По четвергам Константин чувствует себя хуже обычного: он не слышит утром будильник, проезжает свою станцию, не может найти общий язык с коллегами и слишком поздно ложится спать. Потому не реже одного раза в месяц Константин берёт по четвергам отгул, чтобы остаться в съёмной квартире на весь день и пересматривать свои любимые фильмы. Так он чувствует себя в безопасности.
К этому занятию Константин относится чрезмерно серьёзно из-за природной склонности приводить всё к хоть какой-то понятной структуре. На листке формата А4 он чертит таблицу из нескольких столбиков. В первый записывает названия своих любимых фильмов, а в остальных помечает дату просмотра. В его списке есть комедии, мелодрамы и даже несколько фильмов ужасов.
В такие дни Константин всегда приглашает в гости Настю. Он разрешает ей самой выбрать фильм, и они обсуждают общих друзей, которых оба давно не видели, свои несбывшиеся планы и то, чем собираются заняться следующим летом.
Когда Настя не может составить Константину компанию, он проводит весь четверг в одиночестве наедине с монитором компьютера, пересматривая «Любовников Марии», «Красную пустыню» или «Отвращение», и пьёт неразбавленный ром среднего качества. К концу дня Константин начинает представлять, как проведёт всю жизнь в пьяном бреду, говоря первое, что приходит в голову, поступая, как только заблагорассудится.
Он мечтает, что после напишет книгу о том, как сумел сказать всем именно то, что хотел и думал, смог совершить только те поступки, за которые не стыдно ответить. И на вопрос бывшего классного руководителя — сутулого седого мужчины с редкими волосами на затылке, с неприятным запахом изо рта: «Что самого главного произошло в вашей жизни?» — Константин без лишних стеснений поднимет руку и скажет: «Мне всё удалось, абсолютно всё».
На самом деле это не так.
На прошлой неделе в среду Настя почему-то не позвонила. И в четверг Константин остался один. Её звонка он не дождался и в пятницу — перемыл всю посуду, перестирал простыни, стёр со всех полок пыль, чтобы отвлечься, перестать волноваться, нервничать. Первую половину субботы он потратил на мытьё полов. Константин знает с детства, что генеральную уборку следует проводить сверху вниз.
Всё воскресенье он не находил себе места в почти стерильной квартире, не выпускал телефон из поля зрения. Позвонить сам он никак не решался. Константину казалось, что звонок, совершённый с такой отсрочкой, после такой длительной паузы будет неуместным, лишним. Константин понимал, что в этом страхе нет никакой мудрости, а есть только тоска и грусть.
И теперь уже вторник, и он думает, что так и жил от звонка до звонка с восьмого класса лингвистической школы. Их тогда с Настей посадили за одну парту. И ему стыдно вспоминать этот случай, потому что кого вообще в старших классах сажают за одну парту по принуждению?
Но с того самого дня Константин стал невольным слушателем настиных девичьих рассказов о ссорах с мамой из-за найденных «случайно» сигаретах в кармане куртки, о первом поцелуе на катке в сугробе с мальчиком из параллельного класса, о том, как, наверное, противно делать минет, и о прочем, что Константина совершенно не касалось и что ему было так приятно знать. Он тогда не понимал, почему Настя именно с ним всем этим делится, и в общем-то никогда не был уверен, что только с ним. И пока он слушал её, они оба успели закончить школу, а потом институт.
И теперь какое-то время спустя ему кажется, что все эти годы можно уместить на нелинованном листе бумаги: любит лето, ещё сильнее любые праздники, не переносит, когда говорят медленно, старается всегда лечь спать вовремя (редко выходит), не любит, когда опаздывают, в самолёте сильно закладывает уши.
Но ничего из этого списка или любого другого списка не может помочь Константину понять, почему Настя ему не позвонила. Он вспоминает классические сюжеты, артхаусные фильмы, полотна современных художников, но все они оказываются бесполезными, когда речь идёт о Насте. Так Константину кажется.
Ещё через две недели Константин поймёт, что ждать смс или звонков уже бессмысленно. Тогда он на несколько дней останется дома, сообщив предварительно в социальных сетях коллегам по работе, что не смертельно, но очень сильно болен. Константин будет говорить руководителю отдела в течение целой недели, что уже совсем скоро будет на рабочем месте, но прежде нужно ещё получить направление, сдать анализы, сходить на приём.
А сам в это время вспомнит, как в прошлом апреле оказался у Насти в квартире, которая была единственным местом, выглядящим именно так, как он представлял себе. Там ему пришлось выслушать настину историю, которую она рассказывала, повернувшись лицом к стене, укрывшись одеяом и тёплым пледом.
Она говорила, что двумя днями ранее в шумной компании у неблизких знакомых встретила полупьяного юношу с вьющимися волосами. Он был слишком пьян, чтобы выговорить собственное имя. И от нежелания подыскивать тему для разговора, но стараясь удержать настино внимание, юноша выхватил у неё из рук недокуренную сигарету, пепел от которой упал Насте на бёдра и оставил ожог.
Настя неловко и многословно начала объяснять Константину, что даже самые мелкие и необязательные связи с мужчинами оставляют следы на её теле. И впоследствии эти порезы и шрамы выглядят слишком прямолинейно, свидетельствуют не в её пользу.
Константин как человек, склонный к насилию, всегда был сентиментальным. Но истории, подобные этой, даже для него были слишком <...>. Он не мог точно ответить, что именно было не так в рассказе Насти, но как только она замолкла, он сказал:
— Но разве это война?
40 
