ISSN 1818-7447

об авторе

Роберт Лоуэлл (Robert Lowell, 1917—1977) — американский поэт и переводчик. Окончил Гарвардский университет, дебютировал в 1944 г. книгой «Страна непохожести» (Land of Unlikeness), за следующий сборник «Замок лорда Уири» (Lord Weary's Castle, 1946) получил Пулитцеровскую премию. В 1947 г. был удостоен звания Поэта-лауреата США. В дальнейшем выпустил еще десять сборников, в том числе вновь удостоенный Пулитцеровской премии сборник «Дельфин» (1974), а также переводы из Эсхила, Расина, Бодлера, Рембо, Мандельштама и др.

Ефим Беренштейн родился в 1957 году. Кандидат филологических наук, доцент Тверского государственного университета. Публиковался в антологии «Нестоличная литература», альманахе «Легко быть искренним» и др., выпустил несколько книг стихов. Переводил с английского труды по истории, прозу С. Беккета, стихи Р. Лоуэлла.

Новая карта русской литературы

Другое наклонение

Роберт Лоуэлл ; Мария Мартысевич ; Кристиан Лундберг

Р. Л. — один из самых ярких американских поэтов ХХ века. Свои стихи он относил к «исповедальной» лирике, и это означало органичную духовную включенность автора в историю и культуру своей страны и, одновременно, глубинную внутреннюю самооценку. При этом поэт всегда демонстрировал свою дистанцированность от политических и даже «модных» эстетических «веяний времени».

Гордость на грани высокомерия у Р. Л. была подпитана тем, что он продолжал поэтическую традицию своих родственников — предшественников на поэтической стезе: это и его прадед Джеймс Рассел Лоуэлл — весьма яркий романтический поэт, и его тётушка Эми Лоуэлл, ставшая одним из первых представителей поэтического авангарда в США.

Р. Л. непредсказуем. Поэт филигранно — то всерьёз, то с иронией — играет англоязычной стихотворной стилистикой от времён барокко до модернизма вплоть до замечательной книги «Imitations», где его «подражания» поэтам от Гомера до Пастернака ярко подчёркивают сам факт незыблемости и преемственности в поэзии (помните: «И снова скальд чужую песню сложит…»). 

Это же относится и к языку Р. Л. Умение органично сочетать просторечия и архаизмы, «высокий» и «низкий» стили, регулярную и экспериментальную поэтику, наивность и глубину включенности в культуру делает каждый его текст непредсказуемым.

Книга «For The Union Dead», из которой сделаны эти переводы, пожалуй, самая репрезентативная и талантливая в творчестве Р. Л. Некоторые стихи из этой книги ранее переводились на русский язык. Я, как переводчик, считаю, что некоторые тексты американского поэта следует донести до нашего читателя более адекватно и, к тому же, познакомить с доселе непереведёнными произведениями автора.

Роберт Лоуэлл

Из книги «Умершим за Союз»

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Домой — в потаённую норку,

Где мои облысевшие приятели

При деле,

Где собаки ещё помнят мой запах.

 

По воде

Против течения,

Ногами по дну…

А в глазах — зелень воды.

Тонешь и понимаешь:

Вот он, свет.

 

Нет ничего мертвее,

Чем главная улица

Этого городка,

Где почтенный вяз вязнет

И чахнет,

Облепленный смолой,

И листья на нём не родятся,

А значит, и не опадут,

И как ему бороться с зимой?

 

Но я помню его распустившуюся роскошь.

Как же было светло

В доверчивые минуты ночи

Юного лета,

Когда эта улица

Всё же была затенённой,

Когда эта улица

Была алтарём,

На котором мы с тобой

В жертву принесли

Жажду нашей плоти.

 

Тогда я стал взрослым.

Тогда я, как дерево, рос

И обрастал ветвями —

Густыми, зелёными,

Обнимающими,

Дарующими укрытие…

 

И вот я возвращаюсь домой.

Окостеневшие вязы стоят вдоль дороги, как жерди.

Я-то сам вырос

На целый фут

После того, как ушёл.

И со своей высоты

Не вижу грязи под ногами.

 

Но иногда мои тускнеющие глаза

Блуждают и ищут

Имя без лица,

Лицо без имени…

Они боятся

Моих шагов

И убегают,

Вспархивают,

Лысые, как птенцы,

Махая собачьими ушами,

Как крыльями.

УРОК

Хватит валяться, читая школьную Тэсс из рода д’Эрбервилей,

Заснём. Вот и бéлки так высоко и волшебно

Осыплют зелеными веточками наш сон.

 

Весь этот пейзаж — для кого-то он мёртв

Или спит вместе с нами, а значит, мы тоже мертвы

Или снова уснули — и что нам мгновенье и век, жизнь или проживанье?

 

Зелёная подушка травы и тот же сухой отпечаток следа,

Игрушечная детская лодка на детских волнах, и тот же сухой отпечаток ветра.

И мы там, где были. Бу-бу-буде… Мы были.

 

Возможно, деревья забыли расти в летнем беспамятстве;

Им дан был день, чтобы их вены насытились, — но все соки ушли в корни.

Ну, а ночи? — Теперь уже спите.

 

О свет светящий, освещающий окно моей юной ночи,

И никогда ты не выключишь свет,

Пока еще книги — в библиотеке, и пока продолжается чтение.

 

Ягодка барбариса воткнута в изгородку.

Так больно, как будто разорван сгиб пальца,

Больно, как от укола терновника. И лист повторяет урок.

CРЕДНИЙ ВОЗРАСТ

Вот и дожил.

Уже меня долбит середина зимы, Нью-Йорк

Буравит мне нервы,

Когда я иду по обшарпанным улицам.

 

Сорок пять.

Что дальше, что дальше?

На каждом углу я встречаю Отца

Моих лет —

И живого.

 

Отче, прости мне

Мои оскорбления,

Как я прощаю

Тех — я

Их оскорблял.

 

Отче, Ты никогда не восходил

На гору Сион, но оставил на горной коре

Мёртвые следы

Динозавра.

Я должен идти по этим следам.

НЕОКЛАССИЧЕСКАЯ УРНА

Почесал голову, а там черепашья скорлупа

Прилипла к макушке.

Каждая волосинка — дыбом:

Наэлектризована,

А мои соки вроде топлива —

Пузырятся и гонят мотор.

Вперёд, знаем, куда гнать!..

Тупая башка!

Ну, жужжала у неё жалкая скорлупа,

Когда я

Слетел с колоннады

Бледных цилиндрических стволов,

Подобных остриженным соснам.

И ни веточки.

Отдохни!

Я не мог отдохнуть. На полной скорости, вписавшись в поворот,

Я пролетел мимо статуи нимфы,

Сотворённой из благородного камня.

Её приподнятые руки

С чистыми подмышками,

Влекущими к объятиям,

Одна из её грудей обнажена…

Седые от дождя и седеющие в тени.

И дальше, дальше,

Пока дорожка не превратилась

В канаву,

Я пробирался меж замшелыми вонючими болотами

И задержался, чтобы увидеть и не забыть

Такие же скорлупки, что и у меня.

Они отпечатались на мёртвых корягах.

 

В этот чудный сезон

Мой улов черепах

Составил тридцать три штуки.

Они плюхались в нашу садовую урну,

Как монетки в банку, —

Блямс и плюх, —

Черепашка на черепашку —

За кусками

Халявных шматков сырого мяса…

О, неоклассическая белая урна, о, нимфа,

О, лютня! Тот мальчик был безжалостен,

Что элегично бренчал об их печали,

Поскольку время тянулось,

И черепашки взрослели

И дохли,

И всплывали в вонючей пузырящейся пене —

Обмякшие морщинистые головы

И волочащиеся от боли ноги… Что боль? Для черепашек ничто. Ни

Достоинств, ни величья — еще меньше

Моей свободной воли гордо убить комара —

Ничего! Черепашки! Я чешу свой череп —

Череп черепахи —

И вдыхаю дохнущих черепашек запахи.

Они из урны хромают: небось, доживу! —

И падают в серую горбатую траву.

Перевод с английского: Ефим Беренштейн