Блюз старого кино

Когда папа умер

Его дух вселился в телевизор,

который он так полюбил

с первых дней появления этого чуда.

Иногда во время рекламной паузы

между роликами мелькало бледное лицо,

улыбаясь, с товаром, какого

уже лет двадцать нет в продаже.

И когда мы щелкали выключателем,

крохотное пятнышко тонуло

в матовой тьме экрана

практически невосполнимой утратой.

Блюз старого кино

Европейцы,

еще не добравшиеся до наших снов, правы:

по-прежнему преследуемые людьми

Аль Капоне и краснолицыми

апачами, мы пробираемся сквозь чащобу

многоэтажек, среди вырезных теней,

и кровь

у нас в крови.

В темных туннелях под обшлагами

быки вот-вот вырвутся из ворот

и винтовки на взводе.

Тронув пульс на запястье, мы слышим

их щелчок

в наших жилах.

Убийство в Остине, Техас

Энергичный индеец вытолкнул жену,

свою тяжеловесную скво,

прямо в небо.

Он забил её насмерть однажды ночью.

Но ведь мы не видели этого;

мы только видели, как накануне

он, смеясь, раскачивал её на качелях,

всё выше и выше,

пока она не пропала.

Сожаления

История Лотовой жены

не сводится к тому,

что она оглянулась.

Обернувшись,

она сперва обратилась в слёзы,

затем раскисла

в не столь тяжкую рану,

какую можно залепить и замазать

чем-нибудь белым.

Время всё вылечит,

рассуждают солдаты,

засыпая солью

зелёные рты весны.

Война с терроризмом

Нам сказали, эта война никогда не закончится,

так что мы записались в армию на весь срок:

заодно и гарантии занятости.

От войны с наркотиками кое-что осталось,

и мы себя не обидели.

Это, по крайней мере, какой-никакой доспех

против смертельной скуки

в вечном ожидании какого-нибудь террора.

Запаслись мы и чтивом, чтобы убить время,

прежде всего — памфлетами от предыдущих войн,

всех, как одна, успешных, но покамест не завершённых:

против рака, инфаркта, церебрального паралича,

волчанки и гирсутизма.

Ну и другие духоподъёмные книги там были:

«Одолеем безымянную жуть»,

«Как бояться примерно всего»,

«Как обзавестись врагами и оттолкнуть друзей»

и прочее, всё не менее хлёстко.

В конце концов, мы уловили общий смысл:

беззащитность только и была нам защитой.

Тряся сапогами на марше,

и с наивозможной радостью,

мы ждём теперь, когда упадёт второй ботинок.

Слепой

на углу

наигрывает

«Весь мир в ожидании рассвета»

на флейте.

Монеты время от времени

летят к нему в миску.

В паузах он трогает их;

и каждая становится глазом,

распахнутым в другой мир.

Пока они не успели остыть,

он нащупывает проблески чужой жизни,

отражённые в мыльном пузыре

или пойманные врасплох за ночным окном

за миг до того, как там выключат свет.

Позже, когда он дома считает выручку,

они бросают на него холодные взгляды,

не выдающие ничего,

словно глаза мертвеца.

Он прилежен, способен,

он выучил, каков мир на вид,

пока в семь лет

не утратил зрение.

Засыпая, мы все

порой просыпаемся среди тьмы

и ничего не помним,

ни следа от другого мира.

Он проваливается в сон,

и целый мир

расстилает перед ним скатерть праздника.

Возвращаясь, он каждый раз

снова рождается в темноту,

словно радуга осыпается,

и опять он видит всё вокруг

брошенными ему в миску глазами.