Информация в моей крови

* * *

старым друзьям и любовницам

старые друзья и любовницы напоминают бомбоубежища

в них пережидаешь пока стихнет небесный запал этот депрессивный авиабоулинг

а если ты одинока тебя разнесёт на сотни кеглей на тысячи незнакомых кроватей

с постерами смерти и других рок-звёзд развешенными над головой

прошлое будущее другие болезни готовы дробить твою политику твои рёбра

которые по ночам мерцают как косяки рыб в море

по ночам со вживлёнными микрочипами Его любви

провожу ладонью по подземным стенам собственных друзей и любовниц

я согласен тут жить без еды и ручки

переминаться с ноги на ногу отдаваясь эхом до Шумера

и отсюда именно отсюда улететь в Объединённые Арабские Умираты

на сон гребущий

неудачная власть отключит свет     а Бог — свечки

секта электриков справит по тебе панихиду бэушными молитвами

горсти септаккордовых красавиц      топографические карты сновидений

что ещё залезет тебе под пижаму      в эти анимешные глазки

ты знаешь — дважды в одну постель не лечь

укладываясь спать захочешь обнять собственную фамилию      а не удастся

Коробштайн? Коробадзе? Короборо? Такубоку?

ты калейдоскоп с тринадцатью попытками отлупить свою фантазию

оторвать погоны     растоптать пилотку     чтобы с культяпками вместо грудей

или — с другой стороны — как добиться сохранения авторских прав на собственные

галлюцинации?

оставлять в каждой визитку    заячий хвост как это делал общеизвестный киллер

шприц с несколькими кубами кадров своего пребывания здесь?

чтобы когда снова кто-то запустит этот жесткий диск

сразу становилось понятно — территорию пометил П. П. Коробчук.

волнистое лицо в воде

однажды у меня остановится сердце,

словно рыбак на берегу,

зачарованный рассветом в первый день нового рыболовного сезона.

однажды ночью авиарейс, на котором я буду лететь,

разобьется где-нибудь в водах, где как-то по-глухонемому размножаются киты,

и я действительно не проснусь утром —

ни от стонов этих животных,

        ни от включенного вентилятора фирмы «Скарлетт»,

                                ни от будильника у моей кровати,

на которой я уже даже не буду спать,

а так,

        просто

                буду лежать,

                           будто оттягивая пробуждение еще на пять минут.

этой смертельной ночью, и еще девять суток потом,

я буду долго лететь над океаном,

весь в сквозняках и трансовых мелодиях,

будто и дальше оставаясь пассажиром того самолета,

о направлении которого я как-то не задумывался,

                как одержимый перемещеньем в пространстве.

так я представляю свое умирание и

старость — эти святые места в задрипанных условиях —

и постоянно чувствую себя то паломником, то камикадзе.

мы, поколение в поколение,

                        — будто отдаленные острова,

где испытывают оружие массового поражения.

ландшафт №0,14395

к ландшафтам привыкают как к людям как к образу мыслей

как к вредным привычкам выдыхают дым за горизонт в другой ландшафт

в природном состоянии ландшафт однообразен если не смотришь на него столетиями

так же и человек разлагается и червяки это уже другой ландшафт

иногда я не могу отделить себя от ландшафта

в прыжке оторвав обе ноги от него или глядя на ладони или моргнув

удастся ли отделиться за миг до начала дождя

иначе стану такими же каплями и не смогу собрать себя размытого

можно совершить самоубийство ландшафта повесить его лечь или положить под поезд

можно смириться с ним и выгуливать друг друга как псов

эта бумага хоть и не рельефна но создает определенный ландшафт

и сила пробелов подсказывает что ландшафт человека это не только тело

имена

тебе нравится упасть и покатиться от своих слов

слова важны когда они имена или когда за них нужно отвечать

слова нужно воспитывать но как можно отвечать за совершеннолетние слова

поэтому от слов часто отказываются подбрасывают в приюты

бездетные будут ухаживать за ними с невиданной любовью

и воспитают в них свои любимые термины и понятия

письма обычно умирают не дойдя

      до нужной точки кипения

голоса голоса засыхают твердеют как корочка хлеба не вложившись

      в уста

и лицо выгибается как змея пронзённая

      шприцем с несколькими кубами непереводимого молчания

кожа мертвых и кожа живых отзываются но на разные имена

и как-то отзывается кожа той шизофренички подсевшей ко мне в метро

рукой она гладила воздух и я прочитал

    что у воздуха есть волосы и плечи

    что у воздуха есть термины и понятия

    что у воздуха есть родственные связи со словами ведь мы дышим

шизофреничка — присутствует только под своей молчаливой кожей

только к себе как к Богу она обращает себя и свое имя

и повторяет его будто перебирает чётки со своими именами

каждое из которых протискивается за линию горизонта

как в двери вагона с надписью «не прислоняться»

     и ландшафт сдвигается с места

             не объявляя следующей станции

я хотел отозваться но не знал имени кожи девушки-шизофренички

мне не хватает имен поэтому я усыновляю подброшенных

мне не хватает имени поэтому берегу каждое подброшенное

представляешь осознаёшь

представляешь    эта замасленная бетономешалка под нашими ногами

осознаёшь      это горячее лого brazil на её джинсовой попке

мы нагреваемся и наши тела увеличиваются

                        как Эйфелева башня летом

                                как вовремя раскрытый парашют

                                        как попкорновая кукуруза на сковородке

всё чаще хочется рассказать знакомым о себе побольше

о том что мои кеды научились пользоваться интернетом

        что я хочу снять фильм где Иисус танцует нижний брейк на воде

                        что я никак не осмелюсь полностью побрить своё тело

представляешь      это общее дыхание тем же сочным кальяном

осознаёшь      эти затаённые взгляды под лотерейные крышечки

если мы умрём то лишь от глубокой глубокой молодости

какой-то всемирно известный баритон высосет наши сочные белки

мы дети мы родились и ещё некоторое время не будем умирать

        и после смерти подпольные верстальщики

                укроют наши тела веснушками

                        или шахидским динамитом

                                или антистрессовым гелем после бритья

представляешь      наша одежда это только печатная бумага

осознаёшь      наши бинты это лишь тоненькое портфолио

таксист

я долго думал, и думаю, что всё ещё думаю

и решил, выходя из себя в полночь, чтоб поймать такси домой,

что не я владею информацией, а она — мной.

я больше всего боюсь думать про информацию,

так как её нужно думать сразу всю, с ней спокойно не поговоришь один на один.

поскольку информация и Бог неисчерпаемы, то они — одно целое.

«деньги — тоже неисчерпаемы» — добавил таксист и спросил, куда ехать.

воздух наполнен крупинками теологической камасутры,

пространство взрывается в неожиданных местах, будто террорист-смертник,

и время останавливается, ошалевшее, как человек на рельсах перед поездом,

не зная, куда кинуться — влево?! вправо?!

вот так я сидел на заднем сидении, осознавая,

насколько информация завладела мной и сзади, и спереди,

зажала мою голову, как возбужденная женщина между бёдрами,

въелась в мою кровь, как наркотик, требуя всё бо́льшую дозу.

информация в моей крови настолько, что я знаю весь её состав —

плазма, лейкоциты, тромбоциты и так далее.

наша кровь перестаёт быть кровью — она делится на части,

как вера в Бога становится, скажем, католицизмом или баптизмом,

   как в человеке разделяются детство и старость,

       как мир — только труп в лаборатории для студентов-медиков.

вот так сидел я в одной машине с таксистом,

неспособный ни назвать свой адрес,

ни выйти из автомобиля.

к чему приводит невыраженная женская сексуальность

нужно знать, кому разрешать себя насиловать

нужно знать, с кем заводить тайные связи в лифте на последнем этаже преданности

нужно чувствовать, когда появятся заброшенные дома с деревьями, проросшими из паркета

двое выходят из такого дома утром полные правды и молчанки

и согретыми под полной луной телами

демоны ваших кроватей и запахов

разлетелись под кленовые деревья из черной мессы вокруг постели

открещиваешься от пятен требуешь объяснений сама от себя

поправляешь прическу и платье будто монашка после ночного клуба

прячешься от себя в фаст-фудах типа не теряешь связи с общественностью

черная кошка касаний останется в тебе на всю жизнь и будет разъедать изнутри

свиваться каждой весной в подвалах с фантастическими тиграми и цикадами

а потом каждый раз будешь распарывать себе живот ножом в форме креста

вот твои смерти выпали из разбитых колб вот перспективы загнанные под ногти

любовь отсвечивает тебе среди водоема

отсвечивает своими горячими маяками где сгорают тела былых любовников

любимых голливудских звезд и даже этих прохожих у которых нет берегов

пространство между вами циркулирует как кровь и греешься капиллярами и тонешь в них

у прохожих нет берегов и ты б утопилась там как тонут межокеанские нефтяные баржи

с товаром твоей единственной но расхристанной любви если это можно назвать товаром

на коже образуется накипь

а под кожей хрустящая и ломкая корочка касаний будто жаренная без жира яичница

надо знать, где каждый раз терять терпение, как невинность

и взрываться размазываясь мозгами по гардинам на внутренним стенках сердца

надо заниматься отчаяньем вовремя практиковать его полдня катаясь на метро

прислоняясь к каждому пассажиру во внутренний и внешний час пик

ты горишь и можешь не успеть дать полакомиться собой всем желающим

конечности ночами рассыпаются и до самого утра ты выбираешься из этой пустыни

сегодня тут когда я зажал тебя в переулке и

когда ты попросила пойти в более удобную чем асфальт и миллиарды шагов кровать

когда мы узнали про общее желание со всеми мастями на каждой отдельной карте

про черную кошку которую ты кормишь каждое утро молоком в подъезде своим молоком

сегодня сегодня слово которое будет отзываться эхом в эрогенном черепе всю твою жизнь

сегодня тут в заброшенном доме куда мы перебрались оторвавшись от асфальта

в доме с такой же ободранной как стены и спрятанной как шрамы на запястьях страстью

отбиваться слышишь рыдать уже не надо уже не правда

цель насильника и неудовлетворенной женщины всегда разная

для нее игра в определенный момент перерастает в настоящую жизнь

для него жизнь в определенный момент перерастает в настоящую жизнь

и поскольку слышишь ты показала свое настоящее лицо оно ниже пояса

в заброшенном доме в который ты согласилась пойти после ножа на горле и прокурору

плакать нельзя нельзя рыдать — ты же сама согласилась на более удобные условия удовлетворения

слишком жарко мы находимся один от другого

слишком адски мы разливаем нашу нефть среди моря

слишком долго мы сдерживали своих демонов и котов

но она плакала не из-за этого