Аллен Вудмен
Продавец абажуров
Всё было как обычно. Дверь нараспашку. Лето. Включенный телевизор.
Седой старик в поношенном черном смокинге вошел с полной тележкой абажуров. Вид у него был вполне благопристойный, вот только обеих рук не было. Он подцепил абажур одной из своих металлических клешней: «Не желаете ли новый абажур?»
Абажур был так себе. А я и тех-то, что у меня были, почти не замечал. Захотелось узнать, как он лишился рук. Я попытался завязать беседу. «Вчера приходил торговец вениками и швабрами — вы его знаете?»
Он положил абажур обратно в тележку. «Это здесь ни при чем. Я торгую абажурами. Не желаете?»
Мне всегда были симпатичны вымирающие занятия и профессии. Я поинтересовался, как давно он торгует абажурами.
«Пятнадцать лет назад у меня был блошиный цирк, и я показывал маленькое представление на всех крупных ярмарках. Но меня подкосили санитарные требования и перемена моды».
«Я видел блошиный цирк один раз в жизни, но никто мне не верит, — сказал я. — Я почти и не рассказываю. Но, клянусь, я видел крошечную блошиную свадебку и блоху, которая ездила на велосипеде».
«У меня был столик вместо сцены, и вокруг я мог поставить совсем немного стульев для зрителей. Сначала был балетный номер, затем хождение по канату и наконец гонки блошиных повозок. Секрет заключался в том, что это были человеческие блохи. Только у них достаточно сил, чтобы отталкиваться при этом задними лапами. Мои блохи были великолепны. И такие выносливые. Выдерживали сотню выступлений за день, и так всю неделю. Время от времени после представления я закатывал рукав и приглашал артистов отобедать». Старик поднял свои хромированные клешни в воздух.
«Я читал, что в Мексике церковь поддерживает блошиное искусство, — сказал я. - Мексиканские монахини из блох и всякого мусора выкладывают крохотные сцены Крестного пути. Благодаря блохам им не нужно вырезать фигурки людей».
«У меня была одна блоха, — тихо сказал старик, — не такая, как вся остальная труппа. Ей одной я позволял сосать кровь из моей ладони. Я посадил ее на золотую цепочку длиной примерно с твой палец. К другому концу цепочки я прицепил маленькую, идеально отлитую золотую коляску, и блоха могла ее возить».
Мне казалось, что я повидал все. Но его рассказ о ручной блохе и идеальной золотой коляске заставил меня призадуматься. «Хорошо, — воскликнул я, — а не расскажете ли вы мне эту историю с самого начала?»
Он бросил на меня долгий взгляд. «Нет, — ответил он осторожно, — мне больно об этом вспоминать».
Я помедлил в поисках подходящего ответа. «Понимаю», — сказал я наконец.
Металлическим протезом он почесал у себя под подбородком. «Погодите-ка, — сказал он. — Дайте мне что-нибудь пишущее».
Он подцепил протезом белый абажур без рисунка. Я вложил ручку в одну из его клешней. Гелевую ручку, которой я подписывал в супермаркете чек и забыл вернуть кассиру.
На абажуре он нарисовал целый блошиный цирк, свадьбу, канатоходца и блошиный балет. Он изобразил даже те сцены, о которых мы не говорили. Под конец он нарисовал ту самую блоху на золотой цепочке — я узнал ее потому, что она располагалась на ладони. Рука была идеальной.
Время от времени я пытался объяснить друзьям, почему я купил абажур. В конце концов я переставил лампу поближе к кровати и закрыл в спальню дверь.
Спенсер Холст
Блистающее безмолвие
Пара кадьякских медведей с Аляски прибилась к небольшой цирковой труппе, поначалу просто толкая крытый фургон во время парада-алле. Их выучили кувыркаться, кружиться, стоять на голове и танцевать на задних лапах, лапа к лапе, переступая в лад. Медведь с медведицей, танцующие в круге света, вскоре стали любимцами публики. Цирк двигался на юг вдоль западного побережья, от Канады до Калифорнии, далее в Мексику, через Панаму в Южную Америку, мимо Анд, по всей длине Чили к далеким южным островам Огненная Земля. Там, на островах, ягуар набросился на жонглера и затем до смерти искалечил дрессировщика, отчего перепуганная труппа в ужасе и смятении разбежалась. Посреди суматохи медведи покинули цирк. Сами по себе странствовали они по субантарктическим островам среди непроходимых лесов и диких ветров. Вдалеке от людей, в стороне от их маршрутов, на пустынном острове, чей климат пришелся им по вкусу, медведи спаривались, плодились и размножались, пока, поколение за поколением, не заселили весь остров, а там и полдюжины соседних. И вот, спустя семьдесят лет, когда ученые наконец обнаружили их и начали с энтузиазмом изучать, оказалось, что все медведи исполняют превосходные цирковые трюки.
По ночам, когда небо безоблачно и светит полная луна, они собираются вместе и танцуют, а детенышей и молодняк собирают вокруг. Прячась от ветра, они сходятся в огромном сверкающем круглом кратере от метеорита, упавшего в известняковый пласт. Его блестящие стенки белы от мела, плоское дно покрыто светлой галькой, там сухо и ничего не растет. Когда над ним восходит луна, свет отражается от стен и заливает весь кратер сиянием, так что внутри делается вдвое светлее, чем вокруг. Ученые полагают, что изначально два медведя принимали полную луну за цирковой прожектор и потому танцевали. Но спросим себя, под какую музыку танцуют их потомки?
Лапа к лапе, переступая в лад… что за музыка звучит у них в голове, когда они танцуют в свете полной луны и южного полярного сияния, в блистающем безмолвии?
Лекс Уиллифорд
Дочь Пендергаста
Линн и я ехали к ее родителям, купившим недавно новый дом на берегу озера Накогдочес, и я нервничал перед нашей первой встречей.
Расслабься, сказала Линн. Выпьешь с папой по бутылочке Олд Милз, может, поймаешь в субботу пару окуней с пристани. А в воскресенье наберусь храбрости да и огорошу старика, что, мол, кое-кто собирается жениться на его девочке. А потом мы оба сразу свалим обратно в Даллас. Ну, выше нос!
Только мы подъехали, к машине побежал ее младший брат, вовсю махавший руками. На участке по ту сторону бухты шла расчистка: унылая красная глина, обнесенные красными ленточками ямы. Бульдозер таранил сосну, но без особого успеха. Скорей, скорей, — крикнул брат.
Дом выходил на озеро стеклянной стеной, так что еще от ворот мы увидели на втором этаже миссис Пендергаст, хлеставшую по лицу пожилого мужчину. Раз, еще раз, еще. Она что-то вопила про то, что он совершенно ни черта не соображает, и про какую-то чертову девицу, которой двадцать шесть и которая в дочери ему годится. Он принимал пощечины с каменным лицом, просто стоял и изумленно смотрел на нее. Затем лицо его исказилось, и он ударил ее кулаком в грудь. Он бил ее снова и снова, выталкивая на балкон все дальше к перегородке.
Сделай что-нибудь, закричала на меня Линн. Но я застыл на месте. И так и глядел, пока от мужниного удара жена не перевалилась через перила балкона.
В больнице в Лафкине я сказал Линн: Не знаю, что, черт возьми, со мной случилось. Но тут в приемный покой вышел молодой врач и сказал, что с ее мамой все будет в порядке, ушиб нескольких ребер, наложили пару швов.
На следующей неделе я оставил добрую сотню сообщений на автоответчике Линн. Мне чертовски жаль, — говорилось в них, — ты должна мне верить.
Вспоминаю, как мы всегда вместе залезали в душ, когда я ночевал у нее в Юниверсити Парк, в комнатенке над гаражом. Я скользил куском мыла по ее гладким загорелым плечам и думал, Бог ты мой, до чего ж хорошо.
Перевод: Валерий Леденёв
Кент Томпсон
Пондероза
Отец сказал Джимми зайти в церковь, потому что им нужно поговорить. Ну, всякий знает, что это значит. Но отец, оказывается, имел в виду другое: обедал он в субботу в ресторане «Пондероза», и там были все-все одноклассники Джимми по библейским курсам, все с женами, детишками, все такие счастливые — а Джимми почему не было? И вот отец хотел, чтобы Джимми немедля преклонил колени и молился, а Джимми отнекивался, а отец потребовал прямого ответа: эти слухи, что Джимми изменяет Линде и шляется с другой женщиной, — правда или неправда? Неправда, сказал Джимми. Тогда отец спросил: Джимми, ты уверен? И Джимми ответил, что нет, не уверен, и согласился помолиться вместе с отцом. И решил он ходить в церковь в Маунт-Хеброне, а от той другой женщины, про которую солгал своему отцу, отказаться.
Но уже через неделю приехала к его отцу Линда и стала жаловаться, что Джимми жесток с ней: то он ее не замечает, то издевается над ней, говорит всякие гадости — разве можно так обращаться с супругой своей во Христе? И отец Джимми воздел руки в отчаянии. Неужто он должен справляться решительно со всем? Не довольно разве ему проблем с собственной паствой?
Он поехал встретиться с Джимми, а в руках у него был дробовик, но, по его словам, только как символ возможного гнева Господня, он совсем не собирался пускать его в ход, а выстрел был случайный. Джимми снесло полчелюсти. Одной милостью Господа Джимми вообще остался жив — и уж после этого исполнился он Духа Святого. Теперь он и его отец разъезжают со «Скинией Завета», вместе возвещая Слово Божье. Отец рассказывает эту историю, а Джимми, который больше не может говорить, поет — и этот скорбный и мелодичный звук вытягивает грешников с самой галерки в первые ряды ради спасения. Господу нашему хвала!
Лон Отто
Стихи о любви
Ко Дню Святого Валентина он написал для нее стихи о любви. Они были совершенно прекрасны, они выражали, заключали в себе подлинное, неподдельное чувство — такой чистоты и силы, на какие он и не знал, что способен: нежность, будто принадлежащую кому-то лучшему, чем он. Вместе с тем и образный ряд был сильный, алмазной ясности, а форма — изысканная, но неназойливая. Он несколько раз перечитал стихи вслух, сам для себя. Он сам себе не верил — так хорошо. Это определённо было его лучшее стихотворение.
Он отошлет его ей нынче же вечером. Она распечатает конверт сразу же — и это будет как раз День Святого Валентина, он рассчитал. Она будет потрясена, просто сражена красотой и чувственностью стихов. Она отложит их отдельно, вместе с другими его письмами, и будет еще сильнее любить его за них, как она любит его за другие письма. Она не покажет их никому — она не из тех, кто стремится к огласке, в том числе и поэтому он ее любит.
Переписав стихотворение изящным почерком, он отправляет его, а потом печатает экземпляр и для себя. Он, пожалуй, пошлет его в один авторитетный журнал, где его пока еще не публиковали. Он колеблется насчет посвящения, которое, помимо всего прочего, может вызвать недоумение у его жены. В конце концов, он снимает посвящение. В конце концов, он решает подарить экземпляр и жене. В конце концов, он посылает копию еще одной женщине в Англию: она поэтесса и по-настоящему понимает его поэзию. Он переписывает текст для нее от руки, проставляя сверху ее инициалы. Письмо дойдет до нее на несколько дней позже, и она подумает, что он думал о ней за пару дней до Дня Святого Валентина.
Марк Холлидей
Джон стрит, 108
Дом был желтый. Дни были длинные. На кухне порой тусовалась туча народу. Билл умел аккуратно завязывать мешки с мусором, а Марк так и не выучился. В среду вечером это каждый раз становилось темой для шуток. Холодильник плавно урчал. Марк поднялся на второй этаж и обнаружил, что Джессика слушает Кэрол Кинг в их комнате, прямо на сером ковре. Она спросила: «Ты попробовал пирог, мартыш?» Билл пошел в душ, а Джуди ждала его в большой спальне. Джуди думала, что Билл там торчит противоестественно долго. Сейчас она пойдет и крикнет ему через дверь ванной: «Уильям!» Джессика сказала Марку, что Джуди ревнует к горячей воде. Марк вывел на печать слабенький стишок, причем зелеными буквами. Стишок намекал на то, что некоторые, например, он, могут видеть в воздухе ангелов, а другие не могут. Он переложил несколько книг из одной стопки в другую. Он подозревал, что уже никогда не прочтет «Смерть Артемио Круса», но не мог решить, должен ли он из-за этого чувствовать себя подавленным. Когда приезжала Лина Пин и готовила что-то китайское, Марк всегда резал лук. «Мартыш всегда плачет, когда Пичужка Пин у нас в гостях», — говорила Джессика. Она рисовала комикс про свиней, одетых в униформу и уплетающих мороженое с газировкой. Лоуренс, адвокат и гей, в туалете разговаривал по телефону о Моцарте — так, как будто никто другой Моцарта и не слыхивал. На кухне он же любил ввернуть в разговор оборот «высококачественная посуда». В тот вечер, когда он объявил, что он гей, всем пришлось вести себя с надлежащей серьезностью. Они учились жить вместе. Билл указал Марку, что тот не моет донышки у тарелок и сковородок. Билл читал мистические триллеры со всей рассудительностью, не упуская ни одного сюжетного нюанса. Гостиная была на редкость мила: песочного цвета софа, высококачественные светильники Лоуренса. И всё это, буквально всё, и Джессика с ее карими глазами вечно настороже, всё это было так важно, значительно, всё это где-то на грани бессознательного прямо-таки испускало волны значительности. Или это была просто жизнь? Всего-навсего жизнь? Марк доел сельдерей с сыром и поднялся к Джессике. Она с кем-то шутила по телефону, насчет Симоны де Бовуар, которая говорит Жан-Полю, чтобы тот исправился и вёл себя как следует. Марк собирался почитать что-нибудь про Вьетнам, но захотел спать. Джессика подшучивала над ним — напевает Please, Please Me и фальшивит, — но когда она его обнимала, жизнь была прекрасна. Утром, пока они спали, голубь ходил по карнизу, как часовой, у самых их голов. Всё значимо. И Бог собрал всё это в холщовый мешок, повертел в воздухе и легонько забросил в реку.
Перевод: Дмитрий Кузьмин
21 
