Кораблик счастья Перевод с японского Сергея Аникеева

Не только я, но и соседи говорили, что такого противного мальчишки, как Кин-тян, еще никто не видывал. Он был дерзок и неуправляем, с ним просто не знали, что делать. Он мучил кошек, собак и других животных. Он обижал всех, кто был младше его. Своих друзей-сверстников он бессовестно обманывал. С ребятами постарше и посильнее он был хитер и коварен. Поэтому все его ненавидели.

Что уж говорить про учителей, если он совершенно не слушался своих и не боялся чужих родителей. И если бы только не слушался! Он всегда делал все наоборот.

Кин-тян был настолько груб и несдержан, что его не могли устроить ни в одну школу. Случалось, что своими выходками он выводил отца из терпения и тот сильно бил его. Однажды дошло даже до того, что отец, не помня себя от гнева, так избил его огромной палкой, что Кин-тян потерял сознание. Но от этого он не менялся в лучшую сторону, а становился, наоборот, еще хитрее и вреднее.

И что удивительно, сколько бы его ни бил отец или друзья, как бы жестоко над ним они ни издевались — он ни разу не заплакал. Он только вскрикивал от боли, но слез его никто никогда не видел.

Из окружающих совершенно никто не любил Кин-тяна. Даже кошки и собаки, увидев его, старались побыстрее куда-нибудь удрать. А маленькие дети при появлении Кин-тяна тут же бежали домой — прятаться.

Характер Кин-тяна, похоже, с возрастом становился все хуже и хуже. Хороших приятелей и любимых вещей у него не могло быть. О любом человеке он говорил с раздражением и только плохое, а окружающими вещами был недоволен и называл их скверными словами. 

Соседи говорили, что в этого маленького ребенка вселился огромный черт, а настоятель ближайшего храма сказал, что им овладели души его жестоких предков, которые любили только самих себя, которые не знали ни сострадания, ни милосердия к людям. И в своих проповедях он говорил, что человек, который не может любить бога и помогать людям, навлечет погибель не только на себя самого, но и своим детям, и внукам мостит дорогу в ад.

Стоило отцу или матери взглянуть на сына — их сердца разрывались от жалости и печали, а мысль о будущем ребенка приводила их в такое подавленное состояние, от которого они не могли оправиться часами.

Вот так, ненавидим всеми и сам питая ненависть ко всем, Кин-тян достиг 12-летнего возраста. Хотя в школу он почти не ходил, но и у него дома, и у друзей не было таких книг, которые бы он не читал. Даже те, кто совершенно не мог терпеть этого мальчишку, признавали, что из всех местных ребят он самый сообразительный.

Случилось так, что именно в это время я снимал комнату в доме Кин-тяна. Мне были не в радость даже хорошие благовоспитанные дети, потому что они мне быстро надоедали. А тут нате вам: Кин-тян — зловредный и непослушный мальчишка! К нему я совершенно не был расположен. Даже прожив у них несколько месяцев, я с ним так и не заговорил ни разу. Поднимаясь к себе на второй этаж или спускаясь вниз, я говорил: «Здравствуй, мальчик». А вечером хватало «Спокойной ночи», и этим исчерпывалось наше общение. Отец и мать Кин-тяна часто рассказывали мне о его дерзком поведении. Слушая их, я благодарил творца вселенной, что этот гадкий мальчишка не мое дитя и не брат мне.

Натворив что-нибудь, Кин-тян частенько приходил ко мне в комнату и спокойно читал книги. А мог просто долго разглядывать три старинные небольшие скульптуры, которые стояли у меня на полке в токонома¹[1] Стенная ниша с приподнятым полом и полочками. — Примеч. перев.. И вот, когда он предавался этим занятиям у меня в комнате, мы с ним как-то незаметно стали общаться.

2

Среди моих скульптурок одна была особенно хороша. Это была фигурка прекрасного лицом и телом ангела из белого мрамора — старинная греческая скульптура, доставшаяся мне от моих предков. Она изображала мальчика лет двенадцати. И что удивительно, он чем-то напоминал Кин-тяна. Улыбающееся лицо ангела обладало какой-то притягательной силой. А когда ночью на него падал лунный свет, оно становилось очень похожим на лицо живого ребенка. Даже трудно было поверить, что это творение человеческих рук. Кин-тян мог в глубокой задумчивости смотреть на это лицо часами.

Рядом с ангелом стояла фигурка древнего индийского бога-миросозидателя. Он смиренно сидел в позе лотоса. При взгляде на его невозмутимое лицо сразу возникала мысль о том, что вселенная  действительно самое спокойное и тихое место. А сбоку от него — фигура Христа, погруженного в глубокие размышления. Это была старинная работа итальянского мастера.

Однажды Кин-тян, показывая пальцем на этих двух богов, спросил у меня:

— Эти двое — боги, создавшие вселенную?

— Да, они самые.

Услышав ответ, он продолжил:

— А по их лицам этого не скажешь — смотри, какой у обоих отрешенный взгляд, полный равнодушия.

— А может, они, сами впервые услышали от священников, что каждый из них сотворил свою вселенную.

— То есть, мир, созданный Христом, и мир, созданный этим индийским богом, — не одно и то же?

— Да. Хотя вселенная-то одна, но вот богов, создавших ее, говорят, не то чтобы два — а очень много.

— Это очень странно. А это правда, что боги могут все?

— Говорят, что могут.

— А кто глупее — пастор из Америки, буддийский бонза или синтоистский священник?

— Не тебе судить об этом. Знания этих людей еще никто не пытался оценить.

— Да ну! Неужели их знания могут быть ценными?

Я прикрыл ему рот своей ладонью.

Такие вот разговоры случались между нами, и мы стали с ним настоящими друзьями.

3

С раннего детства Кин-тян жаловался, что у него сильно болит голова. А с тех пор, как я поселился у них в доме, головные боли, похоже, были у него через день. Когда боли усиливались, Кин-тян становился еще невыносимее. Я не раз говорил его родителям, что причиной скверного поведения Кин-тяна может быть какое-нибудь психическое расстройство. Выслушав меня, родители бледнели как полотно. Я понял, что они его, несомненно, очень любят и жалеют, и перестал вести такие разговоры.

Но ведь и Кин-тяна мне было жаль! Когда у него начинались головные боли, я забирал его к себе в комнату и старался, как мог, успокоить его. Он говорил мне, что боль немного утихает, когда я обнимаю его, поэтому каждую ночь я спал, прижав его к себе.

Однажды ночью я проснулся от необычного, незнакомого мне звука. Я присмотрелся и увидел Кин-тяна, сидящего у не полностью растворенного окна. Его полураздетую фигуру окутывал лунный свет. Кин-тян, до сих пор не знавший, что такое слезы, плакал. Я не мог понять, что происходит, и тут же вскочил на ноги.

— Что с тобой? — спросил я.

Он молча показал пальцем на небо. Я взглянул и увидел, как, сияя в лучах ночного светила, в сторону луны плыл красивый, маленький золотой кораблик. А в кораблике сидел тот самый ангел, что должен был находиться в токонома. Ангел смотрел на меня и улыбался.

— Не может быть! Это сон!

Я потер глаза и снова взглянул. Все-таки это, похоже, был не сон. Тогда, старясь не привлекать к себе внимания Кин-тяна, я украдкой заглянул в токонома: об ангеле там ничего не напоминало. Кин-тян посмотрел угрожающе на меня и зло спросил:

— Ты что, ничего не видишь?

— Да. А там что-то есть? Одна только луна. Ну-ка, быстренько в кровать! Не хватало еще простыть.

Я насильно уложил его в кровать. Он плакал.

— Да что с тобой случилось?

— Я видел сон.

— Какой сон?

— Мне не спалось, и я стал рассматривать ангела. Вдруг он зашевелился. Я испугался и хотел разбудить тебя. Но он мне сказал: «Не надо шуметь!» Поцеловал меня и говорит: «За мной прибыл Кораблик счастья. Я ненадолго. Я скоро вернусь». И пошел к окошку. «Возьмите меня с собой!» — говорю я ему. «Сегодня ночью не могу. Придет время, и мы с тобой вдвоем поплывем на Кораблике счастья,» — ответил он и ушел. Я побежал за ним, но он сел в золотой кораблик и отправился к луне…

«Бывает же такое!» — подумал я про себя, и сказал:

— Ладно, малыш, перестань плакать! Разве бывают золотые кораблики счастья? Все это тебе приснилось, не иначе!

— Когда я понял, что это сон, мне стало грустно, вот я и заплакал. Грязных и гадких лодок — пруд пруди. А золотой кораблик счастья можно увидеть лишь во сне. Бестолковых и злых мальчишек полно кругом, а прекрасный ангел приходит только во сне. Пошли они все к черту!

С этими словами Кин-тян соскочил с кровати. Лицо его пылало, а глаза гневно сверкали.

— Скажи, а на самом деле есть боги, которые создали мир?

— Этого я не знаю.

— Про всякую ерунду ты знаешь много, а вот о самом важном тебе будто не известно!

— Это не так важно для меня.

— Значит, рассказы буддийских монахов и христианских пасторов  о том, что есть бог, сотворивший мир, — все вранье. Так?

— Ну почему! Это может быть и так. Эти священники, скорее всего, знают больше меня. Это их ремесло.

— Если есть бог, то зачем он населил землю ничтожествами, уродами и гадами, которых видишь на каждом шагу? А золотой кораблик и прекрасного ангела можно увидеть только во сне. Если этот бог всемогущий, он должен был сотворить мир и лучше, и прекраснее. Если он способен создать только такой дурацкий мир, лучше бы он вообще не брался за это дело!

И тут Кин-тян одним прыжком оказался у токонома и выхватил оттуда древнего индийского бога-миросозидателя.

— Эй ты, почему ты не сделал мир лучше? А переделать его еще раз ты можешь? Иль ты слабак?

Вскоре раздался грохот: сотворивший вселенную бог летел вниз по лестнице.

Думая, что все это сон, я пытался проснуться. Тем временем Кин-тян, как безумный, схватил фигурку Христа и швырнул ее за окно.

— Хватит притворяться невинным! Не можешь переделать мир, тогда пошел…

Было хорошо слышно, как внизу разбилась фигурка Христа.

— Господи, отведи от этого дома твои громы и молнии! Да не порази его огнем твоим небесным!

Читая молитвы, я попытался схватить Кин-тяна. Он упал на пол и забился в страшных конвульсиях. Родители Кин-тяна ворвались ко мне в комнату. Оба были необычайно бледны…

Через пару часов прибыл специально вызванный известный психиатр. Он сумел остановить судороги, уложил Кин-тяна в постель и стал задавать разные вопросы родителям. Когда они сказали, что у Кин-тяна дед был душевнобольным, доктор объявил: «Ну, значит, и внук сойдет с ума». Услышав это, мать мальчика без чувств рухнула на пол, как подкошенная. Отец понес ее вниз.

— А что может спасти Кин-тяна? — спросил я доктора.

— В чудеса я не верю. Но если бы вы могли каким-то образом сделать так, чтобы он почувствовал себя счастливым и довольным, думаю, его можно было бы спасти. Но, увы, это фантастика. По крайней мере, сейчас, на случай буйного поведения, я ничего не могу вам посоветовать, кроме морфия или опия. В конце концов, этот ребенок умрет или от медикаментозного отравления, или от менингита. Другого прогноза я вам дать не могу.

Он выписал рецепт и ушел.

Я сел поближе к Кин-тяну. И у меня в роду тоже был сумасшедший дедушка. Он отверг государство, бросил семью, отказался от личного благополучия. И все для того, чтобы сделать счастливыми всех людей. В конце концов, он расстался и со своей жизнью. Его признали анархистом и казнили.

На суде девять из десяти врачей поставили ему диагноз «безумие». И только один врач — очень известный врач — настаивал на том, что мой дед в здравом уме. Суд согласился полностью с мнением этого врача и приговорил моего деда к казни.

Я взглянул на токонома — оттуда, как и прежде, загадочно улыбалась мне мраморная фигурка.

4

После этого случая несчастный Кин-тян, когда у него начиналась головная боль, не выходил даже гулять на улицу, а все время проводил у меня в комнате. А по ночам, прижавшись ко мне, он плакал и просил, чтобы его посадили на Кораблик счастья. А если нервное возбуждение было сильным, тогда ночью он  бросался к окну, твердя: «Это пришел Кораблик счастья!».

Стоя в такие минуты у окна рядом с Кин-тяном, я видел, как к луне плывет золотой кораблик счастья, и у руля стоит ангел, тот самый ангел из токонома. Тут уж я сам стал задумываться: может быть, и у меня не все в порядке с головой. Но как только Кин-тян спрашивал меня, вижу ли я этот кораблик, я отвечал, что ничего не вижу. А когда он становился буйным, мне ничего не оставалось, как укладывать его, дав ему дозу опия.

Но более всего меня пугало вот что: как только наступало время, когда должен появиться кораблик, фигурка ангела становилась невидимой, она исчезала. А потом ангел появлялся снова уже на кораблике. Я решил, что у меня что-то с глазами, и несколько раз ощупывал полку в токонома, пытаясь отыскать его, но я так ничего и не находил. А спустя некоторое время ангел снова появлялся на своем месте в токонома и таинственно улыбался мне. Я хотел было рассказать об этом врачу и родителям Кин-тяна. Но стоило мне вспомнить о моем сумасшедшем дедушке — желание сразу пропадало, и мне уже не хватало смелости заговорить об этом.

Припадки у Кин-тяна стали повторяться через день, поэтому доза опия каждый раз увеличивалась. Если так будет и дальше продолжаться, то случится именно то, о чем сказал доктор: смерть от отравления лекарством или от менингита. Третьего не дано. Я это осознавал совершенно ясно.

Однажды вечером Кин-тян был особенно грустен. Вдруг он спрашивает меня:

— Скажи мне, а почему корабликов счастья на самом деле не бывает?

Я посмотрел ему в лицо — он сильно похудел от болезни, — и мне стало его невыносимо жаль.

— Маленький ты мой, кораблики счастья есть! И прекрасный ангел — это не сон! Тот кораблик, который ты видишь каждую ночь, вовсе не сон. Я тоже его вижу и я уверен, что это никакой не сон. Только попасть на Кораблик счастья может не каждый. Чтобы сесть на него, надо стать таким, как ангел. Но, понимаешь ли, это может сделать только умный и честный ребенок. Потому что тот, кто обижает других, обманывает и хитрит, — такой и в этом мире никому не приносит радости. Тем более он не будет желанным гостем там, где живет прекрасный ангел.

— А я стану хорошим! Смогу я тогда сеть на кораблик?

— Непременно сможешь!

Чей-то голос повторил мой ответ: «Непременно сможешь!»

Мы испуганно взглянули на токонома, откуда послышался голос — оттуда нам улыбался ангел. Затем его не стало. Он словно испарился прямо на наших глазах. Мы открыли окно — золотой Кораблик счастья плыл к луне, весь залитый лунным светом. А ангел с Кораблика смотрел на нас и улыбался.

5

Лицо Кин-тяна с каждым днем становилось все добрее. Глаза его стали необычайно выразительными. Такого раньше не было. И характер у него стал совершенно другим. Кин-тян, из уст которого прежде были слышны только грубости, стал разговаривать ласково и нежно. Если раньше раздавались сплошные ругательства и кипела злость, то сейчас, даже когда ему неприятно, он на это не обращает внимания и ни на кого не злится, а только улыбается. Головные боли постепенно исчезли, и ночные буйства полностью прекратились. Но самое удивительное — лицом Кин-тян стал необыкновенно похож на моего ангела.

Разумеется, и отец, и мать Кин-тяна, а также люди, раньше знавшие его, не могли не удивляться таким неожиданным и поразительным переменам. А наш известный доктор, пришедший через несколько недель осмотреть мальчика, заявил:

— Хотя я и не верю в чудеса, но должен вам сказать, что такое скорое его исцеление — это действительно чудо.

Кин-тян, услышав это, ласково заулыбался, и его лицо стало совершенной копией лица ангела.

— А для меня самое удивительное то, что Кин-тян стал похож на того греческого ангела, скульптура которого у меня, — сказал я доктору.

Доктор с неподдельным удивлением спросил:

— Какая скульптура?

— Вот эта!

Я показал на фигуру ангела, которая стояла у меня в токонома. Выражение лица доктора убеждало в том, что доктор сам не в своем уме. Он пристально смотрел на меня.

— Ничего не вижу, — произнес доктор.

Я подошел к полке, взял фигуру ангела и показал ему.

— Пожалуйста, сами сравните лицо ангела и лицо Кин-тяна. Очень похожи, не правда ли?

Доктор побледнел, как полотно. И тут он вдруг схватил меня за обе руки. Это было так неожиданно, что я уронил фигуру ангела.

— Ах! — испуганно вскрикнули мы с Кин-тяном одновременно.

Ангел должен был упасть, но не было слышно и звука падения — он уже снова был на полке! Он вернулся на свое место в токонома в мгновение ока — стоит себе, смотрит на нас и улыбается. И тут я впервые понял, что скульптура ангела — видение, и что мы с Кин-тяном больны одной болезнью.

— А у вас не было родственников с психическими расстройствами? — спросил доктор, пристально глядя мне в глаза и измеряя мой пульс.

— Нет, таких нет, — ответил я.

На самом деле у меня не хватило смелости признаться, что мой дедушка был сумасшедший. А доктор все продолжал так же внимательно смотреть на меня. Затем он хлопнул меня по плечу и ласково сказал:

— В таком случае, скорее всего, вы будете первым и от вас сумасшествие перейдет вашим потомкам.

В глазах у доктора явно угадывалось смешанное чувство, выдававшее его беспокойство и озабоченность. Читая по его глазам, я прекрасно понял, что именно в нем течет кровь сумасшедшего.

— А в вашей генеалогии, уважаемый доктор, не наблюдалось психических больных? — поинтересовался я полушутя.

Доктор моментально переменился в лице. В глазах мелькнул страх. У него затряслись губы.

— Отчего вы изволите спрашивать об этом? Что, это во мне… заметно?

— Да что вы! Это я просто в шутку спросил, — ответил я ему совершенно спокойно.

6

Прошло несколько дней. Была ночь, часы пробили 12. Я уже почти засыпал. Спавший рядом со мной Кин-тян вдруг схватил меня обеими руками за плечи.

— Эй, послушай! За мной прибыл Кораблик счастья. Я должен идти. Но я не хочу с тобой расставаться.

Кин-тян беззвучно плакал, прижав свое лицо к моему. Его горячие слезы падали на мое лицо. Я чувствовал, как его жар передается моей груди. Думая, что это сон, я попытался открыть глаза. Кин-тян снова заговорил.

— Я хочу взять тебя с собой. Но говорят, что на Кораблике счастья могут поместиться только двое. Тогда я завтра сам приплыву на Кораблике за тобой! Ну  почему кораблик счастья может вместить только двоих? Скажи мне! Ведь можно было бы сделать такой большой корабль, чтобы на него могли сесть больше людей… До свидания, брат! Завтра я обязательно приеду за тобой! Только не плачь!

Сказав это, Кин-тян исчез из виду.

— Что за странный сон! — подумал я и, приподнявшись, сел на кровати.

Ночная тишина поглощала все звуки. Не слышно было даже дыхания спящего Кин-тяна.

— Эй, малыш! — позвал я, но ответа не последовало.

Тогда я проверил всю кровать — никаких следов Кин-тяна. Заметив открытое окно, я подошел к нему — моему взору открылось бескрайнее небо, а по нему, весь в лунном сиянии, плыл к луне прекрасный золотой Кораблик счастья. В нем сидели Кин-тян и ангел — тот, что был в токонома. В руках у них были золотые весла, которыми они направляли Кораблик. Они смотрели на меня, и оба улыбались.

— Не забудь! Я завтра приеду за тобой! Только не плачь! — прокричал Кин-тян.

— Будь спокоен! Я не плакса. Я же не ты, — тихо ответил я и долго-долго провожал их взглядом.

7

Утром следующего дня в доме был страшный переполох. Пропал Кин-тян, который вечером лег спать у меня в комнате. В дом прибыли человек 5—6 полицейских сыщиков и врач-психиатр, лечивший Кин-тяна. В поисках ребенка они перевернули весь дом. А затем устроили мне многочасовой допрос.

Но что бы они у меня ни спрашивали, я на все отвечал: «Не знаю». Отец и мать Кин-тяна смотрели на меня с грустью в глазах. Эти глаза молили меня о том, чего нельзя было сказать вслух. Ну не мог же я рассказать им, куда на самом деле делся Кин-тян?! Неужели вы считаете, что можно было им рассказать о том, как Кин-тян сел на Кораблик счастья и отправился на луну? Услышав такое, полицейские и доктор быстренько упрятали бы меня в лечебницу для душевнобольных. Уж в этом я нисколько не сомневаюсь.

Один из сыщиков вытащил фотографию и, показывая ее отцу Кин-тяна, спросил:

— Вы знаете этого человека?

Отец вздрогнул всем телом, лицо его побледнело, он наклонился к уху сыщика и прошептал:

— Это мой отец.

Сыщик утвердительно кивнул.

— Так я и думал! — читалось на его лице.

А доктор, стоявший молча рядом, пальцем показал сыщику на меня. Лицо доктора в этот момент было мертвенно бледным. Сыщик молча протянул мне фотографию.

Я взглянул: это была фотография моего дедушки. Да, того самого, который отверг государство, оставил семью, презрел личное благополучие и пожертвовал собой ради счастья людей. Я молчал. Думаю, мое лицо красноречиво говорило о том, что творилось у меня на душе. Что уж говорить — наблюдавшие за мной и так всё поняли.

Отец Кин-тяна крепко обнял меня.

— Мужайтесь! Мы дети тех безумцев, которые замышляли осчастливить все человечество. Мы дети тех ненормальных, кто пожертвовал своей жизнью, своим личным счастьем. Но я клянусь перед этой фотографией, что на мне оборвется  кровное родство с сумасшедшими. Я не буду иметь детей, чтобы они не стали пополнением для лечебниц душевнобольных и тюрем.

Оказавшись вовлеченным в этот круг, я тоже поклялся не иметь детей. В это время плакавшая в углу мать Кин-тяна, склонив голову перед фотографией, произнесла:

— Я тоже клянусь!

Здесь снова вступил отец:

— Во имя общества и государства!

— Во имя государства! — прошептали мы с матерью Кин-тяна.

Смотревшие на нас молчали.

Мне был поставлен диагноз: сумасшествие. Полиция выставила перед домом надзирателя, чтобы я никуда не сбежал, а врач-психиатр поселился у меня в комнате, чтобы оказывать мне врачебную помощь.

По ночам с доктором стали происходить такие же припадки, какими страдал Кин-тян: он ходил по комнате, пел песни, в поисках чего-то заглядывал во все углы. Однажды я притворился, что сплю. Он подошел ко мне, взял меня за руку и спросил:

— Ты слышал от своего деда рассказ о Кораблике счастья?

— Что? Рассказ о кораблике?

— Да, о Кораблике счастья. Судя по разговорам, в полночь этот Кораблик приплывает в наш мир в потоках лунного света.

— А у руля стоит греческий ангелочек? — выпалил я.

— Да, вроде, так. А тебе известно, почему твоего деда приговорили к смертной казни?

— Мой дедушка, презрев личные блага, отдал свою жизнь во имя всего человечества. А все его называли мятежником.

— А ты знаешь, что твоего деда все считали безумцем?

— Да. На суде 9 врачей из 10 объявили его безумцем. Однако только один, самый известный врач настаивал на том, что дедушка не сумасшедший. Суд согласился с его мнением, и дедушку казнили. Если вы это имели в виду, то мне это хорошо известно.

— Как ты думаешь, кто был этот врач?

Глаза доктора странно вращались, и мне стало страшно. А он продолжал:

— Твой дед знал секрет Кораблика счастья и, когда хотел, всегда мог поехать на нем.

— А вы откуда это знаете?

— Мой отец был членом их организации. К тому же я… Вообще-то секрет Кораблика счастья был тайной этой организации. Но твой дед сделал этот секрет своей личной тайной, чтобы унести его с собой в могилу. Когда мой отец стал членом этой организации, твой дед обещал ему передать секрет, но так и не сдержал свое слово. Прокатиться на Кораблике счастья — это была единственная мечта моего отца. На этой почве отец, в конце концов, тронулся умом и скончался в лечебнице для душевнобольных. Когда он умирал, он завещал мне, чтобы я, во что бы то ни стало, выведал секрет у твоего деда и раскрыл его всем членам организации. Члены организации, объединенные под девизом «Каждый сам за себя», просили твоего деда поскорее раскрыть им секрет. Но твой дед не соглашался ни под каким предлогом.

— Почему?

— Говорят, что члены организации, владеющие секретом, как правило, переправлялись сами на этом Кораблике. Но использовать Кораблик счастья для переправки по одному не было целью организации. Счастье для всего человечества — это было их замыслом. Решив, что твой дед не раскроет секрета, я тогда…

 — Тогда вы донесли на дедушку. Так ведь?

Доктор утвердительно кивнул головой.

— И сколько же вы получили за него?

Доктор молчал. Было видно, как темнеет за окном.

Доктор заговорил снова:

— Пока шло судебное разбирательство, я говорил твоему деду, что если он откроет мне свою тайну, я, как и другие 9 докторов, дам заключение о том, что он сумасшедший, и спасу ему жизнь…

— Знаете ли, мне кажется, что лучше уж достойно умереть, чем получить заключение о сумасшествии.

— Я думал, что твой дед сбежит, воспользовавшись Корабликом счастья.

— Почему же он этого не сделал?

— Люди, которые задумали осчастливить человечество, так не поступают. Да, остальные члены организации не соглашались и осуждали меня. Но все-таки стали уговаривать твоего деда, чтобы он открыл секрет только одному врачу, то есть мне, а не всем членам организации. За это я, после того, засвидетельствую его сумасшествие, устрою ему побег из лечебницы для душевнобольных и помогу переправиться в Америку. Это был мой план. Я ведь считал, что большой беды не будет, если я исчезну из этого мира, воспользовавшись Корабликом счастья. Они упрекали меня и говорили, что я индивидуалист, что я даже предатель общих интересов. Так говорили даже те товарищи, чей лозунг был «Каждый сам за себя!»

— Так дедушка открыл вам секрет Кораблика счастья?

— Да, он написал мне дарственную, где говорилось, что секрет заключен в старинной греческой скульптуре ангела и что он мне ее передает.

— Ну, и вы спасли ему жизнь?

— Я не сдержал своего обещания. Ты считаешь меня преступником?

Я не знал, что сказать, и не ответил. А доктор продолжал:

— Ну не мог я заявить, что это удел сумасшедших мечтать о счастье для всех людей! Что только люди, потерявшие рассудок, способны отрицать государство, забыть семью и отказать себе даже в личном счастье. Ты что, считаешь, что во мне течет кровь сумасшедшего?

Любой, кто увидел бы его горящие глаза, его пылающее лицо, не смог бы удержаться от мысли, что доктор безумен.

— Ну, а что с секретом?

— Передал той братии.

— А они что?

— Эти негодяи сбежали, прихватив с собой скульптуру ангела.

— На Кораблике счастья?

— Естественно! Сыщик рассказывал, что замысел сделать счастливыми всех людей был сокрыт в той самой скульптуре ангела. И ангел, и эта вся братия бежали без оглядки.

Доктор замолчал. С опаской он взглянул на токонома и почти шепотом произнес:

— А тот ангел и сейчас стоит там?

— Нет, он пропал.

— Куда?

— Понятия не имею. Может быть, перебрался на луну.

— На Кораблике счастья?

— Вполне может быть.

— И Кин-тян тоже с ним?

— А что, возможно.

Часы пробили 12. Вокруг стояла полная тишина. Я спросил доктора:

— А не думаете ли вы, что Кораблик счастья — это бред сумасшедшего?

— И я, и другие врачи считаем, что это одна из разновидностей заразной болезни социального характера, появившейся недавно. Течение болезни у Кин-тяна дает серьезные основания утверждать, что это болезнь наследственная.

— А у вас?

— Не исключено, что я скоро заболею, но пока я еще в полном порядке. Я хотел бы тебя вызволить из рук полиции, но, видишь ли, не следует забывать о том, что эту болезнь ты можешь передать и по наследству, и просто заразить окружающих.

— Не стоит беспокоиться. О таких вещах даже если захочешь забыть — не забудешь.

Доктор заснул. А мне совсем не спится. Я потихоньку встал и открыл окно. Голова раскалывалась от тягостных мыслей. Мне казалось, что я весь горю. Грусть и печаль теснили мне грудь. Было такое чувство, словно она вот-вот разорвется. Любуясь бескрайними просторами величественного небесного свода, на котором  не было ни единого облачка, я всей душой желал еще раз увидеться с Кин-тяном.

И тут неожиданно недалеко от окна появляется Кин-тян на Кораблике.

— Братишка! Давай быстрее садись на Корабль! Скорей, мы отправляемся в Страну счастья! — зовет он меня.

Я сказал, что не могу. Он с недоумением посмотрел на меня и спросил:

— Почему это не можешь?

— Пойми ты, не хочу я на такой кораблик, который может увезти только  двоих.

— Так ведь все корабли счастья маленькие! Обычно помещаются один или двое. Даже самые большие, и те могут взять только пять-шесть человек. Ангел сказал, что большие корабли предназначены для перевозки семей. Да и они редко бывают. В этом мире кораблик для одного-двух — обычное дело. Тем более, ангел мне сказал, что этого нам будет вполне достаточно.

— На кораблик, который может взять только одного-двух, я не хочу. Я сяду только на корабль, на котором уместятся все люди.

— Поверь, на самом деле не бывает таких кораблей!

— Не верю, что не бывает!

— Тогда, может быть, мы, дети, построим такой корабль? — спросил Кин-тян, немного задержав взгляд на моем лице, и взял меня за руку. Я молчал.

— Я хочу сделать такой корабль поскорее, — продолжал говорить он, запрыгивая на Кораблик. — Но знай, что для постройки такого корабля понадобится, возможно, тысяча или даже десять тысяч лет.

— Знаешь, время меня не волнует.

Взяв в руки весло, Кин-тян стал отчаливать, но повернулся ко мне и сказал:

— Знай, что как только у тебя будет желание отправиться на маленьком Кораблике, я всегда к твоим услугам.

Тут мне показалось, что кто-то стоит за моей спиной, и я оглянулся — лицо доктора было страшным, как у приведения. Он стоял, не говоря ни слова. А высоко-высоко в небе, весь окутанный лунным светом, плыл Кораблик счастья. Показав пальцем на Кораблик, я спросил:

— Видите вон тот кораблик?

Доктор молча утвердительно кивнул.

— А голос Кин-тяна слышите?

Он снова кивнул.

— Ну, а сейчас вы верите, что я сумасшедший?

— Не ты один. Я тоже сошел с ума, — сказал доктор напоследок и пошел прочь из комнаты.

8

Я старался заснуть. Глубоко в душе я лелеял надежду, чтобы этот сон стал вечным для меня.

Но наступило утро. Солнце стояло высоко. И люди, и птицы — все встали, и только мне почему-то не хотелось вставать. В дверь кто-то постучал.

— Войдите!

В комнату вошел полицейский сыщик, поздоровался и заговорил:

— Прошу прощения за вчерашнее! Выяснилось, что полиция вас приняла не за того. Вы свободны.

Уж не сон ли это? — удивился я про себя.

 — Значит, вы говорите, что разобрались и я свободен?

— Так точно. Разобрались полностью и окончательно. Доктор, который лечил Кин-тяна, вчера принял яд и скончался. Мы получили его предсмертное письмо, из которого стало ясно, что бесследное исчезновения Кин-тяна — это дело его рук.

— А что же произошло с Кин-тяном?

— Не могу знать. Боюсь, что этот случай так и останется нераскрытым, поскольку главный участник происшествия умер. Сейчас нам совершенно ясно, что этот доктор питал неприязнь к вашей семье. Во всяком случае, вы свободны.

Сообщив это, сыщик вышел из комнаты, а я, приподнявшись, еще долго сидел в растерянности на кровати.

После этого прошло несколько лет. Но и сейчас, стоит мне вспомнить о случившемся, как в голову ударяет кровь, и душа ноет от боли. Да, я всегда буду помнить о том, что в моих жилах течет кровь людей, пожертвовавших собой, своим личным счастьем ради счастья всего человечества.

У меня нет семьи, нет и друзей. И заводить их мне не хочется. Потому что, даже если неожиданно у меня появляется друг, я вскоре должен с ним расстаться. Должен расстаться, пока он не заразился от меня этой страшной болезнью. И чем больше я люблю этого человека, тем скорее мы должны с ним разойтись.

Но иногда мне становится просто невыносимо. Тогда я готов оставить этот мир, и для этого я даже согласен воспользоваться тем маленьким Корабликом счастья, на котором могут уплыть всего лишь два человека. О, сколько раз я уже был близок к этому! Стоило бы только позвать, как Кораблик был бы тут. В этом я не сомневаюсь. Ведь тайна этого Кораблика перешла ко мне вместе с кровью тех чудаков, которые мечтали осчастливить все человечество. Но так до сих пор я не воспользовался этой возможностью.

Пожалуй, и мой дедушка считал, что лучше быть казненным как мятежник, чем сбежать от этого мира на маленьком Кораблике счастья, который берет только двоих.

В минуты отчаяния мне видится огромный Корабль счастья. Такой огромный, что он может вместить все человечество. Причем он не так уж и далеко от нас. Я уверен, что уже скоро на нем смогут отправиться в Страну счастья не по двое, и даже не семьями, а все человечество одной семьей.

Но я все еще боюсь даже показать его другим. Боюсь того, что скажут, что это или плод фантазии больного мозга, или призрак, видимый только сумасшедшим.

Когда же прибудет этот Корабль, на котором поместится все человечество и который увезет всех в Страну счастья?