерцая ландшафт. Специалист на букву ху. Если игнорировать живую жизнь (жизнь как она есть), то можно, без всяких сомнений, зачислить буревестника в отряд прямоходящих парнокопытных. Однако как в таком случае быть с седой равниной моря? Поколебленной ветром (муссоном)? Толян на такие замечания отвечает адским смехом. Орет, заглушая телевизор: прекрасное есть жизнь! А Аполлон Бельведерский не лучше ночного горшка. Прекрасное есть жизнь, превосходно. Значит, Филина вкупе с ее багровой мордой — прекрасное есть жизнь. Ее нога дискобола — прекрасное есть жизнь. Ее дух жарочной печи… Толян урод. При всем, как говорится, уважении… Буревестник ему не более чем способ возвысить собственную породу, прибавить к ущербному статусу баррель самоуважения… (а ныне баррели заменили килограммы, вообще заменили живую душу. Призрак капиталистического рая, не более того, этот баррель, но, однако…) Но что характерно. Даже и Толян отказывается верить в очевидное. Не видит в упор клыков — либо рассматривает их в фокусе личной индивидуальности ведущей. Выражается по этому поводу следующим образом: раньше носили на морде мушку. Живую муху? Не живую. А муху-имитатор. Ну так что. А то. Носили мушку для придания индивидуальности. Чтобы не затеряться средь шумного бала. Избежать путаницы и гусарского произвола.

— Но скажи мне. Ты видишь клыки? Хотя бы один клык, правый?

— Смотря где точка отсчета.

— Да где бы ни было. Превосходный клык, блестит как новенький.

— Это не клык.

— А что же?

— Не клык. Это мираж средствами радио и телевидения. СМИ, иначе выражаясь…

— Какой же мираж, если с клыков вон каплет… Хватила барышня крови на брудершафт.

Но Толян в чем-то вылитый Мурзилка. Гнет свою линию вопреки здравому смыслу. Бурчит  вон, что клыки у девы могут вырасти лишь в момент полового созревания. А Екатерина Андреева созрела еще в прошлом веке. Поздняя молочная спелость… Клыки… Это что ж. Это можно представить — но в природном контексте, в огнях заката либо на фоне пейзажа Айвазовского… Девятый, так сказать, вал, третья патетическая… То есть именно, когда природа в последнем усилии терпит человеческое участие и вот готова обрушить…

Хорошо. Предположим, клыков нет. Отнесем клыки к музейным экспонатам. Но в таком случае придется без учета клыков объяснить глупейший телевизионный парадокс. ПРИГЛУШИ ЗВУК, СКОТИНА!!! Да не работает звук, еще с тех майских праздников, сколько уже было говорено… Для чего надсажаться, если телевизору от этого ни жарко ни холодно? Слава богу, телевизор не кошка, чтобы реагировать… В нем, между нами говоря, души меньше, чем в гейзере. Лом. Недвижимость. Выблядок железный (это по утверждению Толяна). Но хорошо, нет клыков, нету, он готов принять эту систему координат. Но откуда, господа избиратели, этот запах смрада? Эти клубы пепельного цвета? И сам пепел — легкий, как небесное дитя? Пепельные девы вон парят в свободном эфире, тонкие, хмурые девы, лишенные телесной оболочки, как говорится — без мысли и без речи… Екатерина Андреева женщина образованная, но скудная, ущербная, это в некотором роде инвалид. Тут требуется именно человеческое участие. Ее любовь к Президенту разрушает границы разума, торжествует, можно сказать, за счет здравого смысла, нет, так любить, как любит наша кровь, никто из вас давно не любит, вот каково это чувство, вроде миссии «врачи без границ». Добрый доктор Айболит. Тут, кстати, Толян не спорит. Инвалид. В гарем ее, завхозом, рассудил Толян. Завхозом? Ну да, зав по хозяйственной части. У нее п. зашита. Не глупи, для чего зашивать п.? для гигиены (а Толян не сторонник свободной стихии речи. Для него сказать «пизда» равносильно тому, чтобы сказать «равнобедренный треугольник». Он педант, наподобие Александра Блока). Филина (вот уж, с позволения сказать, междометие, а не баба) орет, начиная с утра — такой голосовой диапозон, как в песне «Журавли». Ей-богу, смешно, Толян даже заметил как-то, что Филину пора «запечатлеть». Как же ее запечатлеешь, как-как, каком кверху (такова лексика Толяна, если он не в форме). Короче говоря, дура Филина орет, краснея, бронзовея, полыхая, сердечная ты наша, разорвет же, главный шов разойдется, вот что значит солнечная активность, солнечная-то активность что значит, я, ты, он, она, вместе целая страна, даже и не страна, а город солнца, красная дура, как плод неизвестной породы, как разверстый арбуз — ягода, по заверению горе-механиков от сельского хозяйства… хррр. Кто спит? Никто не спит, утро красит нежным цветом, какой тут сон, ежели мы все в одной кастрюле, в одной, блин, лодке, нет, всё же в одной кастрюле, лишенной мебели, но снабженной телевизором (спасибо новому мышлению); вон Якубович, человек с раздутой, как Вселенная, печенью — откуда это известно? Да уж известно, раздутая печень, слава богу, не проходит бесследно, ибо вытесняет прочие внутренние органы, ум, честь и совесть вытесняет, вон жрет маринованые огурчики, лосось, младенца жрет невинного с подносом для хлеб-соли (а хлеб-соль уже сожрал) и рыгнул категорически. Кстати, этому способу рыгать (телевизионной версии) учат в академии волшебства Акопяна. Надо лишь перекрыть дыхание и обвязать горло небольшим шлангом. Не пизди, орет дурень-Толян, никакой шланг тебе не перекроет дыхание, поскольку человек не рыба, у него отсутствуют жабры, темная пучина ему нипочем, да и что пучина, если ты только можешь обмочить свои коричневые пятки, твердые, как кирпичная пыль? Но сам же видел (и слышал): Якубович рыгнул самым категорическим образом, а затем похлопал себя по животу и выкрикнул: «Не дай себе засохнуть!»; это печень, что больше-то? Печень вопиет, будто рыцарь в поэме Шиллера… Хррррр. Хрррр………….. Не кабан, но человек. Кабан не оснащен искрой, ему невдомек…

Но та же Филина. Упертая, блин, как Паша Ангелина. Ей говоришь: телевизор не семь гномов, чтобы исполнять твои желания. Это машина, механизм, если угодно. Он запрограммирован на определенный звуковой диапазон. А ручку подкрутить не пробовал? Почему не пробовал, сколько раз. Но ручки нету, такая модель, и вообще. Скажи спасибо, что твои белы рученьки на месте. Матушка гусыня ты наша… Толян тот раз вон тоже… Решил осуществить настройку (а Толян умелец, этого не отнять. Он на Пасху, помнится, вкрутил лампочку в подъезде проволокой, чтобы подростки не выделывались… Да хрен горела эта лампочка! Эту лампочку (орала Филина) можешь засунуть в одно место!). Не горела, никто и не спорит. Лампочка (между нами говоря) не письмо любви, чтобы гореть… Однако и выкрутить теперь, после вмешательства Толяна, ее не было возможности. Лампочку заклинило, как реформы (как реформу образования). Феномен, в некотором роде. Реформа есть, а Золотое слово Святослава отсутствует… Короче, Толян подступил к телевизору в тот момент, когда шла программа «Время» — главная, кстати говоря, программа в нашем регионе (в регионе Кавказских минеральных вод. Шутка); Екатерина Андреева вдруг сделала губы трубочкой и пропела совершенно отчетливо: «Ах, мой милый Августин»… Толян так и прилип к полу. Ах, мой милый Августин, а на экране-то Президент и Ангела Меркель, в роли Гретхен (это версия нашей Красной Шапочки). Стоят друг напротив друга, Ангела Меркель маленько потупилась, теребит передник, а наш Президент, раздувая ноздри, спокойненько ей возражает. Причем как? Говорит исключительно по существу, а когда та чисто по-бабьи принимается вилять, он так легонько ладонью хлоп ее по мягкому месту (по плечу);  вернул, как говорится, на землю, на конкретную почву.

Толян зажмурился. Затем отворил глаза, но трясется весь, натурально на нервах… Наконец, махнул рукой (вот золотое-то сердце), да и запустил руку непосредственно в телевизор, а там ни панели защитной, ничего… Утратилась панель в ходе беспощадного времени. В общем запустил руку, сунулся, что называется, туда не знаю куда. Решил отрегулировать механизм, и результат не замедлил сказаться (как говорят в Государственной Думе, во время кворума). Короче, по Толяну врезала синяя искра, пробила человека, как в Америке, на электрическом стуле (а там, кстати говоря, еще не отменен суд Линча… В некоторых-то районах…). В общем, был мужик, а стал фейерверк. Трясется, стонет, а главное — искрит! Ниагарский водопад какой-то (в смысле внешнего эффекта)… Бросились, конечно, отодрали от телевизора, уложили на раскладушку… Все натурально обомлели. Филина, Ангела Меркель, даже Президент, несмотря на дикую занятость… Как-то по-другому смотрят, что ли… Как хирурги во время сложной операции, клятва Гиппократа, так сказать… Правда и ничего кроме правды. Причем интересно, что и Филина ослабила собственные рубежи. То да не то… Стоит, конечно, точно чаша Грааля… Грудь — темный лес. Но однако в глазах забрезжило бессмысленное выражение… Глядит на поверженного Толяна — но глядит не как воин-победитель, иначе говоря — не с высоты Малахова кургана… А именно как человек, спустившийся в долину. Короче, приглядывается, соразмеряя, не помер ли сосед. Струится ли в нем река жизни… Толян же отвечает холодным равнодушием и степным каким-то безмолвием… То есть именно клубится над ним нечто подобное степному туману — пыль да туман, как указывалось в древней инструкции. Степняки в этом отношении исключительно выдержанный народ. В одной передаче еще показывали сусликов-не сусликов… Вполне разумных, кстати говоря, животных, которые мало что объединяются парами, но еще и совершают небольшие набеги на соседние семейства. Как говорится, жизнь или кошелек… Тот же кумыс-айран и его целебные свойства! Верблюды неспроста отличаются от нас, жителей предгорий. Молча шествуют проложенным маршрутом, который называется  к а р а в а н н ы й  п у т ь. Знающие люди вообще называют горб верблюда — рюкзак… Хррррррр… Два горба — два рюкзака, три горба — три…….  Хрр…

… Ты, взвился Толян, озаренный изнутри синей молнией, доебываешься до Екатерины Андреевой. А ты до Екатерины Андреевой не доебывайся! То есть удар молнией преобразил человека, реконструировал какие-то отмирающие части общей модели. Теперь указание на клыки Екатерины Андреевой воспринимал как посягательство на автономию личности, личность, орал, субстанция неприкасаемая, с клыками либо без клыков. Дети, однако, ищут на телевизионном экране уроки жизни. Подними глаза, убедись: минимальные правила ориентации в мире взрослых. Равнодушие, помноженное на бессердечность… вернее — бессердечность, плюс равнодушие, плюс холодный скользящий взор, который ничего решительно в себе не таит… Дитя — водоросль, колеблемая ветром. Там нету ветра, под водой ветер отсутствует. Под водой, возможно, ветер отсутствует — но в душе человеческой очень даже дует ветер… И и́дут зимние снеги.

— Не и́дут, а иду́т. И не снеги, а снега.

— Не факт, МОЙ МИЛЫЙ АВГУСТИН. Поэзия, если тебе интересно, вся построена на нарушении грамматических норм. Это вызов.

— Кому?

— Грамматическим нормам. Мама мыла раму — неплохая строка, но никак не годится для стихотворения «По дороге зимней скучной».

— Мудозвон.

— ???

— Мудозвон без компаса.

То есть после удара в Толяне как бы нарушились границы прежней реальности, сдвинулась земная ось, что в каких-то случаях оборачивается нарушением порядка в местоположении материков. Вплоть до сдвига полуострова Индостан.  С н ы  с т о я т  у  е г о  п о р о г а…  Сны и вообще стоят у порога, поджидают, когда мы несколько расслабимся, и вторгаются… Такова реальность, она (что небезразлично и ученым) перемешивается с нашими снами, образуя милую путаницу. Однако Филина, вооруженная серпом и молотом, бензопилой «Дружба» вооруженная, стремится  р а з ъ я т ь… Притом что сама липнет мордой к телевизору (к голубому экрану). Давай поженимся, и тому подобная информация… Давай поженимся — почему нет? как говорится, без проблем. Подари сеструхе байковые трусы, а себе купи  н е й л о н о в ы е. Тогда и поженимся, а то тоже — милая Гретхен… К женщине в таких трусах, если хочешь знать, можно подходить, лишь соблюдая технику безопасности… маску вон для сварочных работ надел и пошел… Да и то, если ты  с п е ц и а л и с т-станочник… Это у меня байковые трусы? Да таких сейчас не производят. Не производит промышленность. Знаю, знаю, мой друг, байковые трусы не производит промышленность, наша блядская промышленность вообще ни фига не производит, да толку что? Их не производят, а ванной комнате что висит? Шорты-бермуды? Отнюдь. Именно байковые трусы. Сверху типа варежки (но гигантских размеров), и цвета — небесного (но это традиционный колорит байковых трусов) — а внутри, если вздумаешь заглянуть… О, внутри — дебри Амазонки! Тьма, пришедшая со Средиземного моря… Легкомысленный путник там затеряется в две минуты, никакой следопыт не возьмет след… Собака Джульбарс задрожит, словно на берегу геенны огненной…

— Положим, Джульбарс не задрожит (это Толян). Это пограничная собака, с ней работают специалисты.

— Согласен, с ней работают специалисты. Но с ней работают специалисты-кинологи, а не специалисты по байковым трусам. По их неведомым глубинам…

— Женщина вообще состоит из одного измерения.

Тут стоп, внимание. Толян, в своем прозрении, дошел до важного тезиса.  Стоя  в дверях (это происходило однажды в четверг, чуть ли не на Пасху), высказался следующим образом:

— Женщина состоит из одного измерения. Это измерение —  г л у б и н а.

Хо-хо, Толян, вот голова, его бьет током, как героя Севастопольской страды, а он только крепнет! Вот и открытие выскочило из человека (причем самое настоящее открытие, Брокгауз и Евфрат позавидуют). Не Евфрат. А кто, милый ты мой? Именно Евфрат, там зародились первые прародители наши, Тигр и Евфрат. В истории все парами. Тигр и Евфрат, Гензель и Гретель, Скалли и Малдер… Но глубина, глубина в бабе — это факт, больше того —  а р г у м е н т   и факт. Ни длины, ни ширины, ни мозгов. Одна лишь глубина — ууу! Марианская впадина. Лабиринт Минотавра. Ежели ты   в н у т р и,  то, считай, провалился в колодец собственной биографии. В огне брода нет. Семь пар сапог износишь, белы ноженьки вдрызг… А конца дороги не видно, по ней (слушай и не вороти рыло), по дороге этой идут живые и мертвые, идут — клянусь! — даже депутаты Государственной Думы, одинокие нагие люди, ибо тут, как в бане, либо как в смертный твой час: не важны мнимые покровы,  ТАМ  они не интересны, там ты точно дитя — из утробы в утробу, из ночи в ночь, в тень траурных кипарисов, в прохладные сумерки под карамельным гаснущим небом… Филина тоже вон стала в дверях, заслушалась наша резиновая Зина… Стоит, краснеет, как маков цвет, а день ведь только занялся… Однако вид такой, словно  б а н н ы й  д е н ь.  Так и пышет.  Что ж за глубина такая (любознательная ты наша). Но Толян, он не дурак, хотя и удар прошел не бесследно, померк и начал заговариваться, года, говорит, шалунью-рифму гонят… В общем, Толян вскользь заметил, что об исчезнувших в глубинах даже говорят: в пизде потерялся. Это означает: сбился с пути. Утратил, грубо говоря, ориентиры… Услыхав про пизду, Филина полезла в амбиции (слово ее будто заворожило). Сволочь, орет, и ты сволочь, и ты — обе сволочи. Обе сволочи — такова ее грамматика, таковы Аз, Буки… Короче — мои университеты.

— О! — это Толян информирует. — Новости идут, Екатерина Андреева.

Точно, не врет Толян (да и к чему? Он не богатый наследник, чтобы врать, не политикан). Екатерина Андреева, воротничок, хрустящий галстук, жемчужные перышки… Ноги твои как ворох пшеницы, ммм. Или живот как ворох пшеницы? Первоисточники — яд. Блок новостей (орет Толян); ПЕРВЫЕ НА ПЕРВОМ! Поглядим, что ж. Новости для того и показывают, чтобы обычный человек не бежал неверной дорогой к проруби. А получил надежду на благополучный исход. Вчера вон показывали Президента в пустыне, без пресной воды, ни единого деревца (не считая колючек, типа перекати-поле). И что ж? пресс-секретарь начал скулить, референты заплакали солеными слезами, морды в песке, в каких-то непотребных пузырях… Пески образуют барханы в виде Кремлевской стены, других памятников. Но Президент, надо отдать должное, не моргнул глазом. Вообще застыл, как собственный брат-близнец: ни движения, ни ропота, ни дружественных угроз. Суслики выстроились полукругом… (или это в телевизионной версии?). Короче, стоят в молчании дети природы, как бы напоминая, что между человеком и стихией существует невидимая грань… Президент принял беспрецедентное решение (это Екатерина Андреева) — а в кадре пески и лепет барханов, оазис — источник пресной воды;  насаждения… Суслики сидят, как приклеенные. Толян орет, что это муляжи. Но какие же муляжи, господи, когда глазки так и прыгают, как зверьки? Это не муляжи, а натуральные суслики, возможно, из зоопарка, тут никто не спорит. Но именно животные, а не сотрудники в масках.

… Но что обидно? Что мучительно больно? Обидно, что сусликов мы видим, а клыки — горящие огнем клыки! — не замечаем… В то время как милая Екатерина Андреева  НИ НА СЕКУНДУ НЕ РАССТАЕТСЯ С КЛЫКАМИ. Такие брекеты, таков львиный зев, Солнце горит на ее устах, то, что нас ждет, покажет время, но покажет ли? Огонь пляшет на клыках, как разбойник, как Мудила-богатырь (извиняюсь)… И где ваше долбаное МЧС? Пламя вырывается из-под контроля, а что вы хотите. Дари огонь, как Прометей, получите подарочек. Но нету никаких клыков! А это что? Ну что ЭТО? Отблеск солнца? Луч пурпурного заката? Клыки это, дорогие соотечественники, братья, как говорится, и сестры. Причем — клыки государственной важности (раз на первом-то канале). Такие клыки, между нами говоря, что впору объявлять минуту молчания, тихий час впору объявлять… Послушаем тишину, ребята-зверята, у? Но как она губками-то, губками шевелит, Снегурочка ты наша, подруженьки в лес завлекли да там и бросили, вернее, не бросили, а затеяли прыгать через костер, такой в те времена был вид спорта: прыжки через костер (из пизды на лыжах, по-русски говоря); и вот пламя бабахнуло вплоть до неба, вон у девок ленты зашевелились, как языки пламени — оранжевые, фиолетовые, каждый охотник желает знать, где сидит фазан, и прыгают милые мои, сигают душеньки-подруженьки, а пламя бьет до верхнего неба, редеет облаков летучая гряда, вон как бьет, как фонтан Пятнадцать республик, как гейзер имени товарища Кирова… и раз! И два! А девы в пламени уж повели хороводы, слов в песне не разобрать, да и какие речи у огня? Пламя-пламя-пламя-оранжевое-фиолетовое-змеиное-пасть разверста-огненный лес пришел на смену березовой роще, прощай, художник Левитан! Толян, помнится, даже заплакал, жаль, говорит, утерять этакую красоту, какую красоту, что ты. ЭТАКУЮ красоту, какую же еще. Березы эти утратить, береза, в конце концов, носит белую кору, как невеста, для чего невесте кора, урод ты, Толян, извини, конечно, разве невеста — деревянная чурочка? Она дева, ей требуются иные покровы, рубашка легче облаков, вот что ей требуется (по статусу).

Екатерина Андреева нипочем не наденет рубашку легче облаков. Да, это факт, но и подумай: как станешь в такой рубашке говорить: то, что будет завтра, покажет время. Под такой рубашкой должно струиться тело, как мимолетное облако (кратковременная облачность). А Екатерина Андреева обладает телом по цене недвижимости, то есть дорогим, но крепким, как фундамент. Когда закладывали-то баню на пересечении улицы Ленина и Свердлова? Да толку что закладывали, бани нет и нет, как говорится, прощай, немытая Россия, в смысле наоборот. Тем не менее, фундамент лежит. Да, это так, фундамент лежит, а это цемент, кирпич, другие материалы.

м о л ч а н и е

… либо вон метеорит в Челябинской области! Ха. Метеорит. И на Марсе будут яблони цвести. А что ты думаешь. Думаю, что, может, яблони и будут цвести, но яблони, лишенные яблок. Устроили нам Тунгуску местного значения. Типа немытые рыла, довольно с них и такого небесного гостя…

— Какого же тебе еще нужно?

— Мне нужен небесный гость величиной с дом.

— С трехэтажный дом?

— Трех- либо четырехэтажный.

— Это, милый мой, гордыня. Это Вавилонская башня. Более того: башня из слоновой кости.  П у ч и н а  в р а з  п о д ъ е м л е т  г р у д и.

— Не понял.

— Метафора. Тут понимание не важно.

м о л ч а н и е

ЧАСТЬ 2. ДЕВА И СМЕРТЬ

Осень приступила к порогу (о чем свидетельствуют и приметы); листва, разбросанная щедрой рукой, да чья же это рука, это рука природы. Матушки-природы? Вот именно: рука матушки-природы. Золото оловянным светом вторглось… Огни, но гаснущие, ибо ландшафты померкли в туманной дымке, растаяли, как соль на дне опустевшей банки. Что за соль? Откуда мне знать. Где-то имеются настоящие солевые озера… Мертвое море… Но олово, олово, льет скудный оловянный свет на бледную землю, и вон уж заскользили по небу железные огни летающих тарелок, медь, олово, свинец, вся таблица Дмитрия Ивановича Менделеева… Эти огни — вестники. Да ну? Ну да. Именно вестники, от слова «весть».

— Ты телевизор на подоконник поставил для прикола? (Это Филина, руки в боки, словно пан, откуда, спрашивается, образовалась баба? Из зловония Нижнего мира, больше-то неоткуда…)

— Не для прикола. А для звука. Как  г р о м о к и п я щ и й  к у б о к.

… Она найдет на меня управу. На меня, на телевизор, на Толяна найдет управу! Ищи, что же, почему не найти, вон осень раскинула мертвые руки свои, а ты ищи управу, в облаках, текущих сквозь фигуры человеческие, сквозь  в ы с т р о е н н ы е  п р и о р и т е т ы, сквозь фиолетовые небеса поздней осени ищи управу… О, угрюмые небесные волки! стали полукругом и наступают, сжимают в кольцо, ищи-ищи управу… Верно, думаешь, управа — гриб?  А б а б о к?  хлеб да соль, мыло-спички-керосин? ЕКАТЕРИНУ АНДРЕЕВУ ПОКАЗЫВАЮТ! О, чудеса, то есть и осень не уничтожила эту женщину-крепость? Женщину-твердыню с человеческим лицом? Сыворотку из-под простокваши?? Не скрою, удивлен… Поражен по самое не хочу. В комнате и без того ступить негде (не говоря: приклонить голову!) — а они показывают Екатерину Андрееву. Хлам, руины, пустыня, маунды, барханы… Вон сыскался галстук 1973 года выпуска, в рубчик, вернее, в клетку… Другой реквизит… Культурный слой, по выражению Толяна, нда, культурный слой, поверженные культы… на тумбочке ингалятор Махольда… (чистящая такая штука, вроде тибетских трав, но наш, отечественный… Ингалятор  и м е н и  т о в а р и щ а  М а х о л ь д а). И клыки, светлые, как булатный мой кинжал, как товарищ светлый и холодный, горят молча во тьме осенней — гул, Тихий океан подступает к дому, последний остров противостоит рыбам, хаосу противостоит… ибо что может человек — помимо того, чтобы следовать Конституции? Он может противостоять хаосу и спокойно глаза в глаза встретить холодный блеск, пламя пляшет на клыках, нет, не пламя, а свет вечерний, алая кровь юного Роланда, взвейтесь кострами, синие ночи, будь готов, Екатерина Андреева сама по себе, клыки сами по себе, быть может, им выдают по паре клыков?  чтобы воздействовать на электорат? Чтобы наш сиротливый путь не был топтанием на пустом берегу, но был озарен огнем, играющим на клыках? Клыки — прародители наши, то есть еще до того момента, как цивилизация  н а ш л а  н а  н а с  у п р а в у… Еще не было телеграфа, отсутствовал телевизор, а клыки уже горели, как звезда Бетельгейзе (и Луна продолжала лить серебро, да всё без толку, электорату Луна что? Плюнуть и растереть. Менее, чем Государственная Дума…).

— Твоя Екатерина Андреева (проснулся вдруг Толян) — как римлянка во славе.

— Выбирай выражения.

— Ась?

— Выбирай выражения, пидор.

Но  как станешь строить диалог, если осень льет свет на склоненные головы электората? Аргументы и факты приобретают цвет пепла, фигура Президента в тисках пустыни каменеет; его пресс-секретарь — ууу, сука, такой хладнокровно наступит на кого угодно… хоть вон на мирного паучка, что перебежал ему дорогу в Кремлевских палатах… На любую устрицу.

м о л ч а н и е (фигура умолчания)

Это не грипп, о нет. Антибиотики не заглушают, свет что льется с осенних небес, им невдомек… Второй день сквозь окно, лишенное занавесок, сквозь хрустальный блеск отсутствующего стекла, чрез таинственный телевизор глядит на него, не отступая, женщина с горящими клыками, диктор центрального телевидения (первые на первом, у?). Екатерина Андреева, в глазах которой вместо будней фигура Президента на вороном коне, как Климент Ворошилов в кинохронике, Президент контролирует войска на Красной площади, он принимает парад, но отвергает  ч е р в ь  с о м н е н и я… червя… А ныне (ибо осень, осень) Екатерину Андрееву показывают с пластмассовыми бельмами взамен карих яшмовых глаз. Быть может, закончился какой-то необходимый реквизит? Либо истощилось терпение? Но бельма прочно установлены в глазницах — с тусклыми голубоватыми прожилками, как желтеющие нивы… Милая Екатерина Андреева. Почему у тебя такие большие руки? От кого прячешь стальную ногу, грозную, как гнев Господень? Никакой температуры, это жар души (это бредит малярия); антибиотики ложь, спартак чемпион, первые на первом… Подыхает мужик, вот хоть уксусом его оботри, да не в рот лей, урод невостребованный,  в и с к и   оботри. Сама подмойся, советчица, я-то дело говорю, уксус — народное средство, а антинародное не хочешь? Толян? Филина? Вот и растаяли они, их растворила своим непобедимым светом осень, они более не электорат, но  м о г у ч и е  м и а з м ы,  ч т о  и с т о р г а е т  з е м н о е  ч р е в о!  а взамен их темных рыл…

взамен ароматов Филиной

и Толяна — человека кроткого, однако ориентированного более на негатив…

(оба они теперь стали как вестники из немого отряда фей, ни мысли и ни речи, одни испарения и неслышный шелест)

взамен реформ (включая и реформу образования)

НА СМЕНУ ТОТАЛЬНОМУ ДИКТАНТУ

Орлиный клекот (наподобие поэмы Лермонтова), но не Кавказского цикла, ибо орлы, хотя и не дети равнин…

КЛЫКИ ПРОБИВАЮТ ЭКРАН

… грипп вирусный свиной грипп возможно свиной какой еще-то? Сама свинья, вот и мерещится…

Фантомы вкруг него зашевелились… В мое гнездо исчадья темноты вторгаются (вламываются, разрушая первоначальную стройность) КЛЫКИ. Имя моей державы отныне КЛЫКИ… и слова государственного Гимна — клыки… и цвета национального флага — клыки… Отец и мать, отечество мое… Клыки, огонь и ропот, кровь и кровь… В пробирках и на этих штуках… не вата, а как их… предметы женской гигиены, но не памперсы… Да и бог с ними, ибо кровь тут и там, как в кинофильме о принце Гамлете… Макбете… Помирает натурально, погляди ЛИЦО КАК МЕРТВЫЙ ПЕПЕЛ, это не лицо, дура. А что это по-твоему? Или я лица не отличу от прочего? Не отличишь, и никто не отличит… НЕ ЛИЦО, НО МЫСЛИ… Мюсли? Дура ты дура. Мюсли — пластмасса, а тут   н а т у р а л ь н ы й  п р о д у к т.

Кровь, кровь, даже и на устах, ах, Екатерина Андреева, дорогой мой человек, для чего ты хватила этой густой, как мед, крови? Медленно сползают капли по круглому подбородку… Сегодня чаша твоя — прохожий, случайный, как подорожник… А завтра? Ты, ДИКТОР ЦЕНТРАЛЬНОГО ТЕЛЕВИДЕНИЯ (а это звучит гордо) — а пьешь кровь, как голодный волчонок из сосков материнских… тянешь кровь своими пластилиновыми губками (а прежде вонзаешь в шею стальные клыки), вчера — прохожий, сегодня — родственник по линии мужа… Портрет жены брата. Либо брата жены? Кровавая леди, голубка нежная моя, для чего склонила лицо свое, украшенное мертвыми клыками, к лицу моему? К моей усталой шее?

… потом, подавшись медленно вперед, могучей грудью, как ловец жемчужин над глубиной…

Боль… бооооль… Ты погляди на него только, надо вызвать  т е р а п е в т а, я тебе говорю. В прошлом году один точно так помер. Шурин Люды Черемесиной, что ли. Глотнул нерафинированного масла и пошел желтыми пятнами. Как на обоях вон в кухне… А ШЕЯ!..

— Что шея?

— На шее кровь. Расцарапал себя в кровь, от усердия…

— Видно, дышал с трудом, накануне обморока…

— Дура. Это не обморок. На глаз его погляди.

— Как же поглядеть? Глаза не видно. Закатился, вон только  б е л о к  желтеет…

— Именно что закатился. А теперь включи логику. А то телевизор включать научились, а логика… На шее кровь, кровь на шее, шея в крови, алеет, пламенеет, жжет, бурлит, каменеет, застывает, гейзер, а после — пепел, руины, мертвая порода, след сгинувшей цивилизации слабо проступает, еще бы не слабо, шнурки развязаны, голова обвязана, кровь на рукаве, кровь — клыки, милая дева, имя твое — клыки, твой голубой экран — клыки, чада твои — клыки, далее запятая, ибо твои многоточия — ложь, вернее — клыки, клыки, клыки,

м о л ч а н и е

м о л ч а н и е

Утром загорелась звезда Бетельгейзе. Прежде ее свет слабо доходил до земли, а нынче дотянулся бледный луч. Как тонкий укол, не разбирая дороги, вторгся в земное пространство, отмечая след смерти, стойкий, как невыводимое пятно. Луч — огненный подвижник, когда уж фонари вдруг вылиняли, как обои…  в последний день (в последний день Помпеи)… когда на лица лег унылый свет отчаянной (невразумительной) заботы… а карманы сделались пусты — добыча ветра, добыча мглы холодной… и надежд нестиранные флаги… поношенные, как пальто навырост…

Холодный луч проник сквозь ржавчину затворов, сквозь крепость, что сложили государства, оберегая мнимые пределы…

Огнем, огня, огонь, все падежи, все, сколько есть, — все шесть? Шестнадцать? Тысячу? Огни

кровь закипела, после стала твердой,

скрепляя будущие кирпичи

(материал для будущих созвездий)