Стихи Ольги Виноградовой очень полнокровны, витальны, причём эта витальность — и плотская, и вегетативная, жизненные соки бьют через край кожи или листа. Поэт пишет о «горячих пузырях новизны», её стихи — и есть эти пузыри, булькающее, кипящее варево ведьминого котла.
Этот чрезвычайно живой мир полон радости, радости именно потому, что он жив, а следовательно — потому что он смертен. Сама смерть здесь весела — зудящим стерженьком, зажатым в ладони жизни.
Стержень смертежизни — он же и стержень памяти, собственно, узловая тема литературы сегодня, но для Ольги Виногградовой и память витальна, телесна. Это не слова, не фотографии, не образы, а, собственно, плоть, цветок головы, который болезнь Альцгеймера обгладывает лепесток за лепестком — всё как на самом деле.
Жизнь брызжет плодами, продуцирует себя, и подборка Ольги Виноградовой начинается со строки «мы все хотели друг друга оплодотворить», а продожается тем, что «мы друг от друга забеременели», так что в животе оказываются и отец и мать, и — нет, это не живот Земли.
Ольга Виноградова пишет «улиточка уха раковины / самый неожиданный зверь». Пожалуй, эта улитка-улиточка прямиком переползла из поэзии минувшего десятилетия, из ранних стихов Ирины Шостаковской и Марианны Гейде, и вокруг полупрозрачно мерцающего свернувшегося тельца — метафизическое, а может — и религиозное, ну, скажем, околорелигиозное, буйство той же поры, и разворачивается улиточка уха библейским свитком.
Библейский мир Ольги Виноградовой — преимущественно женский, праотцов и пророков видно из-за спин пророчиц и матерей, и, собственно, это и есть мир жизни родящей, жизни в прямом смысле творящейся, непокорной прядью обвивающей себя насквозь — «женщины прячутся в моих волосах, а я / снова и снова перехожу через мост…»
Евгения Риц
* * *
мы все хотели друг друга оплодотворить
пчела — облепиховое дерево
(но у облепихового дерева есть пол
и если мужского дерева нет поблизости, то и пчела бессильна)
кот — траву под своим животом
я — безвинно кастрированную мной кошку
соседские мальчишки — меня
а мельник складывал своё семя в муку, пёк пирожки, заводил пластинки
и был удовлетворён —
жизнь кипела вокруг
и бессонные кузнечики пели
«зима пройдёт и весна промелькнёт»
крутились впустую педали велосипеда со спущенной
цепочкой, с грохотом падала в бесконечность колодезная цепь
когда лето прошло, мы спустились вслед за ней,
не оставив за собой горячих пузырей новизны
но лишь воздух потребности и грусти
пройдёт-промелькнёт
для чего мы нужны
для любви, для войны, для войны,
для контраста любви и любви
* * *
каждый день и каждый год
думать об одном и том же —
как же трудно разжать кулачок
если в нём твоя смерть — я не знаю,
если в нём твоя память — никак
(если встретимся, Сивилла,
подадим друг другу руки)
я не помню:
дат
последовательности
лица
какие книги я читала
детство
имена
но (и) я видела болезнь альцгеймера вблизи:
она забирает память лепесток за лепестком
но не целиком —
остаётся сердцевинка
сердцевинка в кулачке
и попробуй отпусти
(я хотела отпустить
я хотела объяснить)
* * *
весна никак не определится как она себя чувствует
сне́га уже нет асфальт сух
только вдоль бордюров лежат и не могут растаять смешавшиеся с землёй,
смёрзшиеся ледяные корки
из-под такой тянется лужа — как из-под пьяного
или старика, который не в состоянии подняться уже
растворится скоро
что ж, я его беды и не почувствую
я молод, двигаю ногами: дерево тень дерево тень дерево тень
мы можем почувствовать только степень:
нужность — нежность — ненужность
это приятное «мы»
и сразу строй фразы поменялся
вся наша жизнь — «разреши нас, фраза»
мы друг от друга забеременели
многие — признанием (во всех значениях)
а некоторые — детьми,
чтобы можно было рассказать им про весенний помёт:
про кроличков, хомячков, ледышки
они связаны так:
беременеют так, как мы выше, только так:
ледяные ноги прикасаются к чужим под одеялом, тонкий писк, и вот,
бутылочное горлышко, мы спасены
* * *
густой покрытый снег
образумившийся человек
он идёт на поводке
ищет папу ищет маму
вот же они сидят за столом
вот же они в животе моём
— (хлоп-хлоп — я по нему, как по бубну) —
как мигающие звёзды
аврам выгоняет своего сына, аврам убивает своего сына
праведный праотец авраам
говорит сыновьям:
ты слишком много о себе думаешь
хлоп-хлоп, как по бубну —
раскрывается живот
в нём бубновый валет и синий всадник и все 13
женщины неодеты, размазаны их груди, их самые тёплые части
мужчины в шляпах и не про всех понятно — кто мы, а кто они
и веселятся
* * *
улиточка уха раковины
самый неожиданный зверь завёлся
он показывал неоновые передачи
прямо в земле
квёлый его цветок
рожки-усики
перекопанный огород —
мы все не умрём просто станем другими
такая тёплая встреча будет
как вода
я и евреи райского сада
авром и мойше
ицик
и хесус (внезапно испанец)
рукой укажет на луну
смотри красива как бубен цыганский
как тимпан в руке мариам
мариам это я
трала-ла-ла, как поётся в одной из песен ея
* * *
день был воскресный такой:
утренняя служба — литургия
поход в издательство за заказом
книжники, распродажа, около синагоги
заказ не готов
но в издательстве маленький серенький кот
игривый тёплый можно брать на руки под живот
следующий день воскресный был такой:
утренняя служба, литургия (наш храм — не храм, мы снимаем комнатку, сейчас — в польском театре подсобку, она превращается в храм, как хлеб в плоть, так как отец яков служит там и мы стоим. это тоже около синагоги)
поход в издательство за заказом
заказ был уже там
и кот серенький
чуть больше чем прежде
опять на своём непоседливом месте
в полученной книжке миреле видит сон:
что средние века — это какой-то мрачный край, где жители стоят на улице и выкрикивают,
глядя на луну, какие-то никому не понятные слова.
И она тоже бежала одна через поле к монастырю,
где собралось множество кричащих людей, и хотела непременно узнать одно:
человек ли женщина или нет?
* * *
пророчица Мириам называлась также именами: Эфрат, Хела, Наара, Азува, Иериот, Цогар, Церет, Этнан и Ахархел
по разным поводам новое имя
когда она подурнела — стала Хела
муж бросил её — Азува
но после она поправилась, выглядела совсем молодой — отсюда Наара —
и она вернулась в дом мужа
новой женой
* * *
женщины прячутся в моих волосах, а я
снова и снова перехожу через мост — «в твоих глазах» —
как в самых дурных снах, где теряю то глаз, то кошелёк
на военной дороге столько машин
бабушки дедушки шах и мат
изъезженные тела
и я среди них — «в моих глазах» —
как пугало без ребра
с той стороны и с другой стороны
нет середины, скажи мне друг
вдруг
другого нет мира
другого нет дела
другого нет друга
вдруг
* * *
женщины прячутся в моих волосах
дам им убежище
как не дать
звёздочки звёздочки за окном
каждая ручками делает знак
знаю я каждую
как не знать
* * *
стихи про другую мировую —
про то как пошли на попятный
и стали жить в мире
неприятном, шатком
бездетном:
«может быть, сами сыграем в мяч?»
когда в гости приходят Гог и Магог
мы веселимся под патефон
бокалы вытерты подолом платья
ноги согреты тёплым полом
вот он земной уют
а несчастья не придут
не всё что написано случится тут
и не всего стоит опасаться