Мой друг
Мой лучший друг — палач. Я буду его помнить всегда, и даже когда буду убивать, буду думать о его доброте. Для него самого очень важно, чтобы его любили, но его все боятся, даже жена и дети.
По правде говоря, мой друг со всех сторон находится под давлением. Самое большее, на что он может рассчитывать, — это чтобы люди, видя его идущим на работу или домой, были с ним любезны или относились к нему хотя бы с безразличием.
Может, вы подумаете, что мой друг ненавидит свою работу, но это далеко не так. Он свою работу очень любит и даже получает от нее удовольствие. Но я уверен, что это не садистское удовольствие. Это удовольствие сродни тому, что мы испытываем оттого, что добиваемся успеха в любимом деле, и ничего больше.
Как-то раз мой друг попытался рассказать мне одну историю из своей жизни, но не смог. Всякий раз, начиная говорить, он смотрел мне в глаза, но, словно увидев в них что-то, замолкал. Наконец, заметив мое нетерпение, он сказал: «Я не могу рассказать тебе эту историю, я лишь приведу пример, чтобы ты догадался, о чем идет речь. Представь маленькую девочку, которая засовывает руку в банку с вареньем. Клубничным или вишневым, неважно. Главное, чтобы оно было красного цвета и ассоциировалось с кровью. А когда малышка с восторгом вытаскивает руку, чтобы ее облизать, она вдруг замечает, что рука по кисть отрублена, но при этом ей совершенно не было больно».
Мой друг на секунду замолчал, поднял свой стакан, сделал глоток и продолжил: «Моей единственной мечтой было найти способ убивать людей без боли. Поэтому я и выбрал такую профессию. И, честно говоря, мне кажется, я достиг своей цели. На днях я нашел часть тела, через которую можно убивать людей, не причиняя им боли».
Потом он засмеялся и добавил: «Интересно, не правда ли? Закон предполагает, что может воспитывать людей и убивать их, причиняя страдание, но не догадывается, что я нашел способ разрушить его грязные планы. Разве не так?»
Я ничего на это не ответил, потому что уже обдумывал, каким способом я его убью еще до окончания этой ночи.
Печальный японец
Я сидел в уютном кафе на третьем этаже старого здания и, время от времени касаясь губами ароматного индийского чая, читал рассказ Грэма Грина. Рассказчик, т.е. сам автор, описывал, как однажды он сидел в кафе по соседству с молодой парой и несколькими японцами.
Я дочитал до середины рассказа, до того места, где девушка решает изменить название своего первого романа «Переменчивые воды», которое так не понравилось ее издателю, на какое-то другое, совершенно бессмысленное. Именно в этот момент в кафе, где я сидел, вошли четыре японца.
Наверное, мне следовало удивиться или восхититься такому совпадению событий в рассказе и вокруг меня самого, но ни одно из этих чувств я не испытал. Я снова поднес чашку с чаем к губам и сделал небольшой глоток. Потом отложил в сторону книгу, не дочитав до конца рассказ. Мне хотелось как следует рассмотреть японцев, вошедших в кафе. Я подумал, что, может, мне даже удастся написать рассказ про них. Не знаю почему, но я был уверен, что вид коричневого неба в этом затерянном мексиканском городке заставит меня взяться за перо.
Итак, я наблюдал за японцами. Трое из них сидели вместе по одну сторону стола, спиной ко мне, а четвертый — как раз напротив них, так что я хорошо мог видеть его лицо, выражавшее глубокую печаль. Было понятно, что только извечная японская вежливость заставляет его терпеть присутствие остальных троих соотечественников. В отличие от своих товарищей, заказавших алкогольные напитки, печальный мужчина предпочел ограничиться «Колой» с лимоном, не обращая внимания на подшучивания остальных. Ясно, что их шутки касались его отказа заказать алкоголь.
Я внимательно смотрел на печального японца. Может быть, в тот день он получил известие о смерти кого-то из родных? Или его возлюбленная вышла замуж за другого? Я решил выбрать второй вариант, поскольку то же самое случилось со мной, и мне нравилось думать, что другой человек, из другой страны, может переживать те же чувства, что и я.
Тем временем официант принес заказ, но перепутал и поставил стакан с «Колой» и лимоном перед другим японцем. Не знаю, почему он ошибся. Может быть, потому что люди с желтым цветом кожи нам кажутся очень похожими друг на друга? А может быть, официант, увидев грусть на лице японца, решил, что только с помощью алкоголя он может избавиться от нее.
Эта оплошность официанта рассмешила троих японцев, но грустный мужчина потянулся за своей «Колой», пододвинул ее к себе, а пустой стакан поставил перед товарищем. Затем, также сидя, поклонился.
Один из мужчин, лица которого я не мог видеть, так как он сидел ко мне спиной, дружески похлопал его по плечу и сказал что-то, развеселившее остальных. Затем они со звоном сдвинули свои стаканы и выпили, однако печальный японец в этом не участвовал. Возможно, как и у меня, у него было расстройство желудка, и он ждал, пока выйдет газ из его напитка, а может быть, он настолько был погружен в свои мысли, что забыл и про напиток и про то, что его нужно выпить.
Трое японцев продолжали смеяться и о чем-то разговаривать на своем диковинном языке. За окном начинался печальный закат. Коричневое солнце садилось за плечами грустного посетителя кафе. Если бы я был хорошим художником, то обязательно запечатлел бы эту картину: пространство кафе, освещенное коричневым солнцем, уходящим за горизонт за спиной японца. Но я никогда не был хорошим художником, хотя покупатели моих картин так не считают.
Один из японцев тоже заметил красоту заката и произнес что-то с таким почтением, добавив в конце «Исса», что мне сразу стало ясно: он читал стихи.
На несколько минут в их компании воцарилось молчание. Казалось, они задумались над смыслом стиха. Но потом один из них что-то сказал, и двое других снова засмеялись.
Печальный мужчина выдавил в свой стакан немного лимона и отпил «Колу», затем повернулся, чтобы тоже посмотреть на солнце. Видимо, красота солнца настолько заворожила его, что он застыл в таком положении на некоторое время.
Я открыл книгу, чтобы дочитать рассказ Грэма Грина, но тут заметил, что печальный японец встал и направился к окну. Я пристально следил за тем, что он собирается делать.
Вдруг легко, словно готовая к полету птица, он вскочил на подоконник и выпрыгнул в окно. Трое его товарищей вскочили и, как и я, поспешили к тому месту, где он только что стоял. Не сумев ничего разглядеть сверху, я сбежал вниз по лестнице. На улице, пробравшись сквозь толпу, я увидел японца, который был совершенно невредим: выпрыгнув из окна, он приземлился на насыпь мягкой земли, что была под окном. Остальные японцы тоже сбежали вниз и поспешили к своему другу. Мужчина, отряхнув одежду, поклонился своим друзьям и, печально повесив голову, пошел прочь. Друзья и все любопытные, высыпавшие на улицу, провожали его удивленными взглядами.
Я направился к дому, где оставил на время свой багаж. Сделав несколько шагов, я вспомнил, что книгу с рассказом Грэма Грина забыл на столике в кафе, но, пожав плечами, продолжил свой путь.
Мне не хотелось знать, чем заканчивается рассказ.
Серебряная звезда
Всех охватило изумление, когда жрец, стоя возле огромной каменной плиты, прокричал: «В плече женщины спрятана звезда из жидкого серебра! Тот, кто добудет ее, спасет мир!»
После этого ни одна женщина не вышла из своего дома и ни один мужчина не влюбился. Все были напуганы, и никто не знал, о чем думает другой. Так прошло довольно много времени, пока однажды затмение солнца не принесло первую жертву.
Какая-то нищенка, желая посмотреть, как солнце исчезает с небосвода, под покровом сумерек вышла из дома. Тут же один из мужчин, стоявших неподалеку, подбежал и схватил ее за волосы. Остальные, не моргнув и глазом, подхватили ее на руки и потащили к жертвенному камню.
Палач тесаком разрубил надвое ее плечо, однако ни звезды, ни крови не было. Только капля воды скатилась в медную чашу, над которой в изумлении застыли мужчины. Жрец закричал: «В живых остались еще тысячи женщин! Несомненно, звезда находится в плече одной из них! Эта и другие женщины и есть причина засухи. Пока не найдем звезду, будем рубить плечи их всех, чтобы вода вернулась в землю. А когда найдем звезду, больше не будет нужды в убийствах». Он взял медную чашу и стряхнул каплю на землю. Вода впиталась в потрескавшуюся почву, а тело женщины осталось лежать на том же месте на поживу стервятникам.
Затмение солнца продолжалось неделю. Люди больше не могли выносить засуху. Несколько мужчин, помутившись рассудком, убили своих жен, но звезду так и не нашли. Только собрали еще несколько капель, и земля снова впитала их. Женщины либо умирали от страха в собственных домах, либо были убиты своими братьями, мужьями или сыновьями. Мужчины не находили себе места, стараясь избегать ласк своих жен.
А потом начался звездопад. Сначала падало всего по две-три звезды каждый вечер, но постепенно их число достигло восьмидесяти и даже ста за ночь.
Прежней жизни больше не было. И мужчины приняли окончательное решение: нужно убить всех женщин. Но какой-то молодой парень воскликнул: «Но как же будущее? Ведь не останется женщин, чтобы рожать нам детей!» Старики задумались и решили, что можно рискнуть и одну девушку — самую красивую — оставить в живых. И началась настоящая бойня. Выкопали глубокую яму, куда стали собирать капли воды из тел убитых женщин. Но когда резня прекратилась, яма наполнилась лишь наполовину, однако звезду так и не нашли. Жрец, стоя возле каменной плиты, провозгласил: «Больше нет сомнений, звезда сокрыта в плече той самой девушки, которую вы пощадили. Убейте ее!»
Но мужчины начали роптать: ведь больше женщин не осталось. Жрец задрожал от гнева и возмущения и опустился на землю у подножья плиты. Потом подал знак, чтоб его подняли и поставили на плиту, с которой все могли бы его слышать. Слабым голосом он промолвил: «Многие племена ослушались своих жрецов и погибли. И вы тоже будете прокляты». Но тут силы покинули жреца, и он сорвался с камня, на котором стоял. Чувствуя приближение смерти, он приказал постелить циновку на краю ямы с водой и положить его там.
Через несколько дней жрец умер. В последний миг, совсем обессиленный, он только и смог, что указать рукой на высокие деревья, что росли на противоположной стороне долины.
Спустя какое-то время мужчины собрались на совет. Они выбрали самого красивого и сильного юношу, который должен был отправиться к единственной оставшейся в живых девушке. В ту ночь, когда они соединились, не упало ни единой звезды, и все сочли это добрым знаком. Однако следующей ночью звездопад начался опять. Прошло сорок дней, но молодая женщина все еще не была беременна. Тогда был выбран другой мужчина, средних лет, у которого уже было двое детей. К тому времени стервятники оставили от тела жреца только кости. Яму и кости охраняли несколько крепких мужчин.
Прошло еще сорок дней, но девушка все еще не была беременной. Уже не было сомнений в том, что она не может иметь детей. Одни говорили, что ее нужно убить, чтобы снять проклятие жреца и найти звезду, запрятанную в ней. Другие предлагали сохранить ей жизнь, надеясь найти какой-то другой выход. Были и такие, кто утверждал, что, показав перед смертью на деревья, жрец хотел сказать, что они могут заменить им женщин.
Вдруг из комнаты, все окна которой были разбиты, а шелковые занавески на них изодраны в клочья, вышла та самая девушка. Растолкав мужчин, она подошла к яме с водой, сняла платье и, обнаженная, вошла в воду. Споры смолкли, все в полной тишине наблюдали за ней. Некоторое время девушка полежала на поверхности воды, затем, глубоко вздохнув, вышла на берег. В этот момент никто не мог с уверенностью сказать, по ее щекам стекали слезы или это была обыкновенная вода. Девушка оделась и вернулась в дом. Идя к дому, она уже чувствовала, как в ней зарождается новая жизнь.
Когда мужчины заглянули в яму, они увидели там серебряную звезду.
Выжженные холмы
Женщина поднялась по лестнице и вошла в ванную. Мужчина услышал шум воды, льющейся с большим напором из крана, а сквозь него — приглушенный плач женщины, которая, очевидно, старалась, чтобы ее не услышали.
Мужчина подумал, что, наверное, он здесь больше ничем не поможет. Он посмотрел на выжженные холмы напротив и вспомнил солдат, которые днем раньше сожгли там все деревья.
Он взглянул на серое предрассветное небо и слегка покачал головой. Если бы кто-то увидел это движение, то, вероятно, счел бы его выражением печали или сожаления, но ничего подобного мужчина не чувствовал.
Он снова услышал, как плачет женщина. Затем встал. В глазах его была печаль.
Небо постепенно светлело, но женщина все еще не выходила из ванной. Мужчина знал, что она продолжает плакать, стоя под душем, но был уверен: она чувствует, что ему тоже очень плохо.
Он открыл окно, и только когда по телу пробежала дрожь, заметил, что не одет. Взяв со стула полотенце, он обмотался им. Потом достал из ящика стола стеклянный шарик, который хранил с детских лет. В полумраке нельзя было различить его цвет, но, прикасаясь к прохладной поверхности, он словно возвращался мыслями в детство.
Женщина спустилась вниз и вошла в комнату. Следы слез все еще были видны на ее щеках. Мужчина чувствовал, как безгранична его любовь к ней. Женщина легла на кровать и потянула на себя одеяло. Мужчина понял, что не нужно было открывать окно.
Он закрыл окно, пододвинул к нему кресло и сел спиной к женщине, продолжая смотреть на выжженные холмы.
В предрассветных сумерках ему с трудом удалось разглядеть ребенка, который радостно прыгал вокруг обугленных стволов деревьев и бегал туда-сюда по холму.
Владелец музея
Я владелец небольшого частного музея. Возможно, вещи, которые я для него собираю, не имеют особой ценности, так как при их отборе я не руководствуюсь соображениями их материальной или даже духовной ценности. Меня привлекает в этом деле возможность по-новому взглянуть на предметы.
Вот, например, если обычный стакан поставить возле старого деревянного окна и направить на него поток фиолетового света, то получим кристалл воспоминаний. А если в вазу, наполненную морскими раковинами, поставить изделие из слоновой кости, получится что-то печальное и прекрасное.
В тот день меня пригласила в свой дом незнакомка. В приглашении говорилось: «Уважаемый господин, я буду рада, если Вы соизволите прийти завтра, так как я хочу передать в Ваш музей несколько любопытных вещей».
Подписи на приглашении не было, только адрес, по которому следовало явиться. Даже потом, после визита, я никогда не пытался узнать имя пригласившей меня особы. Оно не имело значения. Иногда я думаю, почему бы не называть ее проституткой, если она сама этого хотела? Хотя благородство и безграничная добропорядочность этой женщины и исключают возможность такого наименования, все же таково было ее желание. Очевидно, она считала, что подобные добродетели присущи именно проституткам, а это свидетельствует о глубине ее мышления и любви к людям.
Некогда из разговоров в ее семье я узнал, что она отчаянно кричит по ночам. Причину этих криков, словно исходящих из самой глубины ее сердца, никто не знает. Но я думаю, что она скорбит о том, в каком положении оказалось человечество.
Первое, что бросилось мне в глаза в ее комнате, были несколько прикрепленных к стене комков глины, мимо которых она проходила с большим уважением. Я никогда раньше не видел, чтобы обыкновенным комьям глины оказывали столько почтения. Сначала я даже подумал, что очутился в сумасшедшем доме.
Но позже я все понял. Когда человек постоянно размышляет о любви, он постепенно начинает видеть в прекрасном, романтическом свете все вокруг, даже самые неприглядные и уродливые вещи и существа.
Но и помимо комьев глины эта комната была примечательна. Например, в специальной шкатулке хозяйка дома хранила свои ногти, собранные ею за всю жизнь. Несколько раз в шутку она мне говорила, что хочет написать в завещании, чтобы после ее смерти эту шкатулку передали мне для моего музея, а на табличке просила написать: «Все ногти одной проститутки, промышлявшей своим ремеслом с 1951 по … годы, собранные ею с детских лет и до самой смерти».
В тот день, когда она заметила, что я пристально разглядываю комья глины на стене, она указала на один комок и пояснила: «Это первый ком грязи, который бросил в меня мужчина. Я была, конечно, очень удивлена, поскольку перед этим он прекрасно провел со мной два часа, а я, увидев, что у него порван рукав пиджака, даже заштопала ему его. Но когда мы вышли из дома и он перешел на другую сторону улицы, он наклонился, поднял с земли этот самый комок грязи и швырнул им в меня. С тех пор каждый год в этот день я подбираю ком грязи и прикрепляю его на стену, рядом с первым. А чтобы они не высохли, я каждый день прикладываю к ним влажную тряпку».
Когда она закончила свой рассказ, в комнату вошел ее муж. Взглянув на меня, он сказал: «Извините, моя жена Вас еще не утомила? Каждый раз, когда видит нового человека, она начинает рассказывать всякую ерунду. Мы с детьми уже привыкли, но Вам, вероятно, кажется странным, что она желает, чтобы все принимали ее за проститутку…»
Он наклонил голову и добавил: «Все эти ее рассказы о связях с другими мужчинами и о том, как она зашивала им одежду, не более чем выдумка».
Я взглянул на его правую руку, которую он прятал за спиной, — с нее капала вода. Чувствуя, что что-то должно произойти, и желая как-то предотвратить это, я смущенно сказал: «Простите, мадам, не могли бы Вы прямо сейчас отдать мне для музея шкатулку с Вашими ногтями?»
Женщина немного рассеянно ответила: «Не сейчас. Но после того, как мой муж бросит в меня то, что он прячет за спиной, я подумаю об этом».
41 
