Эздемир Асаф
Дом
Приезжая сюда, ты оплакивал
Те места, откуда приехал
Знай, уезжая отсюда, ты будешь плакать
По этим местам
Направление
Не смотри на меня
Я окажусь там, куда ты будешь смотреть
Если бы он знал
Одно стихотворение стоит одной ночи
Одно стихотворение стоит одного сна
Одно стихотворение стоит того, чтобы проснуться
Одно стихотворение стоит сигареты
Одно стихотворение стоит ракии
Одно стихотворение стоит песни
Одно стихотворение стоит печальной песни
Одно стихотворение стоит боли,
Так говорят….
Оказывается….
Заглавие
Время, огонь и смерть
Белого цвета.
Любовь, ложь и ревность —
Красного.
Одежды мечты, любви и уважения
Раскрась голубым.
А покровы нищеты, безнадежности и расставания
Рисуй черным.
Джан Юджель
Тебе идет Средиземное море
Тебе идет Средиземное море
Звезды потеют, и ты тоже потеешь
Влажен блеск на крыльях носа
Не утихает шум моторов
Вдалеке лают собаки
Заплакал ребенок
Фатьма вновь сбрасывает свою шаль с фонаря
Али Думдум часами ругается с матерью
Рыбаки отхлестывают пощечинами море
Их голоса — земля, растящая твое одиночество,
Разговорчивая, как тишина пеларгонии
Вчера ночью мы легли
Над нами легкий бриз
Мои реки все еще пахнут тимьяном
Но я будто не ложился с тобой
А бродил по горам
У тебя научился рисовать море
Руки не роняли карандаш
Подобно тирану, ведущему в поход свое войско,
Моя учительница идет в школу
Я иду за ней,
Рисуя в тетрадке южный ветер,
Ласкающий остров, где живут лишь горные ласточки
В голове моей кружатся, кружатся
Дни, прожитые с тобой
Жизнь моя — серебряная орбита,
Коснувшаяся твоей планеты
Зачем эти пещеры контрабандистов
Когда мои глаза ослеплены тобой
Умереть — это, может быть,
Умыться в темной воде,
Потерянной в твоих морях
Когда останавливаешься, она зеленее водорослей,
А плывешь — голубая
На равнине я думал — вот мои развалины
Мои руины, моя алкогольная эпоха
Оказывается, я на вершине счастья
Встретив тебя, понял, что
Лошади древних греков все еще сивы
Их гривы в складках
Когда оседает день,
Отражаясь тенью деревьев
По холмам
Идет раздельной душа
К укрывшейся где-то красоте
Женщина моя,
Ты подходишь Средиземному морю.
Завещание
Похорони меня, моя козочка, в Датче,
Забудь про Анкару и Стамбул
Эти места заполнены до предела
И дороги тоже
Например, в Зинджирликуйу
Одна могила стоит 750 миллионов,
А здесь сравнительно дешевле
И безопасно
И не требуется благодарственных молитв
Я говорю: похорони меня в Датче
Если подумают, что в этой могиле с видом на море
Есть клад, и вскроют
Я не буду вмешиваться.
Больше всех в жизни я любил отца
В жизни больше всех я любил отца
Словно терновник, выросший из земли,
Ребенок с кривыми ногами — упал или упадет —
Бегает за исполином,
Вот так я любил своего повесу-отца.
Он плохо знал район, в котором мы жили
Не успевал прийти, как уже уходил — всегда, всегда срочное дело! —
Инспектор в отделе просвещения с самыми прекрасными в мире глазами
Я по карте отслеживал его маршруты
И наизусть знал места, в которых он бывал.
Как только я заболевал, сердце взмывало от радости
Температура за 40! Его звали в Стамбул —
Это благое дело, не правда ли, побыть с сыном!
Заболев тифом, я выиграл эту любовную схватку
Сказал «Ох!», похоронив свой нос на его груди.
Я гонялся за этим райским исполином
Пока он не ушел по своим последним делам,
И тогда для другой любви, для большой любви
Я обрел дыхание, мысли и нашел обитель души.
Больше всех в жизни я любил отца.
Джемаль Сюрея
Фотография
На остановке три человека
Мужчина женщина и ребенок
Руки мужчины в карманах
Женщина держит ребенка за руку
Мужчина грустный
Грустный как грустные песни
Женщина прекрасна
прекрасна как прекрасные воспоминания
Ребенок
грустен как прекрасные воспоминания
прекрасен как грустные песни.
Через стекло
Выйдя из кафе
Я посмотрел
Сквозь стекло
На место, где всегда сижу.
Пачку сигарет
Забыл на столе.
На стуле
Такая же, как я,
Сидит моя пустота.
Одна ее рука на лбу
Как у меня
Но кажется
Пустота еще грустнее?
И сидя,
Она еще больше выпячивает
Горб?
Она больше похожа
На моего отца?
Я на год его старше
Дождь
Как на торжественной церемонии
Раздувает
Мой плащ.
Сезай Каракоч
Матери и дети
Как только умерла мать, ребенок спрятался
В самом дальнем уголке сада
В руке его черный чубук
На губах маленькое пятно
Едва умер ребенок солнце
Показалось ей чернее сажи
В руке у нее веревка, и куда
Ее привязать, она не знает
Бежит от всех
Не останется на месте
Ребенок, если умрет его мать,
Мать, если умрет ее ребенок.
* * *
Я надел одежды из крови
А ты добавила что-то
И украсила смерть
Осветила ладонями
Я понял, что значит умереть
Я не из тех, кто меняются
Менялась ты,
Приходящая ко мне с зеркалами
Ты, приходящая ко мне
Теперь я мог бы умереть
Весь Стамбул мне свидетель
Я надел одежды из крови
Ты знаешь об этом?
Джеват Чапан
Дыхание в дыхание
Человек может бежать за протяжным черным криком,
Повиноваться дрожащему, скрюченному зову лета,
Бросить все и вернуться,
Потому что любовь — это встреча,
Всегда запоздавшая встреча.
Любовь — это и нескончаемое соединение —
И всегда что-нибудь возникает:
Иногда тень крыльев ее собственной радости
Иногда скорость пульса, дрожь сердца,
Питающаяся вставшим дыбом пушком на руках.
И всегда что-нибудь возникает:
Часы работы, вопросы без ответа.
Откуда знает человек,
Что это может быть любовью?
Но часто любовь обманчива,
Посмотри, все ее солдаты, ее шахиды,
А между тем любовь — вряд ли соревнование
И поэтому вечно ошибается.
Уважаемый корреспондент ругается, он бесстыдно уполномочен.
А любовь может слететь и с пожелтевшей фотографии,
Из трубчатого фонографа,
Взгляни, к ней привыкла
Повседневная жизнь.
Иногда опять слышится протяжный и темный крик.
Зовущий дрожащее лето крик —
Потому что любовь — это самый старый мост на Балканах, самый старый.
Эзкан Мерт
Валенсийский апельсин
Прошлым летом мы работали с Пабло
Уцелевший с гражданской войны
Он поет испанские песни
Басом
Сейчас в прибережном поселке в Испании
Он продает туристам апельсины
Ведущий простую,
Без прикрас жизнь,
И разговаривающий на смеси
Всех иностранных языков с испанским,
Пабло
Любил, к тому же,
Курносых женщин
Недавно из Испании он прислал открытку:
«Как апельсин из Валенсии
мал наш мир, Озкан. До встречи.»
Пабло.
Исмаил Уйароглу
Это был ты, воробей
В тот день я встал пораньше,
Умыл лицо, вода была черной
Причесался, спокойно глядя в блестящее черное зеркало,
Оделся, открыл окно, небо было черным
Взял в руку нож, который наточил ночью
Приготовился принять смерть
Но отыскивая место на вене
Увидел — поет белый-пребелый
Усевшийся на окно воробей
Бехчет Айсан
На улице снег
За окном идет снег
падает на уличные лампы
и воробьи
мерзнут
в книге
края которой слегка обгорели
страницы сбрызнуты
кровью
я читаю
Назыма Хикмета
за окном идет снег
и в рестораны на горах
идут
богатые
горожане
за окном идет снег
вот и пришло письмо от тебя
пахнуло
стамбулом.
за окном идет снег
я люблю тебя.
Тарык Гюнерсель
Охотник
Я согласен быть всеми.
Я согласен быть всем.
Кроме себя.
Я годами тащил на себе государство
Прошлое нес.
Будущее нес.
Себя не смог нести.
Если есть судьба
почему есть и совесть?
Господи,
раствориться бы в бесконечности!
Только в твоей бесконечности может потеряться
моя бесконечность.
До чего же многолюдно
одиночество!
Уйдите от меня!
Оставьте себе все победы! Все миры!
Все дары, казну, троны!
Пусть будут вашими почести и славы! Вся история!
Этот мир, звезды, рай — оставьте их себе!
Дайте моего ястреба!
Дайте отцовскую грудь, первые шаги моего сына.
Господи, все, кто не нужен, остаются со мной.
Никого из тех, кто мне нужен, со мной нет.
Кроме этой женщины.
Приди.
Два года ты служишь мне. Ты — единственная рабыня, которую я нашел.
Ни ты не смогла меня услышать, ни я тебя.
И бумаги с ручкой здесь нет,
И ты не сможешь прочитать написанное мной в воздухе.
Из каких ты краев?
Как имя твое?
Твой язык?
Во что ты веришь?
Ты словно слышала меня и все понимала.
Любое мое молчание.
Я соскучился по своему сыну, так же как по отцу.
Сегодня ему четырнадцать лет.
Годовщина смерти отца
В день рождения сына.
Мой сын далеко, и другие далече,
Падишах, заключенный в своем дворце,
Здесь.
Говорят, я многое знаю.
Я знаю. Верно.
Ничего не понимая.
Я хочу на охоту! Хочу на охоту!
Сколько дверей? Сколько замков? Сколько охранников? Сколько оружия?
Сколько преград нужно преодолеть? А?
Хоть бы убили! Я хочу на охоту!
Там, за стеной, живой мир?
Еще есть деревья птицы насекомые лани?
Запахи, звуки?
Или этого нет? А?
Есть только троны казна войны?
Я хочу на охоту!
Эй, сгодись на что-нибудь, женщина: задуши меня!
Пусть у этого лука нет тетивы, обойдемся, а где твоя веревка?
Твои руки слишком малы для моей шеи?
Эй, вытащи меня на охоту!
Сквозь двери, замки, охранников, сквозь них!
Освободи от границ моего тела! Вытащи на охоту!
Пусть меня понесет ястреб туда, откуда он приносил птиц,
Задуши меня, как задушили моего отца,
По моей воле, когда мне было семь лет.
Будь моим ястребом!
Развитие
За последние 50 лет человечество совершило развитие,
равносильное развитию за предыдущие 50 000 лет.
Напечатано в 1973 г.
за последние 50 лет я перепрыгнул пятьдесят тысяч лет
что такое победа, что такое великолепие, что такое ценность
и где же я нахожусь
что такое ценность, что такое желание, что такое страсть,
я голоден
что такое страсть, что такое сомнение, что такое поступок
оставь меня или давай я женюсь на тебе
что такое поступок, что такое место, что такое вопрос
дети все вместе: кто я?
что такое вопрос, что я, что пятьдесят
За последние 50 лет я перепрыгнул пятьдесят тысяч лет
Что такое я голоден, чтотакоеяголоден, чтотако еяголоден.
Мехмет Яшын
Дождевое облако
Любимая, до свидания,
Я ухожу
Тихонько плача,
Не огорчайся
В твоей комнате не останется ни моих слез
Ни моих следов
Я маленькое дождевое облако
Сотрусь.
Мертвый дом
Белое пятно, оставшееся от стенных часов
Ореховый стол, забывший о времени,
Со следами пальцев, которые стираются пылью,
Потерянные ключи
Почтовый ящик с проржавевшим замком
Тяжелый сон
Пожилой женщины, опускающей вставные зубы в воду
Эта машинка, которая печатала первые стихи моего отца, этот дом, в котором умерла, влюбившись, моя мать — дом, в каждой войне попадавший в плен, обстрелянный пулями, сжигавшийся, с приданым, выпотрошенным из османских сундуков, с зеркалами, которые видели голыми всех женщин одной семьи, зеркала, лица которых покрыты простынями — все высохшие и исчезнувшие цветы, кроме оставшихся розовых цветков плюща с сильным запахов — время, которое бабушка сохранила в покрывалах с белым кружевом — маленькое привидение, вернувшееся на место своей гибели — длинные молчаливые тени срубленных кипарисов — сейчас все обитатели этого дома смотрят с фотографий, звенящих от сумасшедшего хохота войны, на стоящую рядом ночь — через стекло на меня смотрит человек, он забыл, почему улыбается — и дом думает, почему меня оставили в живых те, которые убили в нем все, что принадлежало мне — и вдруг в детской комнате, позвавшей это стихотворение, загорается свет
И не может быть ничего иного, кроме стихов, что заставит вернуться в этот дом.